ЗЕЛЕНЫЕ РОЗЫ

 Аллегорическая пьеса

(Драма в трех действиях, одиннадцати сценах)

 

 ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА:

ГОЛЬДИН Борис Наумович – заведующий отделением клиники.

КАНЕВСКАЯ Серафима Семеновна – врач психиатр.

МИРА – медсестра

ГЕОРГ – пациент клиники

ЛЮЦИЯ – пациентка клиники

ГАРТЕНЗИЯ – пациентка клиники

ЛЕОНАРДО – пациент клиники

ВОЛЬДЕМАР – пациент клиники

ДЕВУШКА В БЕЛЫХ ПЕРЧАТКАХ.

СЛУЖАНКА

УБОРЩИЦЫ

МАСКИ

 

В пьесе использованы стихи Константина Бальмонта

 

   

ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ  

Сцена первая

 

Зал без окон. На стенах – красочные обои. Сияет большая изящная люстра. В глубине зала – диван и кресло с цветной обивкой. В центре зала – круглый стол с двумя резными стульями. Стол накрыт красным бархатом. Справа, на диване, вполоборота друг к другу сидят Георг и Люция; он – в сером костюме и черной шляпе, она – в длинном голубом платье и широкой розовой шляпе; ее лицо опущено и скрыто за полями шляпы. Слева, в кресле, сидит Гартензия в розово-белом платье с кружевами; в ее волосах – зеленая роза. Рядом со столом лицом к зрителям в шортах и цветастой майке стоит Вольдемар; он подбрасывает кверху большой красный мяч, который падает на пол и подпрыгивает;Вольдемар его ловит и снова подбрасывает.

 

ВОЛЬДЕМАР (обращаясь к зрителям). Какой у меня красивый мяч! Посмотрите, вы когда-нибудь видели такой мяч? (Продолжает подбрасывать мяч.)

ГЕОРГ (глядя на Люцию). Хотите, я расскажу вам о своей первой любви? Это очень грустная история. Мы познакомились с ней на море... Она была француженка, ее звали...

ЛЮЦИЯ. Море... Я никогда не видела море... Нет, я видела в кино... Однажды он пригласил меня на последний сеанс, и там было море, синие волны, мы целовались, и нас качало на волнах...

ГЕОРГ. Нет, нет, мы с ней столкнулись на пляже, это было во Франции. Мама звала ее Жули... У нее были рыжие волосы и зеленые глаза...

ЛЮЦИЯ. Потом он пошел меня провожать, и мы опять целовались в подъезде. Кажется, это было совсем вчера.

ВОЛЬДЕМАР. Вы только взгляните, какой у меня мяч! Он все время прыгает. Вы хотите играть со мной в мяч?

ГАРТЕНЗИЯ (вскакивает с кресла и снова садится). Сегодня ко мне придет Леонардо, а я не готова, я очень плохо выгляжу. Надо надеть другое платье.

Когда говорят Гартензия и Вольдемар, Георг разворачивается и смотрит на них.

ГЕОРГ (вновь повернувшись к Люции). Нет, нет, вчера мы были на маскараде, вы совсем забыли. Я познакомился с очень интересной особой, она из высшего общества, хотя и в возрасте...

ЛЮЦИЯ. Сколько ему было лет? Не помню. Может быть... Нет, наверное, меньше... Мы еще учились в школе... Там был новогодний бал. И мы танцевали...

ВОЛЬДЕМАР. Какой замечательный мяч! На нем можно летать! Давайте сядем и улетим в Италию!

ГАРТЕНЗИЯ (вскакивая с кресла). Италия!.. Сегодня ко мне придет Леонардо, и мы будем гулять по Италии... Он придет с зелеными розами и в красном фраке...

ГЕОРГ. Нет, нет, это было во Франции, ее звали Жули, и мы плыли по морю на белом пароходе. Когда я ей представился, она улыбнулась и подала мне руку в белой перчатке. На ней была белая шляпка, почти как у вас..

ЛЮЦИЯ. После бала мы пошли гулять на улицу, и был мороз, а я забыла перчатки. Он мне отдал свои, я ему дышала на пальцы, и мы целовались...

ГАРТЕНЗИЯ. Леонардо, Леонардо! (простирает вперед руки.) Как я люблю тебя! Я вся пылаю, когда думаю о тебе (прижимает руки к груди). Но я боюсь... Этот мир такой жестокий! Я боюсь, что нам помешают встретиться. Ты можешь заблудиться в этом мире... (Опускается в кресло и погружается в сон.)

ВОЛЬДЕМАР. Кто хочет со мной поиграть? Есть тут нормальные люди? Посмотрите, какой мяч!

ГЕОРГ. Нет, нет, это было на пароходе. Я поцеловал ей только руку. Она была совсем девочка, совсем ребенок, ну как вы... Мы кормили чаек, и ветер сорвал ее шляпку. Она вскрикнула, я обнял ее и прижал к себе. Ее сердце билось громко-громко. А шляпка качалась на волнах, и на нее садились чайки...

ЛЮЦИЯ. Я никогда не видела море... Он мне только раз сказал «люблю». Это было как вчера.

ВОЛЬДЕМАР. Вчера мы все вместе играли в мяч, и нам было хорошо. Ведь правда? Вам со мной интересно? Вы не уйдете? Скоро придет моя мама и заберет меня, а я не хочу. У меня здесь такой красивый мяч!

ГЕОРГ. Вы помните ту особу из высшего общества, что была на маскараде? Она за мной ухаживала и предлагала на ней жениться, хотя у нее есть два мужа. Но я сказал, что люблю другую.

ЛЮЦИЯ. Когда мы сидели в кино, он обнимал меня и трогал мои ноги. А я вся дрожала и ничего не видела перед собой.

ГЕОРГ. Это грустная история. Ее звали Жули. У нее были изящные руки и очень тонкие пальцы. Как у вас... Я сделал ей предложение, и она долго смеялась. Она была совсем ребенком. Ну как вы...

ВОЛЬДЕМАР. Вчера у меня был желтый мяч, а теперь... сами видите. Каждый день разные мячи. Ну что же вы? Идите ко мне!

 Появляется служанка в чепце и сарафане с белым фартуком. Ставит на стол самовар.

Георг внимательно смотрит на нее. 

СЛУЖАНКА. Господа, вечерний чай с вареньем и сливками. Господин Вольдемар, а варенье ваша мама передала (выходит).

ЛЮЦИЯ. Когда я познакомила с ним свою маму, она очень удивилась и сказала, чтобы я выкинула эти глупости из головы. Она была младше меня и ничего не понимала в любви. Она никогда не ходила в кино...

ГЕОРГ. У Жули тоже была мама. Она плыла с нами на пароходе. Я ей тоже представился и попросил руки ее дочери. Мама заплакала, потому что у нее был несчастливый роман с капитаном парохода... Она сказала, что боится за себя... 

Входит уборщица в сером халате и серой косынке с ведром и шваброй и начинает протирать шваброй пол. Появляется служанка, забирает самовар.

СЛУЖАНКА (удаляясь). Господа, скоро почивать, не забывайте пожелать всем спокойной ночи.

Входит 2-я уборщица, одетая как и 1-я. 

2-я УБОРЩИЦА. Маш, ты не брала мой веник?

1-я УБОРЩИЦА (продолжая протирать пол рядом с Вольдемаром). Зачем мне твой? У меня свой есть.

Георг смотрит на них 

2-я УБОРЩИЦА. Вот запропастился... Все подсобки обшарила, нигде нету.

1-я УБОРЩИЦА. Найдется. Небось, сама куда сунула. Если надо, возьми мой. Вон, за креслом стоит. (Вольдемару.) Ну-ка, ты, придурок, не мешайся. 

Вольдемар становится по другую сторону стола.

ВОЛЬДЕМАР (уборщицам). Поиграйте со мной. Смотрите, какой красивый мяч. Синий...

1-я УБОРЩИЦА (глядя сострадательно на Вольдемара). Э-эх, прости, Господи, мою душу грешную. Не дай Бог этакого горя...

2-я УБОРЩИЦА (заглядывает за кресло, где спит Гартензия, достает веник). А эта дурочка чего тут развалилась? Надо бы в палату отвести.

1-я УБОРЩИЦА. Намаялась бедная. Опять, небось, всю ночь с этим носатым дурнем бродила... (Усмехается.)

2-я УБОРЩИЦА. Ага. С Ленькой Гунькиным... Из шестой палаты.

1-я УБОРЩИЦА. Да ничо, пусть отдохнет (берет в руки ведро и швабру). 

Обе выходят.

ВОЛЬДЕМАР. Ни у кого нет такого мяча. Я на нем летать буду...

Мяч выскальзывает у него из рук и выкатывается за кулисы. Вольдемар стоит с приподнятыми руками и растерянно смотрит по сторонам.

А где мой мяч? (Зрителям.) Вы не видели? (Смотрит под столом. Бродит по залу, заглядывает под кресло и под диван.) Кто видел мой мяч? (Георгу и Люции.) Вы не видели мяч? Нет? Куда он делся? (Продолжает бродить по залу в поисках мяча.)

ГЕОРГ (перестает обращать внимание на Вольдемара и поворачивается лицом к Люции). Вы, конечно, помните, она была француженка и ее звали Жули. Совсем ребенок. И тонкие руки в белых перчатках... А на шляпку садились чайки... И знаете, чем все кончилось? Ее мама пригласила меня к себе в каюту. «Я хочу отомстить капитану, – сказала она, – помогите, а то мне так плохо...» И начала раздеваться. Я вышел из каюты и больше их не видел.

ЛЮЦИЯ. Когда мы сидели в кино, он целовал меня в шею. Я закрывала глаза и вся умирала. Так мы гуляли много лет и зим, не помню сколько. Может быть, десять или одиннадцать. А однажды он позвал меня к себе... А мама меня искала. И когда нашла, стала рыдать и кричать. Она была маленькая, меньше меня...

ГЕОРГ. Нет, нет, ее мама была старше меня. Я потом узнал, что она застрелила капитана, а ее дочь бросилась в море...

ВОЛЬДЕМАР. Где мой мяч? (Георгу.) Вы не видели? Белый такой, красивый...

ГЕОРГ (Вольдемару). Нет, что вы, она уже была некрасива, старше меня. Я не помню, как ее звали. Может быть, Мари 

Входит уборщица.

УБОРЩИЦА. Вовик, мама приехала. Пошли со мной.

ВОЛЬДЕМАР. Где мой мяч?

УБОРЩИЦА. Найдем тебе мяч. Пошли. Мама новый купит (берет за руку Вольдемара и уводит). 

Георг некоторое время смотрит вслед уходящему Вольдемару.

ГЕОРГ (повернувшись к Люции). Мы больше не виделись. Но когда я спускался с парохода, звучал вальс Мендельсона. Удивительно... Это была грустная история...

Люция приподнимает голову. Теперь видно ее лицо. Она прислушивается. 

ЛЮЦИЯ. Вы слышите эту музыку? (Встает с дивана.)

ГЕОРГ. Вальс Мендельсона?

ЛЮЦИЯ. Это другая музыка. Вы слышите? Она прекрасна... Ее я запомнила с тех пор, когда была маленькая, как моя мама.

ГЕОРГ (прислушиваясь и поднимаясь с дивана). Слышу... Мне кажется, это...

ЛЮЦИЯ. Молчите, не надо... Она звучит все громче и громче. Мы танцевали под нее на новогоднем балу (выходит на середину зала).

Гартензия просыпается, встает с кресла и тоже прислушивается.

ГАРТЕНЗИЯ. Ах, как хорошо... Какая музыка!.. Это скрипка Леонардо (начинает медленно кружиться, никого не замечая) 

Следом за Гартензией кружатся Георг и Люция. Гартензия нараспев читает:

Он мне снился призраком долгие года,
Я ждала избранника, я ждала всегда.
Я не видя помнила, верила в него,
Не могла не слушаться сердца своего.

ЛЮЦИЯ.

Светлая, холодная, думала всегда,
Как о солнце думает подо льдом вода.
Он смутил мне девичьи тающие сны,
Он дышал мне воздухом лета и весны. 

ГАРТЕНЗИЯ.

