Печать
Просмотров: 10340

В Пуэнте-Альто, южном пригороде чилийской столицы Сантьяго, находится небольшое, тихое русское кладбище. Среди аккуратных ухоженных могил россиян, волею судеб нашедших свой последний приют в далекой южноамериканской стране, стоит скромный крест, под которым покоится прах «русской национальной поэтессы Марианны Колосовой», как написано на прикрепленной к нему табличке. Это имя ничего не говорит сейчас большинству ее соотечественников на Родине, почти неизвестно оно и той небольшой Русской колонии, что и поныне проживает в Чили.

А между тем имя Марианны Колосовой в свое время было широко известно в среде русской эмиграции в Китае, ее страстные, темпераментные стихи будили разум и чувства и звали на борьбу за освобождение России тысячи пылких юношей и девушек, не желавших смириться с установившимся на Родине режимом и своей участью эмигранта.

Странная судьба, трагическая, противоречивая, во многом загадочная жизнь...

Очень мало известно о жизненном пути этой бесспорно талантливой и своеобразной поэтессы. Попытаемся все же воссоздать некоторые вехи ее биографии по тем скупым и отрывочным сведениям, что мелькали на страницах разных эмигрантских изданий, хотя, может быть, лучше всего о судьбе поэтессы говорит сама ее поэзия.

Римма Ивановна Виноградова (Марианна Колосова) родилась 13 (26) мая 1903 года на Алтае. Неизвестно, где именно на Алтае она родилась. Судя по ее стихам, это было какое-то большое село на берегу Оби. Непонятно и ее происхождение. По некоторым сведениям, она была казачка. О том, что Марианна Колосова «казачья поэтесса», писал мне и крупнейший знаток русской зарубежной литературы, американский издатель Эдвард Штейн. Это вполне вероятно, так как предгорья Алтая и берега Иртыша были территорией Сибирского казачьего войска. Отец будущей поэтессы был священником. До Гражданской войны Римма проживала в Барнауле.

Бурный и драматический период ее жизни начался с наступлением кровавой смуты в стране. Сейчас трудно восстановить точную хронологию событий ее жизни этого времени, известны только некоторые факты, которые я попытаюсь расположить в логической последовательности.

Отец Риммы был убит «воинствующими безбожниками», тогда же она потеряла и многих других близких ей людей. В то же время Римма пережила короткий и бурный роман с Валерианом Куйбышевым, к которому впоследствии бывали обращены ее стихи и которого она называла «мой маленький проклятый военком» («Рубеж», Харбин, 1929, №35). Где и когда пересеклись пути Марианны с Куйбышевым? Хорошо известно, что В.В. Куйбышев в первой половине Гражданской войны находился в Самаре, Астрахани и Оренбурге, а с ноября 1919 года по 1921 год — в Туркестане, в основном в Ташкенте и Бухаре, где занимал должности члена Реввоенсовета Турк-фронта, зампреда Турккомиссии ВЦИК и СНК РСФСР и полпреда РСФСР в Бухарской НСР. Таким образом, можно предположить, что Марианна в это время оказалась в Туркестане.

И все-таки, несмотря на связь с «пламенным революционером» Куйбышевым, молодая, красивая девушка, пройдя горнила Гражданской войны и много пережив, выносит из нее страстную ненависть к поработителям и расчленителям России. Возможно, большую роль здесь сыграла новая встреча на ее жизненном пути. Неизвестно, кто был этот человек, ставший ее официальным женихом и вовлекший ее в белую партизанскую борьбу в Сибири. Ясно только, что и эта встреча была недолгой — уже в эмиграции говорили, что его расстреляли чуть ли не на глазах невесты. Многие ее стихи говорят об этом же.

После окончательного поражения белых сил Римма оказывается в эмиграции в Китае. Непонятно, где и как это произошло? Есть предположение, что она перешла границу в Приморье. Мне кажется более вероятной другая версия... Скорее, она ушла в Китай с остатками анненковцев с территории нынешнего Казахстана. На это косвенно указывает один из ее литературных псевдонимов — Джунгар, что намекает на то, что она какое-то время была в Западном Китае — Джунгарии, ее связь с анненковскими партизанами и последующая дружба с поэтессой Ольгой Скопиченко (1908—1997), также ушедшей в Синьцзян с дутовцами «на спине верблюдов».

