Александр Гончаров при жизни не опубликовал ни строчки своих стихотворений. Более того, он даже никому их не показывал. Умер он в Москве в 1979 году, и только через восемь лет после этого его вдова осмелилась принести эти стихи в редакцию журнала «Молодая гвардия», где я в то время работал. Таким образом они попали в мои руки, и я оказался их первым читателем.
Стихи меня захватили. Во-первых — своим поэтическим уровнем. И, во-вторых, таким фактом: на желтых страницах рукописи под стихами стояли очень давние даты: с 1941-го по 1948-й годы. Я тут же позвонил Зинаиде Ивановне Гончаровой — вдове поэта. И вот что я узнал: Александр Александрович Гончаров родился в 1924 году в Москве. Здесь же окончил среднюю школу, курсы шоферов и в 1943 году в свои девятнадцать лет ушел на фронт. Был он простым солдатом, водителем бронемашин. Освобождал Украину, Польшу, Венгрию, Чехословакию, Румынию и после победы над Германией сразу же был направлен на Дальний Восток — воевать дальше, с Японией.
В мирное время старший механик А.Гончаров плавал в Арктике на легендарном «Красине», работал в МВТУ им. Баумана.
Но что примечательно: последние стихи А.Гончарова помечены 1948 годом. То есть расцвет его поэтического дарования пришелся на самые тяжелые для нашей страны годы. Причем в сорок первом году ему было всего семнадцать лет, а в сорок восьмом — двадцать четыре. В дальнейшем А.Гончаров серьезным поэтическим творчеством почти не занимался, так что мне в руки попали стихи молодого, если не сказать юного, человека, написанные в грозное время нашей истории и отмеченные печатью истинного, светлого, пронзительно-русского таланта.
Опять в пути. Опять переселенье.
Опять, пугливо кутаясь в дожди,
Бегут назад туманные селенья,
Чтобы возникнуть снова впереди.
По сторонам, беззвучно рассыпаясь,
Летит в кюветы веером вода,
И ветерок, на стекла натыкаясь,
Уносится неведомо куда.
Вся мысль — в ревущих яростных моторах,
Вся жизнь — в руках, застывших на руле.
Из-под колес летит змеиный шорох,
Резиною придавленный к земле.
А впереди опять встают туманы,
Плывут навстречу мутной пеленой.
Когда ж блеснет луч солнца долгожданный,
Всему живому близкий и родной?
Брось яркий свет на пасмурные дали!
Чтоб, прежде чем идти в смертельный бой,
Не из обломков перебитой стали,
А средь полей увидеться с тобой.
Стихи семнадцати-двадцатилетнего Александра Гончарова — не по возрасту зрелы, особенно по сравнению со стихами некоторых нынешних «молодых» переростков, поднимаемых на щит современной критикой. Что-то давно мы не видели в наше мирное, сытое время стихов, в столь раннюю пору написанных, в которых проступали бы серьезные приметы мировоззрения, чувствовалась бы закаленная душа, готовая к жизни и к смерти во имя своего идеала.
Во втором номере журнала «Молодая гвардия» за 1988 год, я опубликовал со своим предисловием подборку стихотворений А.Гончарова, сочинявшего их в окопах, блиндажах, за рулем бронемашины, под артобстрелом, бомбежкой. Это стихи поэта тонкого душевного строя, с оружием в руках ковавшего великую победу.
Не могу не привести еще одно его стихотворение «Большой перевал», написанное в Хингане летом 1945 года, когда еще шла война с самурайской Японией.
Мне не спалось. Я встал чертовски рано —
Опять тоска...
Со мною рядом на хребтах Хингана
Спят облака.
Сырой туман наверх ползет по скалам
В ночную тьму,
И кажется — за этим перевалом —
Конец всему...
Я вспомнил фронт, карпатские дороги —
Была война,
А здесь туман, да горные отроги
И — тишина...
И, точно сон, рожденный тишиною,
В лучах луны, —
Как будто снова рядом ты со мною, —
Как до войны...
Как будто ты — неслышно и незримо —
Идешь со мной
Через огонь, через завесу дыма,
В мороз и зной...
Мне кажется, эти строки могли бы достойно встать рядом с сурковской «Землянкой» и симоновским «Жди меня».
Что ж, есть поэты на нашей земле, о которых мы узнаем не сразу, а лишь после их смерти. Таких немало было среди поэтов-фронтовиков. И конечно же, мы до сих пор знаем не всех. Русская земля действительно богата талантами, многие из которых так и уходят не узнанными, не услышанными, не оцененными. Да, впрочем, большинство из них, не знаемых нами, и не стремилось к известности, к признанию. Они жили тихо, скромно, скрывая от знакомых свое тайное общение с Музой... Тем интереснее их открывать, тем благодарнее мы должны относиться к ним сейчас, когда они от нас ушли.