И пришел неведомый, близко стал ко мне.
Я была – как облачко в солнечном огне.
Он взглянул так пристально, он вздохнул едва,
Говорил мне ласково стыдные слова.

ЛЮЦИЯ.

Я не видя помнила, светлого, его,
И душа не вспомнила больше ничего.
Чем при нем исполнилась вся душа моя,
Что он сделал с девушкой – ах, не знаю я!

ГЕОРГ. Я ее вижу, я ее вижу... Эти тонкие руки в белых перчатках!..

Все трое останавливаются.

ЛЮЦИЯ. Кончилась музыка...

ГАРТЕНЗИЯ (задумчиво). Как быстро всё кончается в этом мире...

ГЕОРГ. Нет, нет, это был вальс Мендельсона!

ЛЮЦИЯ (подходя к дивану). Он так на мне и не женился. Потому что был еще маленький... Всего десять лет. А может, и меньше. Он женился на моей маме. Она была младше меня...

ГАРТЕНЗИЯ (ощупывая себя). Мне надо быстрее сменить платье. Я не могу появиться перед Леонардо в таком убожестве!

ГЕОРГ (подходит к Люции). Какая грустная история! Хотите я вам ее расскажу? 

Георг и Люция садятся на диван. Люция опускает лицо. Пауза. Появляется служанка.

СЛУЖАНКА. Господа, пора почивать. Время позднее. Все готово.

Гаснет свет. Через полминуты свет загорается.

Сцена вторая

Античная беседка посреди сада. За садом видны горы и водопад. Слышно пенье птиц. В беседке сидит молодой человек в красном фраке с букетом зеленых роз. Рядом с ним лежит скрипка. Он встает, смотрит по сторонам и вновь садится. Через паузу вбегает Гартензия в шикарном платье с глубоким декольте. 

ГАРТЕНЗИЯ. Леонардо! Ты меня заждался? Прости, что я так долго собиралась.

Леонардо идет навстречу и обнимает ее.

ЛЕОНАРДО. Я готов ждать тебя хоть целую вечность.

ГАРТЕНЗИЯ. Милый... (Принимает цветы и прижимает их к груди.) Это мои любимые...

Оба заходят в беседку.

Ты принес скрипку... Я так рада видеть вас вместе.

ЛЕОНАРДО. Я теперь не расстаюсь с ней. Она мне скрадывает минуты нашей разлуки.

ГАРТЕНЗИЯ. Что-нибудь сыграешь мне? (Целует его в щеку.) Ты знаешь, я сегодня заснула, а потом проснулась оттого, что услышала красивую мелодию. Мне показалось, это ты играл на своей скрипке. Скажи, что ты меня любишь.

ЛЕОНАРДО (крепко обнимая ее). Этого будет мало сказать. Я без тебя не могу жить. Как без скрипки. Вы у меня две любимые... Я сочинил новую мелодию. Вот послушай. Это для тебя. (Берет скрипку, играет вальс.)

ГАРТЕНЗИЯ. Боже мой, как я счастлива, что у меня есть ты и твоя скрипка! Да-да, именно эту мелодию я сегодня и слышала. Она звучала в моем сердце. Как я люблю Италию, Леонардо! Этот водопад, эти горы, этот мандариновый сад!.. Здесь так красиво! (Протягивает руки в сторону гор.) А в моей стране всегда пасмурно... Там не цветут зеленые розы...

ЛЕОНАРДО. Ты мне покажешь свою страну?

ГАРТЕНЗИЯ. Нет, не надо, не надо! (Закрывает лицо руками.) Тебе будет грустно, и ты меня разлюбишь... Это другой мир, ты в нем потеряешься и перестанешь сочинять свою музыку. Мы будем встречаться в Италии, в этом райском саду... Хочешь, я почитаю тебе стихи? (Выбегает из беседки и, кружась, читает нараспев.) 

Спите, полумертвые, увядшие цветы,
Так и не узнавшие расцвета красоты,
Близ путей заезженных взращенные Творцом,
Смятые невидевшим тяжелым колесом.

Свет начинает медленно гаснуть.

В час, когда все празднуют рождение весны,
В час, когда сбываются несбыточные сны,
Всем дано безумствовать, лишь вам одним нельзя,
Возле вас раскинулась заклятая стезя.

Слышится звучание скрипки.

Вот, полуизломаны, лежите вы в пыли,
Вы, что в небо дальнее светло глядеть могли,
Вы, что встретить счастие могли бы, как и все,
В женственной, в нетронутой, в девической красе.
Спите же, взглянувшие на страшный пыльный путь,
Вашим равным – царствовать, а вам – навек уснуть...

Наступает полная темнота.

Богом обделенные на празднике мечты,
Спите, не видавшие расцвета красоты. 

Мелодия скрипки продолжает звучать. Через полминуты освещение медленно восстанавливается. 

Сцена третья

Зал первой сцены. На столе стоит бутылка вина и два фужера. Несколько пар в масках кружатся в вальсе. Черные фраки и бальные платья. Среди них– Георг и Люция, одетые как и прежде. Они тоже танцуют вальс под неутихающую мелодию скрипки. Вдруг в общем кружении появляется юная девушка в легком платье и белой шляпке. Ее тонкие руки по локоть стягивают белые перчатки. Георг замечает ее, замирает, затем пытается ее догнать с вытянутой вперед рукой, но она, кружась между другими парами, все время ускользает от него. Люцию подхватывает и увлекает в кружение танца господин в черном фраке и маске. Девушка так же неожиданно исчезает. Георг останавливается, смотрит вокруг, затем подходит к столу и садится на стул. Скрипка не умолкает, маски продолжают свой танец. 

ГЕОРГ. Это мой неотвязный сон. Она, как видение, всю жизнь преследует меня. Преследует как тень и как тень убегает, когда я хочу к ней прикоснуться... Это мое наказание и моя мечта. Мой ангел или мой демон.

Скрипка смолкает. Танцующие замирают. Звучит тонкий девичий голосок.

Я тихо сплю на дне морском.
Но близок мир земли.
Я вижу, верховым путем
Проходят корабли.

И видя бледность глубины
И жемчуга ее,
Я вспоминаю зыбь волны,
Тревожу забытье.

Бежит прилив, растет прибой:
«Усни! Усни! Ты спишь?
Над нами бездны голубой
Молитвенная тишь».

Поет прибой, растет прилив:
«Проснись! Проснись! Бежим!
Ты знаешь, мир земной красив,
Мы овладеем им!» 

Я тихо сплю на дне морей,
Я знаю сладость сна.
Но сердце шепчет мне: «Скорей!
Ты будешь влюблена! 

Вновь звучит скрипка. Танцующие делают несколько кругов по залу

и исчезают. Посреди зала остается Люция. Скрипка умолкает. 

ГЕОРГ (откинувшись на спинку стула, Люции). Вы ее видели? (Пауза.) Вы слышали ее?

ЛЮЦИЯ. Она не знает любви. Вы оба слишком маленькие. Когда он в первый раз пригласил меня на танец, я готова была отдать ему свое сердце. И так бы и случилось, если бы не моя маленькая мама... (Садится на стул напротив Георга, кладет руки на стол.) Маскарад – это моя жизнь. На маскараде мой любимый со мной. Я чувствую его совсем рядом. Близко-близко...

ГЕОРГ. Познакомьте меня с ним. 

Люция опускает лицо. Пауза.

ЛЮЦИЯ. Я не помню, как его зовут...

ГЕОРГ. Давайте выпьем вина (берет бутылку, наполняет фужеры). 

Не чокаясь, Георг и Люция подносят фужеры к губам.

ЛЮЦИЯ. Это просто вода. Но у нее сладкий запах. Я знаю, что такое вино. Я пробовала. Он меня угощал. А это вода...

ГЕОРГ. Я хочу выпить за вас. За ваши руки и за ваши глаза. Оставьте его. Он уже не вернется.

ЛЮЦИЯ (держа фужер в руке). Это я не вернусь. А он никогда не уходил. Он стоит сзади меня. Я слышу его дыхание. Если он перестанет дышать, то я умру.

ГЕОРГ. А вы лучше не оглядывайтесь. Смотрите только на того, кто перед вами. И тогда вы излечитесь и будете жить. Я хочу выпить за ваши губы. Им так подходит это красное вино. 

Георг протягивает фужер; они чокаются, делают по маленькому глотку

и ставят фужеры на стол.

ЛЮЦИЯ. Это вода. Я знаю, что такое вино...

ГЕОРГ. Хотите, я расскажу другую историю?

ЛЮЦИЯ. Других историй не бывает. Другую историю мы узнаем, когда умрем.

ГЕОРГ. Вы боитесь смерти?

ЛЮЦИЯ (улыбаясь). Смерти нельзя бояться. Вы еще маленький, не знаете... Жизнь – это маскарад, а смерть – спасение. Он тоже так говорил.

ГЕОРГ (с усмешкой). Давайте спасаться вместе.

ЛЮЦИЯ (приподняв руку). Вместе спасаться нельзя. Вместе можно только жить. Спасаться надо отдельно. Или с тем, кто в сердце.

ГЕОРГ (иронично). Угу, с тем, кто дышит в затылок...

ЛЮЦИЯ. Нет, не то. С тем, кто дышит в душу.

ГЕОРГ (задумчиво). В душу... В душу... (Берет свой фужер, молча выпивает.) О душе-то я и забыл... (Закрывает глаза ладонью. Пауза. С горечью в голосе.) Больны наши души, Люция, больны... 

Фужер Георга опрокидывается.

ЛЮЦИЯ. Не говорите так... (Опускает лицо и закрывает его руками. 

Занавес  

 

ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ 

Сцена четвертая

Больничный кабинет Гольдина. За письменным столом, заваленным бумагами и книгами, сидит хозяин кабинета. Он в белом халате. На столе – телефон и настольная лампа под желтым абажуром. У одной стены – больничная кушетка, накрытая простыней, у другой – кожаный диван. 

ГОЛЬДИН (держа в руках историю болезни). Так-так-так, голубушка... Галина Сергеевна... (Читает.) «Маниакальные приступы в анамнезе, параноидная шизофрения с эротическим бредом, аутизм, нарастающий дефект личности, бессонница. Лечение по методу Бурно». Яркий букет. И с чего же это у тебя началось? Так-так-так... (Листает историю болезни. Читает.) «У отца был запойный алкоголизм. Покончил с собой. Мать страдала приступами истерии. С дочерью была груба, постоянно наказывала и била. Детство прошло в провинциальном городе. В школе училась неохотно, не умела сосредоточиться, все предметы давались с трудом. Часто замыкалась, уходила в себя, переставала замечать окружающих, говорила сама с собой. Медленное умственное развитие. Повышенная сентиментальность, инфантильность, навязчивая (с расстановкой, поднимая брови) влюбчивость в лиц противоположного пола...» (После телефонного звонка снимает трубку.) Слушаю. Да-да, Мирочка, я на месте, заходи (кладет трубку). Ох-хо-хо... (Вздыхает.) Уж эта влюбчивость в лиц противоположного пола... Сколько на ней свихнулось... (Смотрит в зрительный зал.) Можно подумать, что среди вас нет таких!..

Входит Мира.

МИРА. Доброе утро, Борис Наумович.

ГОЛЬДИН. Здравствуй, здравствуй, дорогуша.

МИРА. Мне рано утром позвонила Серафима Семеновна, попросила передать вам, чтобы вы перенесли обход больных на двенадцать часов. Она задержится.

ГОЛЬДИН. Хорошо, спасибо (встает из-за стола). Как прошло ночное дежурство?

МИРА. Без происшествий. Вот только Горохова из пятой палаты, из новеньких, долго не могла заснуть. Пришлось дать успокоительное.

ГОЛЬДИН. Горохова? Галина Сергеевна? (Подходит ближе к Мире.)

МИРА. Ну да. То и дело выбегала из палаты и бродила по коридору и оранжерее. Еле уговорили выпить снотворное. Потом уснула. И до сих пор спит.

ГОЛЬДИН. Так, ладно. Скажи сменщице, чтобы к двенадцати ее разбудили. (С улыбкой.) Что-то ты сегодня какая-то растрепанная... Удалось поспать? (Заправляет ей волосы под берет.)