Как бы то ни было, в начале 20-х годов Марианна оказывается в Харбине. В то время Харбин, этот «Париж Дальнего Востока», представлял собой исключительно колоритное, многонациональное поселение. Возникший из поселка русских железнодорожников, город был обязан своим существованием Китайско-Восточной железной дороге (КВЖД). В 1922 году из 485 тысяч жителей русских было 120 тысяч. Многочисленнее были только китайцы. Проживало там много корейцев, японцев, немцев, поляков, татар и евреев. Русская община, состоявшая в большинстве своем из бывших офицеров, солдат и казаков белых армий, гражданских беженцев, а также коммерсантов и служащих КВЖД, жила какой-то призрачной жизнью старой России, почти не задетой советским влиянием. Здесь располагались контора Русско-Азиатского банка, многочисленные учреждения КВЖД, представительства пароходных компаний и торговых фирм. Улицы пестрели вывесками на русском языке, зазывавшими в русские магазины, театры, ателье, дома мод, рестораны и кабаре. В городе издавалось множество русских газет и журналов, было несколько православных церквей. Шесть высших учебных заведений, среди которых были Политехнический институт, Институт восточных и коммерческих наук, Педагогический институт, Юридический факультет, а также Богословская и Медицинская школы, обучали в своих стенах сотни русских студентов. В Харбине существовало несколько эмигрантских политических организаций, большей частью военизированных.

Марианна становится студенткой Харбинского юридического факультета, который был по тем временам очень интересным и любопытным учебным заведением, дававшим своим выпускникам высококлассные знания и хорошую профессиональную подготовку. Там читали лекции замечательные профессора, в прошлом работавшие в различных российских университетах, в том числе такие яркие личности, как В.Рязановский, крупный специалист по китайскому и монгольскому праву, Н.В.Устрялов, лидер сменовеховства — движения, проповедовавшего примирение эмиграции с советским правительством, Г.К. Гинс, бывший управделами колчаковского правительства и автор интересных воспоминаний, и Н.И.Никифоров, известный политолог-практик.

Именно в стенах этого факультета к середине 20-х годов зародилось движение русского фашизма. Движение это было попыткой отчаявшихся студентов-эмигрантов противопоставить установившейся в России коммунистической идеологии новую боевую идеологию, тесно связанную с Белым движением, но в то же время и отличавшуюся от него, так как в большинстве своем адепты фашизма были молодые люди, почти не успевшие в силу своего возраста принять активное участие в Белой борьбе и не желавшие следовать «по пути отцов». В то время фашизм еще не приобрел той зловещей окраски, которую он получил в 30—40-е годы, и казался новым, альтернативным как коммунизму, так и старой буржуазной идеологии течением. Русские фашисты взяли в качестве примера для себя итальянский фашизм Бенито Муссолини, конечно, внеся в него специфические российские черты. Инициаторами возникшей в 1925 году Российской фашистской организации (РФО) стали трое студентов-юристов — Александр Покровский, Евгений Кораблев и Борис Румянцев, сплотившие вокруг себя наиболее активную и решительную часть молодежи Харбина.

Вскоре к этому кружку примкнула и Марианна. Приход ее к фашистам оказался вполне логичным. Она была яростно непримирима к установившемуся в России строю. «Ее отталкивали вообще все «левые» — вспоминала впоследствии Ю.Крузенштерн-Петерец. Марианна близко сходится с одним из зачинателей русского фашизма Александром Николаевичем Покровским (его отец, профессор Петербургского университета, был автором «Истории русской словесности») и вскоре выходит за него замуж. Тогда же она сближается и с совсем юной поэтессой Ольгой Скопиченко. В 20-е годы в печати появляются ее первые стихи, а в 1928 году там же, в Харбине, и первый сборник стихов «Армия песен».

В 1930 году из печати выходит второй небольшой сборник стихотворений М.Колосовой «Господи, спаси Россию!», где она предстает уже как зрелый поэт. Ее стихи под псевдонимом Елена Инсарова, Джунгар и другими регулярно появляются в харбинском журнале «Рубеж» и других изданиях. Причем стихи, опубликованные в периодике, как правило, отсутствуют в ее авторских сборниках — единожды изданное она не считала нужным переиздавать. Колосову называли «бардом Белой армии», ее творчество высоко ценили русские поэты Харбина — А.Несмелов, А.Ачаир, В.Перелешин и Н.Щеголев, но, к сожалению, ее стихи очень редко появлялись в европейских изданиях русского зарубежья. Она сознательно ограничила себя только одной темой — темой борьбы и ненависти к поработителям России, причем не только к большевикам, но и к японцам («Добей меня!» — Рубеж. Харбин, 1932, №47).