Валерий ХАТЮШИН
Александр ГОНЧАРОВ
СМЕРТЬ В БОЮ
Он слышит сзади голоса и топот их шагов…
Он, спотыкаясь, добежал до ближнего столба,
Спиной прижался он к нему – один среди врагов –
И стер рукой кровавый пот, катящийся со лба.
А солнце летнее пекло, и день был так хорош!
И так уверенно строчил за домом пулемет,
Что он усталою рукой из ножен вырвал нож
И крикнул: «Что же, подходи! Посмотрим, чья возьмет!»
Передний что-то прокричал еще издалека,
И вскинув быстро автомат, прицеливаться стал...
Он понял всё, хоть и не знал чужого языка,
И, крепче сжав рукою нож, «не сдамся» прошептал.
И ничего, что грудь прожгло расплавленным свинцом.
И что далекое «ура!» в последний слышит раз.
Отряд в бою и он в бою... Он пал к врагу лицом.
Он знал, что пять минут назад он выполнил приказ.
1941 г.Когда-нибудь под шорох непогоды,
* * *
В осенний вечер, через много лет
Твой позабытый маленький портрет
Мне воскресят потерянные годы...
Напомнит жизнь, что бурно так текла,
Меня в своем потоке увлекая...
Смахну я пыль с разбитого стекла
И оживет лицо твое, сверкая...
А я склонюсь усталой головой
И буду думать... молча... без движенья…
Во власти твоего изображенья -
Душой ничей, но сердцем – вечно твой…
1941 г.
* * *
Опять в пути. Опять переселенье.
Опять, пугливо кутаясь в дожди,
Бегут назад туманные селенья,
Чтобы возникнуть снова впереди.
По сторонам, беззвучно рассыпаясь,
Летит в кюветы веером вода,
И ветерок, на стекла натыкаясь,
Уносится неведомо куда...
Вся мысль – в ревущих яростных моторах,
Вся жизнь – в руках, застывших на руле.
Из-под колес летит змеиный шорох,
Резиною придавленный к земле.
А впереди опять встают туманы,
Плывут навстречу мутной пеленой.
Когда ж блеснет луч солнца долгожданный,
Всему живому близкий и родной?
Брось яркий свет на пасмурные дали!
Чтоб, прежде чем идти в смертельным бой,
Не из обломков перебитой стали,
А средь полей увидеться с тобой.
1942 г.
* * *
Сдернули с мира огромного
Складки невидимых штор.
Месяц из облака темного
Выплыл на синий простор.
Ветер – гуляка отчаянный –
Тихо впорхнул в камыши,
Чтобы, как будто нечаянно,
Что-то шепнуть им в тиши.
Тени, беззвучно рожденные,
По берегам залегли.
Неба глубины бездонные
Стали чернее земли…
Звезды – огни осторожные –
Тихо мерцают в ночи.
Что же ты, сердце тревожное,
В грудь беспокойно стучишь?
Чуешь ли смерть недалекую?
Сам я почуял ее…
Кончилось наше широкое,
Вольное чудо-житье.
Что ж, ты стучишь, недовольное?
Хочешь на небо взглянуть?
Слишком уж небо привольное!
Слишком уж тесная грудь!
Слишком там много страдания,
Много мечтаний пустых!
Но не найдешь сострадания
В россыпях звезд золотых!..
1942 г.
ПАМЯТИ НЕИЗВЕСТНОГО ЛЕТЧИКА
Когда, прорвавшись через пламя дотов,
Наш фронт с боями двинулся вперед,
У кромки леса матушка-пехота
Нашла твой обгорелый самолет...
Он спал, согнув обугленную спину,
Растерзанные крылья разметал,
И на его разбитую кабину
Сосульками наплавился металл...
Ты там сидел – безжизненный и страшный
Склонившись на изогнутый штурвал,
Как будто вспоминая день вчерашний,
В который ты за всё отвоевал...
Мы всю машину молча осмотрели,
Как будто твой боясь тревожить сон,
Но бортовые знаки обгорели
И на тебе истлел комбинезон...
Откуда ты? Какой судьбой закинут?
Что на твоей могиле написать?
Где ждут тебя? В Москве? На Украине?
Кто ждет тебя? Жена? Невеста? Мать?
Мы спорили, ; насупившись угрюмо,
Искали твой планшет и не нашли...
Но знаю я, о чем вчера ты думал
В ста метрах от крутящейся земли...
1943 г.
