Вита ПШЕНИЧНАЯ
НАДЕЖДА И ВЕРА
В ПОЭЗИИ ВАЛЕРИЯ ХАТЮШИНА
Так вышло, что еще до выхода подборки Валерия Хатюшина на сайте РП, я с интересом прочитала («брожу» время от времени по разным журнальным сайтам в поисках, наверное, в большей степени того, что во мне бы спасительно отозвалось), а потом и перечитала на сайте «МГ» ёмкое интервью — «Русский мир ещё не раз спасёт земную жизнь...», в котором красной нитью сквозит мысль-надежда, мысль-вера на то, что «…Русский мир станет основой будущего государства, которое ещё не раз спасёт земную жизнь от апокалиптического конца».
Положа руку на сердце, в этих словах заключается и моя вера (и уверенность), без которой русский человек попросту не может существовать. И, как бы пугающе (или уродливо) не менялась действительность, он готов по крупицам собирать в себе эту веру, чтобы противостоять, выстоять, выдержать, неизменно двигаясь вперед, созидая и воскрешая разрушенное и поруганное, в душе навсегда оставаясь заботливым сыном и защитником своей земли, своей Родины. И поэт Валерий Хатюшин не исключение.
Непреходящей болью остаётся для Валерия Хатюшина «разорванность Русского мира», как сам он ответил в интервью: «…это наша душевная и физическая рана, которая в прямом смысле — кровоточит. Русский мир создавался, скреплялся, освящался веками, а предателями и ничтожными негодяями, прорвавшимися к власти в трёх славянских республиках, был разорван в одночасье в угоду нашим врагам. (…) Потери понесли все, в том числе и Россия — экономические, военные, людские, моральные. Мы в прямом смысле начали вымирать. Вот что значит разрыв целого, живого организма». И вот на таком крутом замесе, так схожем с отчаянием и безысходностью, невозможно «пройти мимо» этих строк:
Тот беловежский год оплачет
разъединенная страна.
Враг не добит, и это значит,
что не окончена война…
И не стоит, ох не стоит подбадривать себя мыслью, что живём-то мы сегодня хорошо (многие тут же не преминут сказать, что «раньше хуже было»), что уж сейчас-то никакой войны нет, что и слава-те! Если бы так! Но идёт она по земле, идёт — изощрённая, невидимая, жесточайшая. И Хатюшин обращает внимание таких горе-оптимистов с присущей ему открытостью на горькую и вместе с тем такую очевидную правду: «…Враг не добит, и это значит, / что не окончена война». Обращает, даже несмотря на уже и не скрываемую отстранённость власти от народа, от всего того, что сейчас творится вокруг:
…Ей теперь победа русских не нужна,
ей достаточно светиться на парадах.
Обращает, в то же время ни на йоту не сомневаясь в силе русского духа, его стойкости и величии, которые ещё остались и обязательно проявятся во всей своей могучести, если не в нас, то в наших детях или внуках
…И на века мы будем правы
(и пусть не дрогнет их рука!),
когда потомки русской славы
добьют врага! Добьют врага!
Потому что без веры, как было уже сказано выше, нет русского человека, нет русскости, нет той самой — загадочной и непостижимой — русской души, которая, по аналогии с тремя китами, зиждется на трех вечных ценностях: вере, надежде и любви. И Хатюшин как прежде всего русский по духу своему и мысли человек пишет: «…я верю в Истину Великой России».
И я — верю.
Да и как не верить, когда стоит только прочесть такие строки Валерия Хатюшина:
…Снега в лучах золотых вороженье,
света роенье сквозь вьюжную хмарь…
Ночь неизбывного Богоявленья.
Мой незабвенно-крещенский январь…
Или вот эти:
Опал жасмин — душистая краса.
И, пожелтев, трава пересыхает.
Гремит пустая душная гроза.
И нет дождя. И будет ли — бог знает…
Кто там спрашивал или ещё не знает, что же такое патриотизм? Да вот же он — в нескончаемой любви ко всему сущему — люди ли это, братья ли наши меньшие, природа ли... Вот она — самая что ни на есть настоящая патриотика:
Осторожный май-обманщик
ярко вспыхнул и потух.
Отгоревший одуванчик
нежно сбрасывает пух.
Отцветает медуница.
Зорька ранняя — красна… —
читаешь и любуешься мгновенно вспыхивающими в памяти картинами поздней весны. Или позднего лета:
Дождь шуршит в полусне предрассветном,
в полумгле предосенних ночей…
Дни, как листья, срываются ветром.
Август — месяц сезонных дождей…
А мы все — здесь, в затянувшемся межсезонье жизни, где, что ни день — потеря, что ни весть — с привкусом горечи. И хочется сбежать от всего этого в чудную безмятежность детства или ветреную, безобидную бесшабашность юности, где больше было и Света, и Добра, и настоящих — не подменных — ценностей.
Но единственное, что доступно и не отбираемо никем и ничем — душа, вслушиваясь в которую, замираешь, на какие-то мгновение приостанавливая круговерть мыслей и жизни, ибо там, глубоко внутри, тоже таится спасительная сила.
Читаю исповедные, глубоко личные хатюшинские строки: «Как пережил я на свете / то, что нельзя пережить…», в которых душа автора подобна оголённому проводочку — тронешь его, и пробежит по всему телу острая боль:
…Сонно истают весна и лето,
осень свою подведет черту.
Семьдесят третий в осколках света
молча мою заберёт мечту… —
и хочется встать впереди, заслонить автора, уже встретившего свой, недавно наступивший «семьдесят третий».
Да, пусть — «…как за счастье своё ни держись, / все мы блудные дети у Бога…»
Да, пусть — «…сколько гордость свою ни храни, / а к Нему приползёшь на коленях…»
И, ни к кому не привязан,
сам для себя — приговор,
Ангелу только обязан
тем, что я жив до сих пор…
Но пока мы живы, пусть бы этот незримый Ангел-хранитель оставался рядом с Валерием Хатюшиным, и с каждым из нас, как я говорю — «на подольше».
г. Псков