МИРА (опустив глаза). Да так, Борис Наумович, немножко...

ГОЛЬДИН (проводя рукой по ее шее). Бархатная кожа... (Кладет руки ей на талию.) Фигурка, точно у куколки.

МИРА (глядя на пол). Борис Наумович, сегодня я не готова...

ГОЛЬДИН. Завтра вечером я еду на дачу. Будет сауна. Хочу взять тебя с собой. 

Звонит телефон. Гольдин идет к столу.

Будь добра, пригласи ко мне Никольскую из третьей палаты (снимает телефонную трубку).

Мира выходит.

Алло. Да, Серафима Семеновна (с улыбкой), мне Мира передала. Что-что? Откуда? Из женской консультации? Какой сюрприз? Для меня? (Пауза. Перестает улыбаться. Изменившимся тоном.) А муж знает? (Пауза.) Хорошо, я поговорю. (Кладет трубку. Ходит задумчиво по кабинету.) Ох уж эти бабы... 

Слышится стук в дверь.

Да-да, входите.

Появляется Люция в синем больничном халате; из-под халата видны голые ноги в тапках; волосы не причесаны, свисают на лицо. 

ЛЮЦИЯ. Можно? Меня вызывали?

ГОЛЬДИН (садясь за письменный стол). Здравствуйте, Людмила Петровна. Присаживайтесь.

Люция осторожно садится на край кушетки, кладя руки на колени.

ГОЛЬДИН. Вчера ко мне приезжал ваш муж. Мы с ним долго беседовали. Он хочет забрать вас отсюда и увезти в частную клинику, во Францию. Он желает жить рядом с вами, вы будете чаще с ним видеться. Там нет такого строгого режима, как у нас. Он считает, что это пойдет вам на пользу. Тут вот у меня его заявление и расписка (показывает расписку). Вы согласны поехать туда? 

Люция, потупив глаза, молчит.

Людмила Петровна, вы меня слышите?

Люция вздрагивает, поднимает глаза и смотрит куда-то вдаль, сквозь стены кабинета 

ЛЮЦИЯ. Зачем?

ГОЛЬДИН. Что «зачем»? Ваш муж считает, что там лучше уход и лечение. Да и личное общение вам, возможно, пойдет на пользу.

ЛЮЦИЯ. Зачем он вспомнил обо мне?

ГОЛЬДИН. А он вас и не забывал. Постоянно звонил, интересовался вашим состоянием.

ЛЮЦИЯ. Я не в состоянии стать другой (смахивает с лица волосы). Посмотрите, разве я на нее похожа? Где эта Франция? Мы поплывем на пароходе? Но у меня нет белых перчаток... 

Хозяин кабинета внимательно смотрит на Люцию, с минуту молчит.

ГОЛЬДИН (в сторону). Похоже, она вся в своем бреду. (Люции.) Людмила Петровна, скажите мне, а сына своего вы помните?

Люция запахивает на шее халат и опускает лицо. Ее руки застывают на горле.

Длится минутная пауза. 

ЛЮЦИЯ. Он появился таким маленьким и теплым... И все время плакал... Я ему давала грудь, а он не хотел есть. Потом у меня пропало молоко. Оно оказалось горьким. Отчего оно было горькое? Вы не знаете?

ГОЛЬДИН (в сторону). Частичная амнезия. Хоть что-то помнит. (Люции.) Людмила Петровна, вашему сыну уже пятнадцать лет. Когда он пошел в первый класс, вы были здоровы... Людмила Петровна, дорогая, его зовут Сережей. Неужели забыли?

Люция молча смотрит на Гольдина.

ЛЮЦИЯ. Это вы забыли мое имя.

ГОЛЬДИН. А как вас зовут?

ЛЮЦИЯ. Он всегда звал меня Люцией. Не забывайте, пожалуйста. А то вот и он забыл.

ГОЛЬДИН (в сторону). Да тут еще просматривается анонимия. (Люции.) Хорошо, хорошо, но почему вы не хотите видеться с мужем и сыном?

ЛЮЦИЯ. Мы познакомились на новогоднем балу. И ходили в кино. Ночью... Он мог на мне жениться, но мама была против, и тогда он женился на маме, потому что она была маленькая, младше меня... Вы не знаете, почему молоко бывает горьким?..

ГОЛЬДИН (уставясь в расписку). Не знаю, Люция Петровна, не знаю. Но когда узнаю, обязательно скажу. Ладно, всё, ступайте в палату.

Люция поднимается и медленно выходит.

Да... Тяжелый случай... Провалы в памяти. И скорее даже не частичная, а галлюцинаторная амнезия. Но что же там было с ее матерью? Это надо выяснить.

Гольдин выходит из кабинета, но тут же возвращается вместе с Каневской.

Она – высокая, дородная, в белом халате и с пышной черной прической.

Каневская опускается на диван.

ГОЛЬДИН. Ну, голубушка, ты меня и огорошила! И как это могло произойти? Ты ведь, кажется, это, со спиралью ходишь...

КАНЕВСКАЯ (махнув рукой). Не спрашивай. Это все дача твоя... Лучше позвони прямо сейчас своему Пинскеру, пусть примет меня. Чем раньше, тем лучше. 

Гольдин садится рядом, кладет руку ей на колено.

ГОЛЬДИН. Ладно, не расстраивайся. Пинскер сделает свое дело. Поцеловаться можно?

КАНЕВСКАЯ. Да погоди ты. На душе кошки скребутся 

Гольдин тянется губами к ее лицу.

Постой, дай помаду сотру (достает из кармана халата платок, вытирает губы).

Целуются.

ГОЛЬДИН. Ну и сладка же ты! Огонь! Аж до печенок пробираешь (его рука блуждает у нее под халатом).

КАНЕВСКАЯ. Всё, всё, сейчас не время (отводит его руку). Надо к обходу готовиться (встает с дивана).

ГОЛЬДИН. Что скажешь мужу?

КАНЕВСКАЯ. Это мои проблемы. Позвони Пинскеру. Пусть он мне день назначит.

ГОЛЬДИН. Хорошо, иди. Твои проблемы, как ты знаешь, становятся моими проблемами. Я позвоню. Да, занеси мне историю болезни Никольской. Люции, тьфу ты, Людмилы Петровны Никольской.

КАНЕВСКАЯ. Это... из третьей палаты?

ГОЛЬДИН. Да-да. Ее забрать хотят, а мне она что-то не нравится... Как оказалось, муж у нее приверженец антипсихиатрии.

КАНЕВСКАЯ. Кстати, интересные персонажи эти новенькие, что к нам перевели из второго отделения. Исключительные интроверты, экстраверты и аутисты.

ГОЛЬДИН. Интересные, интересные, Серафима Семеновна... Я уже начал с некоторыми знакомиться. Сразу же назначьте всем антидепрессант, для начала – триптизол.

КАНЕВСКАЯ (приглушенно, уткнув палец в грудь Гольдина). Боря, надеюсь, наше-то отделение сокращать не будут?

ГОЛЬДИН. Наше не будут, не волнуйся. Ты же знаешь, генеральный директор – свой человек. 

Каневская, чмокнув Гольдина в щеку, покидает кабинет.

Гольдин подходит к столу, крутит диск телефона.

Яков Львович? Приветствую. Гольдин беспокоит. Узнал сразу? Как здоровье? Как супруга? Как чада твои? Учатся? Очень хорошо. Я тут вот чего. Одна моя сослуживица... Да ты ее знаешь... Ну Сима, Сима. Ты же нас видел. Одним словом, того... Залетела она. Времени? Говорит, немного. Ну от кого же? Стал бы я суетиться. Просит побыстрее. Что? Муж пока не в курсе. Надо, чтобы в этот же день вышла. На послезавтра? Спасибо. Я твой должник. Давай. Обнимаю. (Кладет трубку со вздохом.) Ох, бабы, бабы...

Входит Каневская.

КАНЕВСКАЯ. Вот история болезни. Но с ней случай особый. Я считаю, выписывать ее нельзя. Прогрессирующая болезнь сознания, психическая двойственность. Склонна к суицидальному поведению и криптогенному навязчивому состоянию. Стабилизации пока не происходит. Психопатическая личность, подверженная галлюцинаторному бреду.

ГОЛЬДИН (берет историю болезни). Спасибо, я ознакомлюсь (сближается вплотную с Каневской, кладет ей руки на бедра). Договорился я... На послезавтра. Подъедешь с утра в его центр. Он лично примет. Я с ним сам рассчитаюсь.

КАНЕВСКАЯ (с улыбкой глядя в лицо Гольдину). Благодарю, шеф.

ГОЛЬДИН. Как официально! А помягче нельзя?

КАНЕВСКАЯ. Куда уж мягче?.. (Берет его руки и крепче прижимает к своим бедрам.) Ладно, уже двенадцать, пора начинать обход.

Оба покидают кабинет.

Сцена пятая

Серые больничные стены. Поперек зала – четыре кушетки, накрытые простынями. На первой слева лицом к зрителям сидит Гартензия; на других – Вольдемар, Люция и Георг. Все в синих больничных халатах с пуговицами. Вольдемар держит в руках желтый мяч. Люция сидит с опущенной головой.

ВОЛЬДЕМАР (вставая с кушетки, зрителям). Давайте поиграем? Вчера вы не захотели, потому что у меня был синий мяч. Я знаю, очень трудно играть в синий мяч. Он был такой легкий и скользкий. И он улетел. Без меня. В Италию.

Гартензия вскакивает с кушетки.

ГАРТЕНЗИЯ. Леонардо, любимый мой! (Вновь садится.)

ВОЛЬДЕМАР. Вы не захотели со мной играть, и я остался. Тоже. С вами (подбрасывает мяч). Теперь смотрите, какой он у меня. Сами видите. Красный... (Подбрасывает и ловит мяч.)

Появляются Гольдин и Каневская; подходят к кушетке, где сидит

Гартензия. Вольдемар садится.

КАНЕВСКАЯ (глядя в историю болезни). Горохова Галина Сергеевна. Поступила в клинику пять лет назад. Прошла несколько курсов лечения. В том числе по методу электросудорожной терапии. Склонна к навязчивым представлениям, буйным фантазиям и эротическому бреду. В контакт с окружающими почти не вступает. На вопросы реагирует неадекватно. Выраженные алогия и сексуальная расторможенность. Применялись антипсихотики, в основном трифтазин.

ГОЛЬДИН. Здравствуйте, Галина Сергеевна. Как самочувствие? Спали нормально? 

Гартензия с любопытством смотрит на врачей.

КАНЕВСКАЯ. Сегодня ночью не хотела ложиться в постель.

ГОЛЬДИН. Галина Сергеевна, вас что-то беспокоит?

ГАРТЕНЗИЯ. Разве здесь кто-нибудь еще есть?

ГОЛЬДИН (пожимая плечами). Галина Сергеевна, кроме нас троих в палате никого больше нет.

ГАРТЕНЗИЯ. А с кем вы разговариваете?

ГОЛЬДИН. Как с кем? С вами, дорогая.

ГАРТЕНЗИЯ. Меня зовут не так.

ГОЛЬДИН (с улыбкой взглянув на Каневскую). Интересно. И тут анонимия. (Гартензии.) А как же?

ГАРТЕНЗИЯ. Я зовусь Гартензией. Через «а». Гар-тензия. Не забывайте.

КАНЕВСКАЯ (удивленно глядя на Гартензию). Поразительно! Она реагирует на вопросы!

ГОЛЬДИН. Кто же вас так назвал?

ГАРТЕНЗИЯ. Леонардо.

ГОЛЬДИН. А кто он вам?

ГАРТЕНЗИЯ. Мой любимый.

ГОЛЬДИН. Вы его помните?

ГАРТЕНЗИЯ. Странно вы говорите. Разве можно его не помнить?

КАНЕВСКАЯ. Феноменально! Она вступает в контакт!

Гольдин идет к задней стене за стулом, ставит его рядом с кушеткой, садится.

ГОЛЬДИН. И когда же вы с ним виделись в последний раз?

ГАРТЕНЗИЯ. В последний раз? С ним что-то случилось? Вчера он был здоров и прекрасен... Вы меня пугаете.