В Харбине выходят еще два сборника Марианны — «Не покорюсь!» (1932) и «На звон мечей» (1934). В своих стихах она пишет о расстрелянном чекистами поэте Николае Гумилеве, о похищенном в Париже генерале Кутепове, о Колчаке и Унгерне, о белых партизанах и казаках. Как писал Э.Штейн, Колосова была самой любимой поэтессой русского Китая вообще и фашистской молодежи в частности. С ее стихами на устах боевики генерала Косьмина пробивались через советскую границу. Она наиболее точно выразила суть движения:

 

Пристальнее в душу посмотрите-ка:
Отдает свою по капле кровь...
Самая мудрейшая политика —
Искренняя к Родине любовь!

 

Тогда же Колосова начинает тесно сотрудничать с харбинским литературным кружком «Чураевка», куда входили Г.Д. Гребенщиков, А.А. Ачаир и другие поэты и прозаики, в основном тесно связанные с Сибирью. Интересно отметить, что с «Чураевкой» была связана и другая эмигрантская поэтесса, жившая тогда в Европе, — Мария Волкова, чье творчество в некоторой степени похоже на творчество Марианны Колосовой. Обе они — Колосова и Волкова — были ровесницы, обе родились в одном регионе, у обеих была сложная и трагическая судьба, что, конечно же, повлияло на их поэзию. Неизвестно, были ли они знакомы лично, но несомненно, что они знали друг о друге — Волкова часто печаталась в Харбине, были у них и общие знакомые, в частности поэт Алексей Ачаир.

Политическая обстановка в Маньчжурии между тем продолжала накаляться. Японские и советские аппетиты явно распространялись на КВЖД и всю Маньчжурию, и эта провинция жила в сложной обстановке политических интриг и потрясений. На этом фоне в мае 1931 года в Харбине было объявлено о создании Российской фашистской партии (РФП), которая была образована на базе бывшей РФО и фактическое руководство в которой взял на себя К.Родзаевский. В феврале 1932 года японская Квантунская армия входит в Харбин, а вскоре Александр Покровский выходит из РФП в знак протеста против прояпонской линии Родзаевского. Он создает фашистско-синдикалистский союз, вскоре, однако, разогнанный японскими властями. Сам Покровский был ненадолго арестован «кемпеи» — японской военной жандармерией, после чего они с Марианной решают покинуть Харбин.

В 1934 году они перебираются в Шанхай, подальше от японских спецслужб. Она по-прежнему много пишет. Ее стихи появляются в шанхайском журнале «Парус», в газете «Русское Слово». В Шанхае выходят очередные сборники ее стихов — «На боевом посту» и в 1937 году последний сборник — «Медный гул».

Эмигрантские гонорары не могли прокормить супругов, и основным источником существования для Покровских становится их прекрасная библиотека в несколько тысяч томов, книги из которой за небольшую плату Марианна давала читать русским шанхайцам. С началом Второй мировой войны у многих изгнанников возникли определенные надежды на возвращение на Родину. Марианна трепетно следит за событиями в СССР, обдумывает и анализирует происходящее. И вот тут-то с ней происходит еще одна метаморфоза — с той же страстностью, с какой четверть века она отрицала все советское, в конце войны при виде побед Красной Армии она, как говорили в эмиграции, впала в «советизанство» и даже приняла советское подданство. Впрочем, флирт с Советами длился недолго... Уже в 1946 году, после ждановского погрома литературы и травли боготворимой ею Анны Ахматовой, она с «треском», через газету, отказалась от советского паспорта, поняв, что заблуждалась в своих взглядах на «перерождение» режима. При этом она потеряла возможность печататься в русских изданиях Шанхая, ставших откровенно просоветскими.

В 1949 году Китай стал коммунистическим, и для русских эмигрантов началась вторая волна исхода, на этот раз уже за океан — в Америку и в Австралию. Марианна вместе с мужем эвакуируется на Филиппины, оттуда переезжает в Бразилию, а в 1957 или 1958 году оказывается в столице Чили Сантьяго.

Как вспоминали современники, и Марианна, и Александр Покровские были лишены какого-либо практицизма и так и не смогли приспособиться к новым условиям жизни. Кроме книг, у них почти не было никаких вещей. Правда, сначала оставались кое-какие сбережения, но они быстро закончились. Покровские перебивались случайными заработками и с трудом сводили концы с концами. Незнание испанского языка и отсутствие постоянной работы заставило их снова давать читать книги из своей библиотеки за плату той небольшой русской колонии, что обосновалась в Сантьяго. Потом Александр Николаевич стал давать уроки на курсах русского языка, организованных для детей и внуков эмигрантов. Марианна продолжала писать стихи, которые уже нигде не публиковала, а только изредка декламировала своим немногочисленным русским знакомым. Одолевали болезни, наступала старость и пора забвения... Судьба тех, кто восторгался ее стихами в 20—30-е годы, сложилась по-разному. Кое-кто погиб еще в рейдах на советскую территорию и на границе в 30-х, кто-то возвратился в Россию или был возвращен насильно и сгинул в советских концлагерях, остальные рассеялись из Китая по всему миру и занялись обустройством своей новой жизни. Sic transit gloria mundi! (Так проходит земная слава.)