* * *
Опять все тот же сладкий сон
Моей душе усталой снится…
Мои мечты туманит он,
И не дает мне пробудится…
Среди сомнений и тревог
Я вас зову… Зову и плачу…
Зову, чтоб пасть у ваших ног,
И проклинаю наудачу.
Меня преследует везде
Ваш взгляд, зовущий и далекий,
И я, как путник одинокий,
Бреду к мерцающей звезде.
И нет конца тому пути,
Покуда сердцу счастье снится…
Мне не дано к звезде дойти,
Как не дано мне пробудиться…
1943 г.
* * *
Мои друзья… Товарищи по парте…
Мои друзья во всех концах страны,
Судьба в каком-то яростном азарте
Вас разметала по фронтам войны.
Никто не знает и никто не скажет,
Где мне искать ваш заметенный след…
И я один... И я не знаю даже,
Куда послать мой дружеский привет.
А жизнь летит. Она летит, как птица…
Но прежде, чем меня сметет война,
Хотел бы я увидеть ваши лица,
И вспомнить тех, кого взяла она...
1943 г.
В РУМЫНИИ
У стен монастыря в захваченном селенье,
Где груды кирпича дворца чужих князей
Не вызывали в нас ни капли сожаленья,
А лишь тупую злость за кровь своих друзей,
Там – в зарослях густых, средь гроздей винограда,
Я встретил в темноте пугливые глаза…
Она стояла там у каменной ограды,
Прекрасна, молода, как гибкая лоза…
И встал я, замерев, ее красой плененный,
Со скаткой на плече, с винтовкою в руках…
Над самой головой шептали что-то клены,
И солнца луч играл на острие штыка…
Безмолвна и бледна, она, как привиденье,
Застыла – точно жизнь старалася спасти…
Я тихо отступил, чтоб не спугнуть виденье,
Чтоб в памяти ее такой же унести.
И я ушел вперед... Горели с треском хаты,
У стен монастыря пылал автомобиль,
Лежали вкруг него убитые солдаты,
И черную их кровь не впитывала пыль...
1944 г.
ПИСЬМО
Здесь фронт. Бураны и снега.
И смерть повсюду настигает.
Вдали над дзотами врага
Огни сигнальные мигают.
И дальше черною стеной
Стоят обугленные ели,
Взрывной разметаны волной,
Продуты взмахами метели.
Стоят, готовые упасть,
Черны, беспомощны и тонки.
На них беззубо скалят пасть
Обледенелые воронки.
Дорога меж ночных теней
Змеей взбирается на склоны,
И день и ночь бегут по ней
С боеприпасами колонны.
В тумане тормоза визжат,
Летят машины под откосы,
В кюветах «виллисы» лежат,
Поджав разбитые колеса.
У поворота на тропе,
У свежевырытой землянки,
Где на сосне стоит КП,
Мы поджидаем вражьи танки.
Они появятся из тьмы,
Несущей смерть гремящей тучей.
Вот потому и пишем мы
Своим родным на всякий случай.
Всё может быть в такую тьму:
Не разглядит врага разведка,
Или наводчик по нему
Пошлет снаряд не слишком метко.
Тогда из мрака на расчет
Подбитый танк, гремя, помчится
И на орудие вползет
Своей широкой гусеницей.
Уж мертвый, смерть он принесет,
Своей горящею громадой.
Тогда лишь ловкость нас спасет,
А если нет – грустить не надо.
Хоть будь семи вершков во лбу,
Своей судьбы не угадаешь.
И встретишь ты свою судьбу,
Когда совсем не ожидаешь.
Быть может, смерть меня найдет
С винтовкой в яростной атаке.
Быть может, лишь заря взойдет,
По мне пройдут стальные траки.
А может, после, через год,
В своей семье, в родной столице
Я расскажу про наш поход
И черно-красные петлицы...
1944 г.
БОЛЬШОЙ ПЕРЕВАЛ
Мне не спалось. Я встал чертовски рано –
Опять тоска…
Со мною рядом на хребтах Хингана
Спят облака.
Сырой туман наверх ползет по скалам
В ночную тьму,
И кажется – за этим перевалом –
Конец всему…
Я вспомнил фронт, карпатские дороги –
Была война.
А здесь туман, да горные отроги
И – тишина...
И, точно сон, рожденный тишиною
В лучах луны, –
Как будто снова рядом ты со мною,
Как до войны...
Как будто ты – неслышно и незримо –
Идешь со мной
Через огонь, через завесу дыма,
В мороз и зной…
Ты напиши: «Люблю и ожидаю…»
Пусть это – ложь.
Мне будет трудно, если я узнаю,
Что ты – не ждешь…
Лето 1945 г. Хинган.