КАНЕВСКАЯ. Все понятно. Новая бредовая фантазия.

ГОЛЬДИН. Та-ак. Посмотрите мне в глаза (пристально вглядывается в глаза Гартензии). Та-ак... Угу... Взгляните сюда (поднимает кверху руку). Следите за рукой (вращает руку около лица Гартензии). Понятно... (Каневской.) Видите, как дрожат веки и зрачки?

КАНЕВСКАЯ. Вижу, вижу.

ГОЛЬДИН. Это последствия бессонницы. Назначьте галоперидол и электросон.

ГАРТЕНЗИЯ (глядя в глаза Гольдину). Вы когда-нибудь любили?

ГОЛЬДИН. Я? (Усмехается.) Да как вам сказать? В принципе...

ГАРТЕНЗИЯ. Значит, не любили.

ГОЛЬДИН. Ну... Не совсем так... (Выразительно взглядывает на Каневскую, отчего та отворачивается.)

ГАРТЕНЗИЯ. Вы умеете играть на скрипке?

ГОЛЬДИН. Как-то не научился, знаете ли...

ГАРТЕНЗИЯ. А стихи вы любите?

ГОЛЬДИН. Стихи? В юности приходилось почитывать.

ГАРТЕНЗИЯ. Вы были в Италии?

ГОЛЬДИН. Пока не имел счастья.

КАНЕВСКАЯ. Борис Наумович, кажется, нить беседы теряет смысл. Не находите? Явная парология.

ГАРТЕНЗИЯ (обратив лицо к Каневской). Вы умеете танцевать вальс Мендельсона?

КАНЕВСКАЯ. Вальс Мендельсона? Я? (Смеется.) Галина Сергеевна, Гартензия, вы меня сегодня развеселили. Душечка, я не в том возрасте.

ГАРТЕНЗИЯ. Вам дарили зеленые розы?

КАНЕВСКАЯ. Зеленые розы? (Смотрит вопросительно на Гольдина.) Похоже, мы столкнулись с бредом особого значения.

ГОЛЬДИН. Да, явная аллегоризация ощущений. (Гартензии, строго.) Зеленых роз не бывает.

ГАРТЕНЗИЯ. Не бывает?

ГОЛЬДИН. Зелеными бывают лягушки.

ГАРТЕНЗИЯ. Нет, вы ошибаетесь. Лягушки – черные.

КАНЕВСКАЯ (раздраженно). Довольно, довольно, Борис Наумович, тут все ясно. Идемте дальше.

ГАРТЕНЗИЯ. Значит, я их вам подарю.

КАНЕВСКАЯ (оборачиваясь). Что? Лягушек?

ГАРТЕНЗИЯ. Зеленые розы 

Каневская и Гольдин со стулом подходят к кушетке, где сидит Вольдемар.

Гартензия ложится на свою кушетку.

КАНЕВСКАЯ (приблизившись к Гольдину, негромко, глядя в историю болезни). Светлов. Володя. Выраженная олигофрения. Сероидный менингит в анамнезе. Детский аутизм. Подозрение на синдром Прадера–Вили. Мать хочет забрать его домой, но он отказывается, впадает в истерику, патологически боится выходить из помещения.

ГОЛЬДИН (садясь на стул). Как тебя зовут?

ВОЛЬДЕМАР (с широкой улыбкой). Давайте поиграем в мяч. Смотрите, какой.

ГОЛЬДИН. Как тебя мама зовет?

ВОЛЬДЕМАР. С мамой Вольдемар не пойдет. Давайте играть в мяч (бросает мяч Гольдину) 

Гольдин ловит мяч и передает его Каневской. 

Отдайте мне мой мяч.

 Каневская кладет мяч в руки Вольдемару. 

Поиграйте со мной (бросает мяч Гольдину).

ГОЛЬДИН (примирительно, держа в руках мяч). Хорошо, хорошо, мы с тобой поиграем. Я хочу тебя спросить, сколько тебе лет?

ВОЛЬДЕМАР. Я большой. Отдайте мне мой мяч (протягивает руки).

ГОЛЬДИН (Каневской). Редкая вербигерация. (Вольдемару.) Вова, ты любишь маму?

ВОЛЬДЕМАР. К маме Вольдемар не хочет. Вольдемар полетит в Италию. Вы новый мяч принесли? Это зеленый?

ГОЛЬДИН (встает со стула и вкладывает мяч в руки Вольдемара). Опять зеленый... (Каневской.) Надо за ним понаблюдать. Тут, конечно, имбецильность, синдром Аракова. Подключите к своим психотерапевтическим сеансам. 

Каневская и Гольдин со стулом подходят к кушетке, где сидит Люция.

Вольдемар с мячом ложится на свою кушетку.

КАНЕВСКАЯ (негромко). Никольская Людмила Петровна. Тридцать лет...

ГОЛЬДИН (в сторону Каневской). С ней я с утра уже общался. Посмотрите в истории, что там есть о ее матери?

Каневская пробегает глазами историю болезни. 

КАНЕВСКАЯ. О родителях здесь ни слова нет, как ни странно. У больной – прогрессирующий распад личности.

ГОЛЬДИН (стоя рядом со стулом). Людмила Петровна, ваши родители живы?

ЛЮЦИЯ (уставясь в пол). Меня зовут Люция, не забывайте.

ГОЛЬДИН. Ну да, конечно, Люция. А как зовут вашу маму? (Пауза.) Люция, очнитесь.

КАНЕВСКАЯ. Страдает навязчивым криптогенным состоянием, мышление крайне бедное.

ЛЮЦИЯ. Она была очень маленькая и легкая... Я ее носила на руках и плакала. Потом ее отвезли в поле, где цвели ромашки и анютины глазки. Но ромашек было намного больше. Я их рвала и бросала, рвала и бросала... (Закрывает лицо руками, вся дрожит и откидывается на кушетку.)

ГОЛЬДИН. Какая-то здесь загадка... Попробуйте поработать с ней методом репродуктивных переживаний. 

Подходит к кушетке, где сидит Георг. Следом за ним – Каневская.

Ну так-с, кто тут у нас?

КАНЕВСКАЯ. Юрий Евгеньевич Перин. Поступил вторично год назад. (Приглушенно.) Рецидив навязчивых представлений. Называет себя Георг. Всё та же анонимия.

ГОЛЬДИН. Экспансивный онейроид?

КАНЕВСКАЯ. Скорее всего.

ГОЛЬДИН. А что, мне нравится. Георг!.. Звучит. Георг Отс... Помните, был такой певец?

КАНЕВСКАЯ. Пациент живет исключительно в мире онейроидных воспоминаний. Прошлое для него стало настоящим. Реальная жизнь как бы не отражается в сознании, закрыта для восприятия. Видимо, когда-то он сам от нее отгородился, и затянувшаяся меланхолия переросла в патологию. Обратите внимание на ярко выраженный симптом «двойника» – незнакомые лица кажутся виденными ранее.

ГОЛЬДИН. Подобные случаи нередки...

ГЕОРГ (радостно глядя на Каневскую). Я вас узнал. Вы были на маскараде. (Смущенно.) Вы еще предложили мне жениться на вас... Хотя сказали, что уже имеете двух мужей...

КАНЕВСКАЯ (опешив). Я? На маскараде? Каких двух мужей?..

ГОЛЬДИН (смеясь). Доля правды тут есть...

КАНЕВСКАЯ (строго). Борис Наумович... Я же вам говорила – симптом «двойника».

ГОЛЬДИН (продолжая улыбаться). Та-ак-с... (Георгу.) Протяните-ка вперед руки. 

Георг вытягивает руки.

Что ж так пальчики-то дрожат? А, Юрий Евгеньевич?

ГЕОРГ (глядя на Каневскую). Я вас узнал. Но никому не скажу. Это ничего, что у вас два мужа. Я, в общем, согласен.

КАНЕВСКАЯ (удрученно). Апофения, шизофренический бред. Борис Наумович, может, мне выйти?

ГОЛЬДИН. Ничего, ничего, не обращайте внимания. Это, кроме всего прочего, делириозный синдром. Пусть поколят ему трифтазинчик. (Георгу, громко.) Имя! Фамилия!

Георг опускает руки, обращает лицо к Гольдину. 

ГЕОРГ. Хотите, я расскажу вам эту грустную историю? Других историй не бывает. Она бросилась в море, и мы больше не виделись. (Каневской.) Я знаю, у вас красивые, мягкие руки. В следующий раз приходите на маскарад с обнаженными руками. Я подарю вам белые перчатки.

КАНЕВСКАЯ (раздраженно). Конечно, конечно, обязательно (поворачивается и идет к выходу).

ГОЛЬДИН. Сегодня у нас день подарков (прихватив стул, выходит вслед за Каневской).

Георг ложится на кушетку. Входит уборщица с ведром и шваброй; протирает пол. 

УБОРЩИЦА (бубня себе под нос). Чего их лечить? Сидели бы дома. А то их тут кормят задарма, постель меняют, обхаживают. Какие они психи? Тихие, спокойные. Психи, вон, на улице ходят. Каждый день грабят и убивают. А тут прямо санаторий, дом отдыха... А как выйдешь на улицу – вот там сумасшедший дом (продолжает протирать пол). 

Гартензия, Вольдемар, Люция и Георг садятся на свои кушетки.

Все четверо говорят одновременно.

ВОЛЬДЕМАР. Никто не хочет со мной играть. Вот опять, пришли и не хотят. Никто не видит, какой красивый мяч. С мамой Вольдемар не пойдет. Вольдемар полетит в Италию. Там мячи в саду растут. Много мячей. И все – красивые... Поиграйте со мной... Никто не хочет со мной играть. Вот опять, пришли и не хотят. Никто не видит, какой красивый мяч. С мамой Вольдемар не пойдет. Вольдемар полетит в Италию. Там мячи в саду растут. Много мячей. И все– зеленые... Поиграйте со мной...

ГАРТЕНЗИЯ (зрителям). Кто сегодня летит в Италию? (Протягивает руки.) Возьмите меня. Там Леонардо. Я вам не помешаю. Вам будет со мной хорошо. Я прочитаю стихи. Вам понравится. Ладно? (Читает, раскачиваясь, нараспев.)

Тише, тише совлекайте с древних идолов одежды,
Слишком долго вы молились, не забудьте прошлый свет.
У развенчанных великих, как и прежде, горды вежды,
И слагатель вещих песен был поэт и есть поэт.

Победитель благородный с побежденным будет ровен,
С ним заносчив только низкий, с ним жесток один дикарь.
Будь в раскате бранных кликов ясновзорен, хладнокровен,
И тогда тебе скажу я, что в тебе мудрец и царь.

ЛЮЦИЯ (опустив лицо). Зачем он вспомнил обо мне? Я не в состоянии стать другой. (Поднимает лицо.) Посмотрите, разве я на нее похожа? Где эта Франция? Мы поплывем на пароходе? Но у меня нет белых перчаток. Я больше не хожу в кино. А на маскараде никто не целуется, потому что там не видно глаз. Он еще маленький и не умеет танцевать. Когда я ее отнесла в поле, там было много белых цветов. Нет, нет, что вы, на маскараде не бывает ромашек. Здесь только зеленые и синие розы. Зачем он вспомнил обо мне? Я не в состоянии стать другой...

ГЕОРГ. Странные люди. Чего они хотят? Приходят, спрашивают и не понимают. Но как можно понимать без сочувствия? Если не любишь, то понять нельзя. Можно любить не понимая. Но как понять не любя? Нельзя жить на маскараде, там все чужие. Потом мы приходим сюда и никого не узнаем. Я знаю, у нее красивые, мягкие руки. Она их прячет, чтобы не увидели мужья. Но я об этом никому не скажу. У нее тоже была грустная история. Она мне рассказывала. Это было на маскараде. Но потом ее увели. А она не хотела. Странные люди. Чего они хотят? Приходят, спрашивают и не понимают...

Слышится мелодия скрипки. Все умолкают 

УБОРЩИЦА (продолжая протирать пол). Нет, какая тут психушка? Психушка там, за этими стенами. Каждый день грабят и убивают. А тут тихо, тепло, ангелы поют, прямо санаторий. Кормят задарма, постель меняют, вот мне бы так...