Марианна Ивановна Колосова тихо скончалась в Сантьяго 6 октября 1964 года, забытая большинством соотечественников за рубежом и неизвестная на страстно и пламенно любимой Родине. На памятнике поэтессы, поставленном ее мужем, — эпитафия, взятая из ее же стихов, которая в равной степени соотносима и с тем горячечным движением ее молодости, которое ушло вместе с ней:

 

Смертны и ты и я,
сомкнем усталые веки,
Но Россия жива моя, —
и теперь, и потом, и навеки.

 

Сам А.Н.Покровский умер в конце 70-х и, по некоторым данным, незадолго до смерти успел передать часть их архива в университетскую библиотеку, а часть — знакомой русской семье в Сантьяго. Похоронен он там же, в Пуэнте-Альто, рядом с Марианной.

В эмигрантской печати почти не вспоминали эту незаурядную поэтессу. Вспомнил В.Перелешин в своих воспоминаниях о русском Харбине, напечатанных в 1979 году, да еще через десять лет ее подруга О.А. Скопиченко написала о ней памятную статью в калифорнийской газете «Русская Жизнь». В 1990 году на ее могилу случайно набрел корреспондент ТАСС в Сантьяго Анатолий Медведенко, который почти ничего так и не узнал о ней. В 90-е годы появилось о ней несколько небольших публикаций в России и за рубежом, и вот теперь мы предлагаем подборку стихов Марианны Колосовой, по которым читатель сам может судить о творчестве этой трагической и мятущейся поэтессы.

Максим ИВЛЕВ

 


 

Марианна КОЛОСОВА

БЕССМЕРТИЕ

 

ПОГИБШЕМУ БРАТУ

От жизни, от ее угроз
Ты, говорят, ушел на небо.
Тебе ничьих не надо слез.
Не надо ни любви, ни хлеба…

Так неожиданно для нас
Собрался в дальнюю дорогу.
Но о тебе скажу сейчас:
Отмучился… и слава Богу!

Ты, настоящий и большой,
Был слишком ярким между нами,
С такой суровою душой,
С такими грозными глазами.

Когда рванет железо с крыш
Летящих пуль горячий ветер,
Я удивлюсь, что ты молчишь,
Что нет тебя на этом свете.

Сказал ты, помню, в дни войны
(В тебе проснулся пыл военный):
«Как хорошо, что две страны
Поговорили откровенно!»

Судьбы непобедима власть!
Одну тропу избрав меж тропок,
Ушел ты, чтоб навек упасть
Среди крутых маньчжурских сопок.

И рядом спят твои друзья.
С земным покончены расчеты.
И песенка звучит моя
По-деревенски, как причеты.

Места, где ты лежишь, пусты,
И сопки голые унылы;
А ветер гнет к земле кусты
И воет около могилы.

Там прах лежит, не ты, не ты!
Душой бессмертною ты с нами.
Несем мы в жизнь твои мечты
Живыми сильными руками!

1933 г
.


БЕССМЕРТНИК

У далекой реки,
Где живут и колдуют шаманы,
Берега высоки
И прозрачны ночные туманы.

Высоки берега,
Над водою — обрывы крутые.
И темнеет тайга
Со времен Ермака и Батыя.

Со времен Ермака…
Молчаливы степные курганы,
Молчалива река,
Где звенят бубенцами шаманы.

И другие живут,
Но другие попали случайно,
И они не поймут
Величавую древнюю тайну.

Тайну старой тайги,
Где ночные опасны засады,
Не отыщут враги
Драгоценные русские клады.

Первый клад Иртыша,
Что лежит, в волны темные канув:
Боевая душа
Ермака, победителя ханов!

Охраняет тайга
Клад второй: молодую Россию!
И пугает врага
Мрачным шумом лесная стихия…

Реки, степи, леса…
Сколько воздуха, солнца и шири!
И звенят голоса
Старой песней о Русской Сибири!

И казак удалой
Из безвестной сибирской станицы
Рисковал головой,
Охраняя родные границы.

«Жили мы на Оби… —
Так рассказывал дедушка внуку. —
Ты свой край полюби
За красу, за отвагу, за муку!»

Там бессмертник цветет,
Там шаманы звенят бубенцами…
Все чужое умрет,
Все родное — останется с нами.