Сцена сдвигается и уходит в сторону. 

ГАРТЕНЗИЯ. Скорее, скорее, это скрипка Леонардо!

Сцена шестая

Кабинет Гольдина. Хозяин кабинета полулежит на диване и что-то напевает.

Входит Каневская; смотрит в зеркальце, поправляет прическу. 

ГОЛЬДИН (напевая). Интроверты, экстраверты, положил бы всех в конверты и, наверное, по ветру бы послал...

КАНЕВСКАЯ. Меня Никольская немного напугала. Как ты думаешь, поколоть ей антипсихотики? Отрывочные воспоминания ее еще тревожат.

ГОЛЬДИН. Подойди ко мне.

КАНЕВСКАЯ (подходя). Слушаюсь и повинуюсь, барин.

ГОЛЬДИН (сидя на диване, берет ее за талию). Ты-то сама успокоилась? А то, может, тебе тоже поколоть?

КАНЕВСКАЯ (кокетливо). Шутить изволите, Борис Наумович.

ГОЛЬДИН (сажает ее себе на колено, гладит плечи и руки). Послушай, дорогая. А откуда этот... ну, из шестой палаты, Георг который, знает, что у тебя красивые и мягкие руки?

КАНЕВСКАЯ (встав с колена). Я вижу, ты сегодня в игривом настроении. Чувство ревности, насколько мне известно, тебе не присуще. Вот только почему-то ты мне об этом никогда не говорил.

ГОЛЬДИН (лукаво). О чем?

КАНЕВСКАЯ. О моих руках.

ГОЛЬДИН (смеется). Зато я не раз говорил тебе про другое...

КАНЕВСКАЯ (улыбаясь). Ох, старый развратник...

ГОЛЬДИН (встает, подходит к Каневской, теребит ей шею под волосами). Я тебе тоже приготовил сюрприз. Не то что ты мне...

КАНЕВСКАЯ. Ну-ну... И что же?

ГОЛЬДИН. Вот побываешь у Пинскера, потом узнаешь.

КАНЕВСКАЯ (щиплет его за щеку). Интриган...

ГОЛЬДИН (отходит к письменному столу). А теперь о деле (садится за стол). Мне доставили новый препарат.

КАНЕВСКАЯ. Откуда?

ГОЛЬДИН. Оттуда. Таблетки Шмулевича.

КАНЕВСКАЯ. Где-то я читала о них...

ГОЛЬДИН. Возможно. Как мне объяснили, начисто стирают в сознании картины перенесенного психоза. Исчезают переживания и эмоции, связанные с воспоминаниями о нем. Рекомендованы как очень эффективное средство даже для резистентных случаев.

КАНЕВСКАЯ. Что известно о побочных воздействиях?

ГОЛЬДИН. Вот мы и посмотрим, дорогая Серафима Семеновна. Так сказать, проверим в действии на своих пациентах. В этом и состоит цель нашей практики – сама знаешь...

КАНЕВСКАЯ. Ну что ж, Борис Наумович, как прикажете... Только... Впрочем, ладно. С кого начнем? Или со всех сразу?

ГОЛЬДИН. С новеньких. Завтра и начнем. По пять штук в день каждому. Дашь указание Мире. Распишешь их в сочетании с прежними препаратами, уколами и процедурами. Таблетки дорогие. Поэтому получать их медсестры будут лично у меня.

КАНЕВСКАЯ (серьезно). Я всё поняла, шеф. Можно идти?

ГОЛЬДИН. Ну-ну... Расслабься. Тебя ждет сюрприз.

КАНЕВСКАЯ (вздыхая). Один я уже получила. Твоего Пинскера (направляется к выходу).

ГОЛЬДИН. Пригласи ко мне этого, Гунькина из шестой палаты.

КАНЕВСКАЯ (останавливается. Пауза). Хорошо... Должна тебе сказать, очень подозрительный тип (уходит).

ГОЛЬДИН. Да, крутая баба. Палец в рот не клади... (Усмехаясь.) Хе, «подозрительный тип». А говоря точнее, кое в чем подозреваемый. 

В дверях кабинета появляется Леонардо в синем больничном халате.

Проходи, Леонид, присаживайся.

Леонардо садится на диван, забрасывает ногу на ногу.

ЛЕОНАРДО. Борис Наумыч, нормальных сигарет не найдется?

ГОЛЬДИН (глядя исподлобья). Я смотрю, Дон Жуан, разболтался ты здесь (достает из ящика стола пачку сигарет, зажигалку и пепельницу).

ЛЕОНАРДО (подходит к столу, берет сигареты, зажигалку, пепельницу и вновь садится на диван, закуривает). Это несправедливо, Борис Наумыч. Сижу как мышь, пью всю эту гадость, хожу на психотерапевтические сеансы... Чувствую, скоро и вправду крыша поедет.

ГОЛЬДИН. Здесь тебе не профилакторий, дорогой. Тут тяжелобольные находятся. И здесь непозволительно несчастной женщине голову дурить, она у нее и без того свихнутая.

ЛЕОНАРДО. Вы о Гартензии?

ГОЛЬДИН (строго). Я о Гороховой, молодой человек. О Галине Сергеевне, пациентке, страдающей эротическим бредом. Тебе это о чем-нибудь говорит?

ЛЕОНАРДО. Ну что я могу поделать, если она мне прохода не дает. Куда мне деваться? А так вроде и время быстрее бежит.

ГОЛЬДИН. А тебе не надо, чтобы оно быстрее бежало. Для тебя было бы лучше, чтобы время совсем остановилось. Или придется в другом месте срок пережидать. Мы тебя отмазали от следствия не ради этих шашней.

ЛЕОНАРДО. Наумыч, мы в долгу не останемся. Ведь все обговорено.

ГОЛЬДИН (примирительно улыбаясь). Пока прощаю (откидывается на спинку кресла). Вот что, Леонид Михалыч. Для чего я тебя позвал-то. Завтра с утра начнем выдавать новый препарат. Очень серьезный. Нам его прислали оттуда... Ну, сам понимаешь. Прислали на испытание. Будем наблюдать за действием. Мы еще сами толком не знаем, во что эти испытания в конце концов выльются. Красненькие такие таблеточки. Назначены всем новеньким. В том числе и тебе. По пять штук в день. Если не хочешь забыть своего имени – лучше не пей. Храни их в тумбочке, потом мне вернешь, таблетки дорогие. Усек?

ЛЕОНАРДО. Как не усечь... (Задумчиво затягивается сигаретой.) Это что же, она про меня совсем забудет?

ГОЛЬДИН (с напором). Кто «она»?

ЛЕОНАРДО. Сами знаете кто.

ГОЛЬДИН. Да, дорогой. И это будет хорошо для вас обоих.

ЛЕОНАРДО. Не знаю, не знаю...

ГОЛЬДИН. Кстати, чем вы там с ней занимаетесь?

ЛЕОНАРДО. Да так... Гуляем по оранжерее, беседуем о цветах...

ГОЛЬДИН. О цветах? Вам удается беседовать?

ЛЕОНАРДО. Иногда удается. Особенно когда я рассказываю ей про Италию. У нее глаза от счастья загораются. Она мне верит (встает, ставит пепельницу на стол, придавливает сигарету).

ГОЛЬДИН (с усмешкой). Ну, артист! Даже такие ему верят (барабанит пальцами по столу). Я видел – тебе скрипку принесли.

ЛЕОНАРДО. Принесли. Только ею и спасаюсь, чтоб от тоски не умереть.

ГОЛЬДИН. Ничего. Привыкай. Тебе еще здесь долго побыть придется. Может, приживешься и уходить не захочешь (смеется).

ЛЕОНАРДО (упершись руками в стол). Борис Наумыч, вы когда-нибудь видели зеленые розы?

ГОЛЬДИН (глядя исподлобья). Что-что?

ЛЕОНАРДО. А синие?

ГОЛЬДИН. Господа, вы тут все сговорились, что ли? Или ты тоже бредишь?

ЛЕОНАРДО. Борис Наумыч, они существуют.

ГОЛЬДИН. Где?

ЛЕОНАРДО. В этом доме.

ГОЛЬДИН (облегченно). В этом доме, дорогой, еще и не то существует.

ЛЕОНАРДО. Но мы-то с вами нормальные люди.

ГОЛЬДИН. Ты так думаешь? А по-моему – самые неизлечимо больные. Иначе давным бы давно сбежали отсюда. Нормальных людей, молодой человек, в природе уже давно не наблюдается. Это я тебе как специалист говорю.

ЛЕОНАРДО. Куда нам отсюда бежать, мессир?

ГОЛЬДИН. Туда, дорогой, именно туда. Но мы никуда отсюда не уйдем. Нам здесь лучше. Мы пронизаны патологией, срослись с нею 

Леонардо выпрямляется, скрестив руки на груди, отходит от стола 

ЛЕОНАРДО. Возможно, вы и правы...

ГОЛЬДИН. Современный мир, молодой человек, потерял всякий смысл. В нем все бессмысленно. Говори что угодно – никто не услышит. Все слова теперь не имеют смысла. Этот мир тяжко болен. И его уже лечить бесполезно. Знаешь, какую взятку мне предложил твой отец, чтобы я поместил тебя сюда?

ЛЕОНАРДО. Догадываюсь.

ГОЛЬДИН. Вряд ли... Хотя... зачем тебе это знать? Весь мир погряз в дерьме.

ЛЕОНАРДО (прохаживаясь по кабинету). Отчего так вышло?

ГОЛЬДИН. Я знаю отчего. Но не скажу. Все равно не поймешь. Нам сначала надо было себя излечить... Да теперь уж поздно...

ЛЕОНАРДО. Кому это «нам»?

ГОЛЬДИН. Нам, дорогой, нам. И всем, похожим на нас.

ЛЕОНАРДО. Борис Наумыч, я как-нибудь поиграю вам на скрипке. Это успокаивает. Хорошо?

ГОЛЬДИН. Может быть, Леонид... У всех у нас бред особого значения... Ладно, ступай.

ЛЕОНАРДО. Это можно забрать? (держит двумя пальцами пачку сигарет).

ГОЛЬДИН (пристально глядя, кивает головой). Можно, можно... 

Леонардо уходит.

(После задумчивого молчания.) Вот ерунда какая. Что-то я опять разговорился... Меланхолия вроде как болезнь незаразная. А вот поди ж ты... Зеленые розы, зеленые розы... Хоть бы взглянуть на них... (Смотрит на часы, качает головой.) Устал. На сегодня хватит (встает, снимает халат, выходит).

Занавес

 

ДЕЙСТВИЕ ТРЕТЬЕ

 Сцена седьмая

 Зал первой сцены. Никого нет. Через паузу Леонардо вводит в зал взявшихся за руки Гартензию, Вольдемара, Люцию и Георга. Леонардо в красном фраке, остальные в больничных халатах. Все, кроме Леонардо, ступают осторожно, испуганно озираясь по сторонам. На диване лежат cкрипка и красный мяч. На столе в вазе букет зеленых роз.

 ЛЕОНАРДО. Смелее, смелее, не бойтесь. Сейчас вы всё вспомните! Я попробую вам помочь. Это неправильно, так нельзя. (Кладет руки на плечи Гартензии.) Гартензия, дорогая, ну посмотри на меня!

ГАРТЕНЗИЯ. Кто вы?

ЛЕОНАРДО. Я твой любимый, Гартензия. Ты не можешь всё забыть. Это неправильно.

ГАРТЕНЗИЯ. Вы меня пугаете. Отойдите.

ЛЕОНАРДО (опускает руки). Нет, нет! А как же Италия, водопады, мандариновый сад? Нет, это невозможно, ты не должна всё забыть! Я вам всем помогу (подходит к дивану, берет в руки мяч). Вольдемар, Вовик, вот твой мяч. Смотри, какой красивый. Давай поиграем (протягивает Вольдемару мяч).

ВОЛЬДЕМАР (испуганно). Ой, что это? Не надо. Я боюсь (прячется за спину Гартензии).

ЛЕОНАРДО (положив мяч на то место, где стоял Вольдемар). Люция, Георг, вы меня не узнаёте? Сегодня здесь будет маскарад, а вы не одеты... Люция, он придет обязательно, он мне обещал. За тобой белый танец. Посмотри на меня.