1933 г

.



БОР МОЙ

Плачу над грушей дюшес,
Сгорбилась в горе великом:
Где ты, родимый мой лес,
Папоротник, земляника!

Право, смешной разговор:
Я разлюбила бананы.
Бор мой, сосновый мой бор,
Запах медовый и пряный!

Может быть, в этом году
(Дай помечтаю немножко!)
Утром на зорьке пойду
В рощу с плетеным лукошком.

Как это мог ты забыть?
Тише… в лесу — это в храме!
Буду сбирать я грибы
И воевать с комарами.

Лес мой, родимый мой лес!
В горести сгорбила спину…
Видно, попутал нас бес
И уволок на чужбину.

Грусть мою, русскую грусть
Выпущу птичкой из рук я.
Допьяна нынче напьюсь
Новой печалью — разлукой.

Склоны отвесные гор…
Нет, уж не песней, а криком:
— Бор мой, сосновый мой бор,
Папоротник, земляника!..

1929 г

.


БУДЕТ!

Провели черту и сказали: граница!
А по обе стороны — живые люди.
И близким в разлуке тоскливо снится,
Что встречи не будет…

Провели черту. И стоят солдаты.
Пули в винтовке, в «нагане», в «смите»…
Отсюда кричу: «Отдайте брата!»
А с той стороны: «К сестре пустите!»

Стоят, как серые камни, молча.
Поджидают пули сестру и брата.
И над стражей чья-то жестокость волчья…
И стража не виновата.

Смертные шаги — перейти границу…
Но по обе стороны смелые люди!
Надо желать и уметь добиться…
И встреча будет!

Октябрь 1928 г.

 

 

 

БУСЫ

Нанизываю бусы прошлых дней
На черную нитку памяти…

Вспоминать как будто бы и не о чем,
Только, видно, час такой настал…
Молодость моя была не девичья,
По-мужски сурова и проста.

Прошлого кусты чуть-чуть раздвину я,
Вспомню все без жалоб и без слез.
Правда, были ночи соловьиные —
Соловья-то слушать не пришлось.

Не пошутишь шалыми изменами,
В дни, когда кругом тоска и кровь…
Эх, ты, жизнь не девичья, военная!
Фронтовая горькая любовь!

Над страной зарделось знамя алое.
Злоба факел яростный зажгла.
И в глазах любимых увидала я
Гордость полоненного орла.

Коротка расправа с офицерами:
Пуля из ружейного ствола.
Труп его, прикрыв шинелью серою,
Мертвеца вождем я назвала…

С той поры и вспоминать-то не о чем…
Месть зажгла мне очи и уста!
Стала жизнь не женская, не девичья —
По-мужски сурова и проста.

Рассыпьтесь бусы прошлых дней
С разорванной нитки памяти…

1930-е гг.

 

 

В МИРЕ МЕМУАРОВ

Мы с тобой врагами не добиты,
Но в тупик глухой заведены,
Два обломка королевской свиты,
Короля трагической страны.

Подвиг — это миг самозабвенья,
Огненный полет в ночную высь.
Клятву долголетнего терпенья
Мы с тобою выполнить взялись.

Жизнь диктует новые законы,
Вожаки кричат: «Не отставай!»
Но перед отцовскою иконой
Огонек зажечь не забывай.

Никому нас не переупрямить,
Жизнь борьбой неравною полна.
В эти дни сожжем о прошлом память,
Чтоб не помешала нам она!

Чтоб душа слезой не растекалась,
В мусорную яму сволоку
Нашу эмигрантскую усталость,
Нашу эмигрантскую тоску.

1931 г

 

 

 

В ПУСТЫНЕ

Россия? Ты еще жива?
В цвету черемуховом ты ли?..
Зимой, наверно, на дрова
Мою черемуху срубили…

Мужчины будут по-мужски
Решать мудреную задачу.
А я в цепях немой тоски
Молюсь и жалуюсь, и плачу.

Россия? Ты еще жива?
Ты новой ждешь войны и крови?
На помощь звать? Но где слова?
И есть ли нынче сила в слове?..

Неправда! Ты не умерла,
Хоть и подрублена под корень,
С душой Двуглавого Орла,
Который грозам непокорен!

Ты — вся в огне и вся в цвету,
И ты ни в чем не виновата.
Лелеешь новую мечту —
И громового ждешь раската.

Детьми замученная мать!
И мы обречены судьбою
Тебя любить и понимать,
И плакать горько над тобою.

Какое счастье русским быть!
Какая тяжесть быть им ныне…
В России горько стало жить,
А без России мы… в пустыне.

4 июля 1932 г.