ЛЮЦИЯ (опустив лицо). Как болит голова... Не кричите, пожалуйста (поднимает лицо, смотрит непонимающе). Где мы? Уведите меня (закрывает лицо руками).

ЛЕОНАРДО. Георг, я знаю твою историю. Хочешь расскажу? Вы познакомились на море, ее звали Джульеттой...

ГЕОРГ. Объясните, что такое море? (Приближается к Леонардо, смахивает с его плеча пылинку, поворачивается к Люции.) Почему эта женщина плачет? Она мне ничуть не нравится.

ЛЕОНАРДО. Проклятые таблетки! Но я знаю, так не должно быть! Сердце вспомнит! Сердце ничего не забывает! На сердце таблетки не действуют! (Подходит к Гартензии.) А как же наши розы, наши зеленые розы, Гартензия?!

ГАРТЕНЗИЯ (настороженно). Что? Что вы сказали?

Леонардо выхватывает из вазы розу и протягивает Гартензии. Она медленно поднимает и тут же опускает руку, не прикасаясь к розе.

Что это? Где я это видела?

ЛЕОНАРДО. Это твоя любимая роза, зеленая роза. Вспомни, я их дарил тебе.

Гартензия осторожно берет в руки розу.

ГАРТЕНЗИЯ (вздрогнув, подносит розу к лицу). Боже мой... Боже мой... Леонардо... Где ты, Леонардо?

ЛЕОНАРДО (радостно). Да вот же я, Гартензия, с тобой рядом!

ГАРТЕНЗИЯ (прижимает розу к груди). Ах, Боже мой... Какой был тяжелый сон... Помоги мне...

Леонардо подводит Гартензию к креслу. Гартензия устало садится, глядя на розу.

ЛЕОНАРДО. Она вспоминает, вспоминает! Сердце не может забыть. Я знаю, таблетки на сердце не действуют! (Подбегает к столу, выхватывает три розы.) Люция, это тебе от меня! Подарок! Держи! Ты все вспомнишь!

Люция неуверенно принимает розу. Леонардо подходит к Георгу.

Георг, послушай, сегодня маскарад. Ты должен быть элегантен (вставляет розу в халат Георгу). Вольдемар, иди сюда, не бойся, я тебе кое-что покажу (сам подходит к Вольдемару). Смотри, какая красота. Подержи, пожалуйста.

Вольдемар берет розу, держит ее на вытянутой руке.

ВОЛЬДЕМАР (зрителям). Видите, какая красивая. У вас есть такая? Хотите? Идите сюда. Вольдемар к маме не пойдет. Вольдемар здесь останется. Смотрите, какая красивая (широко улыбается). А вы мой мяч не видели?

ЛЕОНАРДО. Я видел, я! (Подбегает к мячу, берет и передает Вольдемару.)

ВОЛЬДЕМАР (зрителям). Вот какой. Настоящий.

ГОЛОС ЗА СЦЕНОЙ. Вовик? Где ты? Мама пришла.

ВОЛЬДЕМАР. С мамой Вольдемар не уйдет. Вольдемар с вами останется (уходит).

ЛЮЦИЯ (смотрит вокруг себя). Сегодня маскарад, а мы еще не одеты... Он увидит меня в таком виде и не узнает... Он ведь еще совсем маленький...

ГЕОРГ. Я всегда вас узнаю. По рукам. У вас есть маленькое пятнышко на изгибе левой руки. Мне известно, это не от укола, это...

ЛЕОНАРДО. Они вспоминают! Я же говорил! Я догадывался 

Подбегает к дивану, берет скрипку, начинает тихо играть. Свет медленно угасает.

Луч прожектора нацелен на Гартензию.

ГАРТЕНЗИЯ (сидя в кресле). Какой был долгий сон!.. Боже мой... Где я? Почему я здесь в таком виде? Боже мой... Это скрипка Леонардо... Сколько мы не виделись? (Встает с кресла.) Он ждет меня! Он зовет меня! (Смотрит на розу.) Это его подарок (подносит к лицу). Моя любимая... (Делает шаг и, раскачиваясь, читает. 

Спите, полумертвые, увядшие цветы,
Так и не узнавшие расцвета красоты.
Близ путей заезженных взращенные Творцом,
Смятые невидевшим тяжелым колесом.

В час, когда все празднуют рождение весны,
В час, когда сбываются несбыточные сны,
Всем дано безумствовать, лишь вам одним нельзя,
Возле вас раскинулась заклятая стезя. 

Прожектор гаснет, но тут же два других луча выхватывают из темноты сидящих на диване Люцию и Георга. Люция – в бальном платье и бело-розовой шляпе, к которой приколота зеленая роза. Георг – в сером костюме и черной шляпе. В нагрудном кармане вместо платка – зеленая роза. Негромко звучит скрипка. 

ГЕОРГ (Люции). Когда слышатся эти звуки, передо мной проплывают картины прошлого, словно рассеивается тягучий туман, и я могу видеть, слышать и помнить. Потом я опять проваливаюсь в туманный сон, и сколько он длится – я не знаю. У вас так бывает?

ЛЮЦИЯ (глядя на Георга). Когда мы виделись последний раз? Сколько лет прошло? Десять? Или меньше? Вы совсем не изменились. А вам идет шляпа. Он тоже носил шляпу, но терпеть не мог галстуков. Даже на бал он приходил без галстука. А когда я познакомила его с мамой...

ГЕОРГ. Нет, Люция. Ваша мама умерла, когда вам было пять лет. Она утонула и ее не нашли. А отец тоже недолго жил. Вы росли у двоюродной сестры. Да-да, с ним вы познакомились на новогоднем балу. Он был старше вас. Он стал приходить к вам в гости. И двоюродная сестра с ним согрешила. Вы убежали из дому, пытались перерезать себе вены. Вас вернул к жизни врач, который стал вашим мужем. Но вы его так и не полюбили. Вы любили и до сих пор любите только одного человека. Его... Он живет у вас в сердце. Сердце ничего не забывает. Это грустная история. (Пауза.) У меня к вам одна-единственная просьба. Позвольте поцеловать вашу родинку на изгибе левой руки. 

Люция протягивает руку. Георг снимает шляпу, встает на колено, целует.

ЛЮЦИЯ. Спасибо. Довольно. Встаньте.

Георг садится на диван, надевает шляпу. 

Вы рассказали историю, которой не было. Это другая история. Я ее сама придумала, чтобы спрятаться от людей. Других историй в жизни не бывает. Вы не сказали о моем сыне. И не надо ничего говорить. Он еще маленький. (Пауза.) Дайте мне ваши руки. (Берет ладони Георга и опускает в них свое лицо. После паузы резко встает с дивана.) Очень вас прошу, не надо меня жалеть.

Вспыхивает общий свет. В зале – пары в масках, бальных платьях и фраках. Громко звучит скрипка. Пары кружатся в вальсе. Георг и Люция вливаются в кружение. Вбегают Гартензия и Леонардо. В волосах Гартензии зеленая роза.

ГАРТЕНЗИЯ. Маскарад! У нас маскарад! Какая радость!

ЛЕОНАРДО. Ты сегодня такая красивая! На тебе новое платье!..

ГАРТЕНЗИЯ. Тебе нравится?

ЛЕОНАРДО. Ты прекраснее всех.

Они тоже кружатся. Люцию перехватывает кавалер в маске. К Георгу подходит дама в маске с высокой черной прической и обнаженными руками. Она прикрывает веером губы.

ДАМА В МАСКЕ. Пригласите меня на вальс.

ГЕОРГ. Опять вы? Я вас узнал по голосу. Извините, но у меня закружилась голова.

Отходят от танцующих.

ДАМА В МАСКЕ. Вы не рады? Я исполнила вашу просьбу (поднимает кверху обнаженные руки).

ГЕОРГ. Даже не знаю. Я легко увлекаюсь и так же быстро разочаровываюсь в женщинах.

ДАМА В МАСКЕ. Угу, это называется донжуанизмом. Но вы еще со мной не были. Во мне нельзя разочароваться.

ГЕОРГ. Я был с другими. Этого достаточно, чтобы понять.

ДАМА В МАСКЕ. И что же вы поняли?

ГЕОРГ. То, что все истории одинаковы. Оказывается, других историй в жизни не бывает.

ДАМА В МАСКЕ. Что это у вас? (Выдергивает из кармана Георга зеленую розу.) 

Георг застывает в растерянности. Скрипка умолкает. Все танцующие останавливаются.

Какая странная... Я таких не видела... Подарите мне ее.

Все напряженно смотрят на даму в маске.

Не хотите? Ну и не надо (вставляет розу в карман Георгу).

Снова звучит скрипка. Танцующие продолжают кружиться в вальсе.

Георг выходит из оцепенения.

ГЕОРГ. Это опять вы? Я узнал вас по прическе. (Берет ее за локоть.) Необыкновенные руки.

ДАМА В МАСКЕ. По вашему желанию.

ГЕОРГ. Как чувствуют себя ваши мужья?

ДАМА В МАСКЕ. Они все чувствуют прекрасно... (Опускает веер.) Поцелуйте меня на прощанье.

Георг сближается с дамой в маске. Среди танцующих пар появляется девушка в легком белом платье и белых перчатках, быстро подходит к Георгу, берет за руку и уводит из зала. Дама в маске перехватывает кавалера, танцевавшего с Люцией.

ЛЮЦИЯ (зрителям). Вы ее видели? Всю в белом... Она тоже поселилась в его сердце. И уже не покинет никогда. Сердце ничего забыть не может. Это действительно грустная история...

Гаснет свет. Скрипка умолкает.

Сцена восьмая

Кабинет Гольдина. Хозяин кабинета – за рабочим столом. На диване в белом халате, закинув ногу на ногу, сидит Мира. Ее ноги обнажены. В пальцах сигарета.

ГОЛЬДИН (подперев рукой подбородок). Как настроение после вчерашней поездки?

МИРА (затянувшись сигаретой). Настроение у меня, Борис Наумович, приподнятое. Ваша сауна – блеск! А водичка в бассейне – просто пальчики оближешь. Да и вы были на высоте, шеф... (Пускает в сторону Гольдина длинную струю дыма.)

ГОЛЬДИН (с улыбкой глядя исподлобья). Ты моя маленькая безобразница... Честно говоря, ты меня сильно удивила (откидывается на спинку кресла). А на первый взгляд– такая скромница...

МИРА. В тихом омуте, сами знаете...

ГОЛЬДИН. Да-да, правду говорят... Думаю, в скором времени надо повторить поездку. Не возражаешь?

МИРА (с лукавым взглядом). Да уж как же вам возразить, Борис Наумович? Это ведь невозможно... К тому же вы мой начальник...

ГОЛЬДИН. Ну-ну, моя прелесть, хорошо.

Мира встает с дивана, поправляет халат.

МИРА. Извините, время делать уколы. Я пойду.

ГОЛЬДИН. Пусть ко мне зайдет Серафима Семеновна.

МИРА (глядя себе под ноги). Борис Наумович...

ГОЛЬДИН. Да?

МИРА. Она в ординаторской с этим... из шестой палаты... С Гунькиным закрылась. Просила не беспокоить.

ГОЛЬДИН. Что? Это для чего еще?

МИРА. Вроде как психотерапевтический сеанс.

ГОЛЬДИН (вставая с кресла). Могу себе представить, какой у них сеанс. (Подходит к Мире.) Нет, это дом не для душевнобольных. Этот дом по-другому называется.

МИРА (улыбаясь с опущенными глазами). Вы, как всегда, всё преувеличиваете.

Гольдин расстегивает на Мире халат, прижимает к себе и гладит ее обнажившееся тело. В кабинет без стука входит Каневская с растрепанной прической. Резко останавливается.

КАНЕВСКАЯ. О, Господи!.. (Поворачивается, собираясь уйти.)

ГОЛЬДИН (отходя от Миры). Раз уж ворвалась без стука, проходи, не стесняйся.

Мира, запахнув халат, быстро выходит. Гольдин садится в кресло 

Тебя что, ограбили? Или ты с пожара?

КАНЕВСКАЯ (стоя лицом к двери). Послушайте, шеф, как это всё понимать? Она же тебе во внучки годится...

ГОЛЬДИН. Ох, ох, ох! А то ты не знала! Я, может, тебе отомстить хотел...

КАНЕВСКАЯ. Это за что же?

ГОЛЬДИН. За твою потрепанную в ординаторской прическу.

КАНЕВСКАЯ (с кривой ухмылкой поворачиваясь к Гольдину). Мужлан...

ГОЛЬДИН. Донесли, дорогая. Вот так-то. Смотри, этого сопляка я сбагрю куда надо. (Поднимает руки.) А ты, оказывается, здоровА... После Пинскера всего два дня прошло.

КАНЕВСКАЯ. Ты мои дни не считай. Я сама считать умею. А в ординаторской с каждым больным я провожу ассоциативный эксперимент по Юнгу. Ты бы хоть дверь запирал, конспиратор. (Подходит к креслу Гольдина, садится на стол, раздвигает ноги.) Можешь проверить. Суха.

ГОЛЬДИН. Муж проверит. А сухая ты мне не нужна.

Каневская встает на ноги и направляется к выходу.

Задержись на минуту.

КАНЕВСКАЯ (стоя спиной к Гольдину). Что еще?

Гольдин достает что-то из ящика стола, подходит сзади к Каневской и вешает ей на шею бриллиантовое колье с большим шестилепестковым цветком.

ГОЛЬДИН. Это тебе подарок от «де Бирс» за хорошую работу.

Каневская восхищенно смотрит на колье, трогая его пальцами.

КАНЕВСКАЯ. Оно же очень дорогое...

ГОЛЬДИН. Пятьдесят карат (обнимает, кладет руки ей на грудь).

КАНЕВСКАЯ (гладя его руки). Шеф, ты меня сведешь с ума...

ГОЛЬДИН. И тогда ты навсегда поселишься в этом доме. И останешься моей вечной пациенткой.

Каневская поворачивается к Гольдину. Они застывают в долгом поцелуе.

Гольдин встает на колени, гладит ее ноги, прижимается к ее бедру. 

КАНЕВСКАЯ. Я больше не могу, сделай что-нибудь...

ГОЛЬДИН. Что тут у тебя? (Кивает на карман халата.)

Каневская достает из кармана зеленую розу, недоуменно смотрит на нее.

Гольдин встает с колен. 

Где ты взяла эту гадость?

КАНЕВСКАЯ (разглядывая розу). И вправду зеленая... 

Гольдин берет розу из рук Каневской, брезгливо морщится.

ГОЛЬДИН. Не понимаю, кто здесь кого лечит? (Бросает розу на пол.)

КАНЕВСКАЯ. Мерзость какая-то... (Вздыхает.) Догадываюсь, чья это шутка...

ГОЛЬДИН. Самое главное, дорогая, со мной так не шути... (Целует Каневскую в шею, отстраняется, с восторгом смотрит на колье.) На твоей шее это выглядит шикарно!

КАНЕВСКАЯ. Спасибо, милый (целует Гольдина в щеку).

ГОЛЬДИН. Ну иди. И скажи, чтобы этот шутник сюда зашел.

 Каневская выходит. 

Шутники, мать их... (Разводя в стороны руки, зрителям.) Сумасшедший дом!

Слышится стук в дверь. На входе появляется Леонардо в больничном халате.

ЛЕОНАРДО. Можно?

ГОЛЬДИН. Входи, входи, негодник. Садись туда (указывает на кушетку). Ты ведь тут как-никак больной.

Леонардо садится. Гольдин смотрит на него с усмешкой.

Ну что, всё по бабам ударяешь?

ЛЕОНАРДО. Здесь нет баб. Здесь есть пациенты и доктора.

ГОЛЬДИН. Смотрите, какой находчивый! А прикидывается психом.

ЛЕОНАРДО. Борис Наумыч, в чем дело? Кажется, мы обо всем договорились.

ГОЛЬДИН. И мне так казалось. А теперь вижу – не обо всем. (Наклоняется к Леонардо.) Какие у тебя отношения с врачом-психиатром Каневской? Серафимой Семеновной.

ЛЕОНАРДО. Борис Наумыч, мое отношение к Серафиме Семеновне не имеет никакого отношения к нашим с вами отношениям. А вообще-то наши отношения нормальные.

ГОЛЬДИН (разгибаясь). Во как закрутил! Для психа сойдет. (Садится в кресло.) Здесь я устанавливаю отношения. И мне приходится держать здесь тебя только благодаря моему хорошему отношению к твоему отцу. Но мое терпение не безгранично. Повторяю еще раз, ты не должен выделяться среди других больных. Не остепенишься, сделаем пару уколов – и точно станешь таким же, как они.

ЛЕОНАРДО. Ну зачем же так, господин Гольдин? Нам тоже известны ваши слабые места. Мы всегда знаем, кто и когда бывает на вашей даче... Наумыч, давайте жить дружно.

ГОЛЬДИН (усмехаясь). Ну ты и сукин сын!.. (Выходит из-за стола, прохаживается по кабинету, останавливается рядом с лежащей на полу розой.) Ну-ка, скажи мне на милость, что сие означает? (Указывает рукой на розу.) Откуда это?

ЛЕОНАРДО. Я ведь вам говорил, они существуют (встает, поднимает розу и кладет в карман халата). Что означает? В книгах по психиатрии вы об этом не прочтете. Кроме больной души у ваших пациентов есть еще сердце. А на него таблетки не действуют. Сердце ничего не может забыть.

ГОЛЬДИН. Какое еще сердце? Что за чушь ты несешь?

ЛЕОНАРДО (вынув из кармана розу). Это тоже чушь. Но вы же видите, она существует. Возможно, она расцвела на морском дне...

Громкий стук в дверь. Вбегает Мира.

МИРА. Борис Наумович, у нас больной исчез. Нигде не можем найти.

ГОЛЬДИН. Как исчез? Кто?

МИРА. Перин. Из шестой палаты. С утра его никто не видел. Охрана ничего не знает.

ГОЛЬДИН. Что за чертовщина!..

ЛЕОНАРДО. Не ищите, он не вернется.

ГОЛЬДИН. Как это не вернется? Вернем! Где он? Ты что-то знаешь?

ЛЕОНАРДО. Его увела девушка в белых перчатках.

ГОЛЬДИН. Куда увела?

ЛЕОНАРДО. Туда, где цветут зеленые розы.

ГОЛЬДИН. Черт бы вас всех побрал! Ну я сейчас разберусь!

Все выходят 

Сцена девятая.

Декорация пятой сцены. Четыре кушетки стоят поперек в глубине зала. На первых трех в халатах сидят Гартензия, Вольдемар и Люция. Четвертая кушетка пуста. Над ней на стене висит скрипка. Уборщица протирает пол.

ГОЛОС ГОЛЬДИНА (за сценой). Я сейчас со всеми разберусь 

Входят Гольдин, Каневская, Мира и Леонардо.

ГОЛЬДИН. Серафима Семеновна, каким это образом у нас люди пропадают? Что за дела такие? Посторонние откуда-то берутся в белых перчатках!.. Тут что, проходной двор? Куда охрана смотрит?

КАНЕВСКАЯ. Борис Наумович, это какое-то недоразумение. Я уверена, больной найдется. Может, спрятался куда?..

ГОЛЬДИН. Да где он мог спрятаться? Где? Это же взрослый человек, а не котенок. (Подходит к пустой кушетке, поднимает простыню, заглядывает под кушетку.) Нету. Не видать. Где еще он может быть? (Подходит к Люции.) У вас его нет, извините?

ЛЮЦИЯ. Есть.

ГОЛЬДИН. Да? Так где же он?

ЛЮЦИЯ. Здесь (указывает пальцем на сердце).

ГОЛЬДИН. Угу, понятно. Серафима Семеновна, увеличьте, пожалуйста, вдвое дозу таблеток Шмулевича. Пациент Гунькин, когда вы в последний раз видели больного Перина?

ЛЕОНАРДО. Ночью.

ГОЛЬДИН. И что же произошло?

ЛЕОНАРДО. Ушел и не вернулся.

ГОЛЬДИН. Куда ушел? С кем?

ЛЕОНАРДО. Этого не знает никто. И думаю, уже никто никогда не узнает.

ГОЛЬДИН. Всё загадками изъясняетесь. Всё идиотом прикидываетесь.

ЛЕОНАРДО. Как велели...

УБОРЩИЦА. Не мое это дело, но... в мужском туалете висит чей-то халат...

ГОЛЬДИН. Ага! Халат висит, а человека нет. Очень интересно. Он что, голым ушел? Кто ему выдал одежду?

КАНЕВСКАЯ. Борис Наумович, ночью склад закрыт, и одежду взять невозможно.

ГОЛЬДИН. Как я вижу, здесь все возможно. (Ходит вдоль кушеток.) Объясните мне, кто его мог увести?

МИРА. Я разговаривала с охраной. Они никого не видели.

ЛЕОНАРДО. Борис Наумыч, надо успокоиться. Он уже не вернется. Его увела память сердца.

ГОЛЬДИН (ходя вдоль кушеток, раздраженно). Память сердца, память сердца... Что-что? (Останавливается.) Но я-то, в отличие от всех вас, не сумасшедший!

ЛЕОНАРДО. Вы своими глазами видели зеленую розу...

ГОЛЬДИН. Опять двадцать пять!.. Я эти зеленые розы из ваших голов повыдергаю и в задницу вставлю! А ну-ка, где вы их тут прячете? (Смотрит на Вольдемара.) Так, от этого вряд ли чего добьешься. (Подходит к Гартензии.) Пациентка Горохова?.. Гунькин, иди сюда. Говорите, где вы берете эту гадость?

ГАРТЕНЗИЯ (смотрит на Гольдина испуганно). Мне их приносят каждое утро.

ГОЛЬДИН. Кто приносит?

ГАРТЕНЗИЯ. Сестра.

ГОЛЬДИН. Что еще за сестра? Откуда тут берется сестра? (Смотрит вопросительно на Миру.)

Мира пожимает плечами.

ГАРТЕНЗИЯ (показывает пальцем на Миру). Это она приносит.

ГОЛЬДИН (глядя на Миру). Что?

МИРА. Я?!

ГАРТЕНЗИЯ. Она их приносит. Я пью все.

ГОЛЬДИН. Ничего не понимаю. Что пьете?

ГАРТЕНЗИЯ. Таблетки. Красненькие... Гадкие.

ГОЛЬДИН. Та-ак... (Трет себе виски.) Теперь понятненько. Тут с вами и вправду... того... свихнешься. (Наклоняется к Гартензии, ласково.) Галина Сергеевна, дорогая, у вас имеются зеленые розы?

ГАРТЕНЗИЯ (смотрит на Леонардо). Я не скажу, кто подарил.

ГОЛЬДИН. Где вы их прячете? Покажите, пациентка Горохова? Я отменю таблетки.

ГАРТЕНЗИЯ. Правда?

ГОЛЬДИН. Вы мне не верите?

ГАРТЕНЗИЯ. Я всем верю. Меня зовут Гартензией, не забывайте. Именно так, через «а»: Гар-тензия. Правда, хорошо? (Встает, приподнимает простыню, достает из-под нее веник.) Их было много. Я их связала вместе (протягивает веник Гольдину). Правда, красиво?

УБОРЩИЦА. Ой, смотри-ка, мой веник! Нашелся! (Подходит к Гартензии, забирает веник.) Он самый. И бирка моя (выходит).

Гольдин, скрестив на груди руки и качаясь на каблуках, пристально смотрит на Гартензию.

ГОЛЬДИН. Серафима Семеновна, удвойте ей дозу таблеток Шмулевича. (Поворачивается к Леонардо.) А тебе, дорогой, мы назначим очень эффективные укольчики. Марш в палату и чтобы носа оттуда не высовывал. Идемте, Серафима Семеновна.

Гольдин, Каневская и Мира выходят. Леонардо подходит к пустой кушетке, снимает со стены скрипку, садится, играет мелодию вальса. Вольдемар встает, берет со своей кушетки мяч, подбрасывает, мяч ударяется об пол, подпрыгивает, Вольдемар его ловит, опять подбрасывает. Сцена уходит 

Сцена десятая 

В лучах света на сцене постепенно возникают два кресла, в которых лицом к залу сидят Каневская и Леонардо. Оба в больничных халатах.

КАНЕВСКАЯ. Как ваше состояние, Леонид?

ЛЕОНАРДО. Ничего. Спасибо.

КАНЕВСКАЯ. Плохо вам тут?

ЛЕОНАРДО. Вы знаете, лучше, чем я ожидал.

КАНЕВСКАЯ. Лекарства принимаете?

ЛЕОНАРДО. В основном успокоительные.

КАНЕВСКАЯ. Сегодня у нас будет необычный психотерапевтический сеанс. Я попытаюсь вызвать вас на откровенность. Не возражаете?

ЛЕОНАРДО. Я не возражаю.

КАНЕВСКАЯ. Вы мне до сих пор так и не рассказали, отчего вы здесь оказались.

ЛЕОНАРДО. Вам очень хочется знать?

КАНЕВСКАЯ. Вообще-то хотелось бы, я ваш лечащий врач как-никак. И обязана знать причину вашего присутствия здесь. Но повторяю, это такой сеанс.

ЛЕОНАРДО. Причину… А причина, Серафима Семеновна, банальна, как и у всех остальных…

КАНЕВСКАЯ. Да? А именно?

ЛЕОНАРДО. Роковая любовь. Как и у ваших новеньких.

КАНЕВСКАЯ. Очень смешно.

ЛЕОНАРДО. Люция говорит правду, других историй здесь не бывает. Мы тут все из-за несчастной и коварной любви.

КАНЕВСКАЯ. Как знать, как знать… В этом что-то есть…

ЛЕОНАРДО. Но никакие лекарства от нее не лечат, даже успокоительные. Забыть ее нельзя.

КАНЕВСКАЯ. Вы сами об этом догадались?

ЛЕОНАРДО. Я это понял, пообщавшись с ними, с новенькими.

КАНЕВСКАЯ. Может, вы мне все-таки расскажете вашу историю?

ЛЕОНАРДО. Это печальная история…

КАНЕВСКАЯ. Ну… вы же сами говорите, других историй не бывает…

ЛЕОНАРДО. Да, конечно… (Во время паузы подносит ладонь к глазам и тут же опускает руку.) Еще и года не прошло… Ей не было даже пятнадцати. И она влюбилась в меня, как только может влюбляться взбалмошная нимфетка – безоглядно, порывисто и восторженно. Длинноногая, избалованная акселератка… И выглядела старше своих лет… Из богатой семьи… Мы познакомились на какой-то корпоративной тусовке, где меня попросили сыграть на скрипке. И после этого она от меня не отходила. Да я и сам клюнул на нее, как мальчишка. Распущенные черные волосы, огромные серые глаза… Устоять было невозможно. В ту же ночь мы приехали ко мне, прихватив бутылку шампанского. И наш праздник продолжался до утра. Я опять ей играл, а она читала свои ученические стихи. Мы танцевали, целовались и влюблялись сильней и сильней. Я не посчитал нужным спросить о ее возрасте. А когда начало рассветать, она оказалась в моей постели. Страсть до такой степени овладела нами, что уже ни о чем не хотелось думать, да и невозможно было думать. Одним словом, я у нее стал первым мужчиной. Она отдалась мне точно так же – безоглядно и порывисто, потому что, по ее словам, влюбилась сразу и навсегда. Как это и бывает у взбалмошных нимфеток. Помните набоковскую Лолиту? Очень похоже…

Потом она звонила мне практически каждый день. Требовала встречи. Первое время я и сам был рад с ней видеться, потому что тоже был в какой-то мере влюблен, она мне действительно нравилась. Но как-то раз спросил о ее возрасте. «Четырнадцать», – ответила она с ясной улыбкой. После этого моя страсть по отношению к ней как-то сразу улеглась. «Ты ведь еще ребенок», – сказал я ей. «Ну и что? – так же непринужденно ответила она. – Через полтора года мне будет шестнадцать, я получу паспорт и мы поженимся». «Ты это одна решила или вместе с родителями?» – спросил я. «А разве ты против?» – она с удивлением посмотрела на меня своими бесподобными серыми глазами. Что я мог ей сказать на это? «Конечно же, не против», – ответил я ей. Но встречаться мы стали реже, и на ее звонки я реагировал с большей холодностью. Но она как будто этого не замечала. Хотя я сам для себя решил остановить развитие этой глупой истории, понимая, чем она мне может грозить. Да, совращение несовершеннолетней уже произошло, но иметь дело с прокуратурой мне все же не хотелось.

Так прошло еще два месяца. И вот наступил в конце концов наш роковой день. Она мне объявила о том, что беременна. Это был удар, как говорится, ниже пояса. Тут она и сама поняла, что совершила в своей жизни непростительную глупость. У ней ведь были планы школу закончить с отличием и в университет поступить. Причем не только у нее, но и также у ее богатых родителей. Я ей сразу предложил идти на аборт. Но для нее это означало навсегда потерять меня. По своей наивности она еще не понимала, что теряла меня при любом раскладе.

Ее переживания сказались на учебе в школе. Она замкнулась в себе, стала неразговорчивой и какой-то угасшей. Ей нужна была моральная поддержка, а получить ее было не от кого, потому что я тоже смалодушничал, я думал только о том, как выкрутиться из этой истории. На аборт она почему-то не решалась и всё тянула время. У ней стал округляться живот, и это наконец заметили родители. Теперь уже эмоциональный удар получили они. Она им всё рассказала.

Жизнь наша так устроена, что если чего-то очень опасаешься, то именно это и происходит. Ее родители пригрозили мне судом. Само собой разумеется, какие-либо отношения, встречи и телефонные разговоры с моей Лолитой были мною пресечены. Теперь-то я понимаю, что у нее творилось на душе, и сейчас бы повел себя по-другому. Но тогда я не хотел о ней ничего слышать. Мне стало известно, что она пыталась отравиться. Ее чудом спасли. Но произошел выкидыш, то есть ребенок погиб. Ее родители довели до дела свою угрозу и завели на меня уголовку. Но вы ведь знаете, кто мой отец, не так ли, Серафима Семеновна… Когда он обо всем узнал, то, естественно, обложил меня трехэтажным матом. Сначала он попытался откупиться от ее родителей, но они, как я говорил, богатые люди, им денег не надо. Они задались целью мне отомстить. И тогда отец использовал хорошее знакомство с господином Гольдиным… И таким вот образом мы сейчас тут беседуем с вами, дорогая Серафима Семеновна.

КАНЕВСКАЯ (после паузы). Теперь понятно… Эта история и впрямь печальна, но только не для вас…

ЛЕОНАРДО. Вы ошибаетесь. Отныне я смотрю на нее другими глазами. Ведь это был мой первый ребенок…

КАНЕВСКАЯ. Как я вижу, нахождение здесь идет вам на пользу. Вы становитесь сентиментальным.

ЛЕОНАРДО. Возможно. Скорее всего ваши пациенты на меня влияют… Да и есть время свою жизнь переосмыслить.

КАНЕВСКАЯ (повернувшись к нему с улыбкой). Или, может… на вас зеленые розы подействовали?..

ЛЕОНАРДО (после паузы). Не шутите с этим. Вам это не дано понять.

КАНЕВСКАЯ (глядя на свои руки). Ну-ну… Леонид Михайлович, мы вам назначили таблетки Шмулевича красного цвета. Вы с ними что делаете?

ЛЕОНАРДО. Ничего. Складываю в тумбочку.

КАНЕВСКАЯ. Вас Борис Наумович предупредил?

ЛЕОНАРДО. Естественно. А вы зачем ими этих несчастных травите?

КАНЕВСКАЯ. Не травим, а проводим терапевтический эксперимент. Таково распоряжение Гольдина. Мы ведем наблюдение за ними.

ЛЕОНАРДО. Ну и как?

КАНЕВСКАЯ. Пока никак.

ЛЕОНАРДО. Я же говорил, что это бесполезно. Любовь из сердца вытравить нельзя. Неужели не понятно? Вы бессильны перед зелеными розами. Я запрещаю вам проводить этот эксперимент.

КАНЕВСКАЯ. Вы?.. Но, кажется…

ЛЕОНАРДО. Нет, дорогая Серафима Семеновна, уже не кажется. Гольдина переводят на другую работу. Он заслужил разрешение на отъезд из этой страны.

КАНЕВСКАЯ. Уже?.. Скажите пожалуйста!.. Куда?

ЛЕОНАРДО. Всё туда же. Куда все стремятся.

КАНЕВСКАЯ. Кто принес такие новости?

ЛЕОНАРДО. Отец сообщил.

КАНЕВСКАЯ. А кто на его место?

ЛЕОНАРДО. Ваш покорный слуга, Серафима Семеновна…

КАНЕВСКАЯ. Да-а? Очень интересно. И что же будет со мной?

ЛЕОНАРДО. С вами, Серафима Семеновна, ничего не будет. Вот прямо сейчас мы и решим, насколько вы нам подходите. Будьте добры, поднимитесь и встаньте передо мной.

Каневская встает перед Леонардо спиной к залу.

Очень хорошо. Сбросьте халат.

Каневская сбрасывает халат на пол. Леонардо внимательно ее осматривает.

По-моему, у вас всё прекрасно. А ваши руки и вправду изумительны... Вы меня устраиваете. Мы сработаемся. Но колье придется убрать. Чужие подарки у нас не котируются. Я доволен проведенным сеансом.

Лучи света угасают.

Сцена одиннадцатая

Сад второй сцены. В беседке сидят Георг и девушка в белых перчатках.

Георг прижимает к груди шляпу. В кармане его пиджака зеленая роза. 

ГЕОРГ. Вы ничуть не изменились. Вот только волосы почему-то стали светлее.

ДЕВУШКА В БЕЛЫХ ПЕРЧАТКАХ. Это от соленой воды...

ГЕОРГ. Вы хорошо помните историю нашего знакомства? Нет, нет, я не буду ее пересказывать. Это, конечно, грустная история. Мы плыли на пароходе. Из Франции. И кормили чаек. А ветер сорвал вашу шляпку.

ДЕВУШКА В БЕЛЫХ ПЕРЧАТКАХ. Я это помню. Она уже вышла из моды. Иногда я ее все же ношу. (Проводит пальцем по лбу и щеке Георга.) Морщины... Которых не было...

ГЕОРГ. Да, постарел. (Встает, надевает шляпу, смотрит вокруг.) Хорошо, что мы сюда пришли. Здесь тихо и красиво. Вы любите Италию? Мы отсюда никуда не уйдем. Правда?

ДЕВУШКА В БЕЛЫХ ПЕРЧАТКАХ (улыбаясь). Мы уже пришли. И нам идти больше некуда.

Георг садится. Появляется Люция в своем голубом платье и шляпе с зеленой розой.

ЛЮЦИЯ. Ну вот, здесь хотя бы можно дышать. Там мне всегда не хватало воздуха. (Георгу.) Наконец вы не один. Вам будет с кем вспоминать свою грустную историю.

ГЕОРГ. Мы еще придем на маскарад.

ЛЮЦИЯ. Я устала от бесконечных маскарадов. Хочется одиночества. Я знаю, он придет, когда я буду одна. Значит, еще не скоро. Милая, что теперь носят во Франции?

ДЕВУШКА В БЕЛЫХ ПЕРЧАТКАХ. Во Франции ничего не носят.

ЛЮЦИЯ. Очень интересно.

ДЕВУШКА В БЕЛЫХ ПЕРЧАТКАХ. Где была Франция, – теперь морские волны. А в воде одежда только мешает.

ЛЮЦИЯ. Я никогда не видела море. Кроме как в кино. Наверное, очень приятно плавать без одежды.

ГЕОРГ. В Италии одежда не нужна. Как во сне. Вы же не спите в одежде.

ДЕВУШКА В БЕЛЫХ ПЕРЧАТКАХ. Трудно уснуть в море. Очень шумно. Здесь намного тише.

ЛЮЦИЯ. Милая, вы никогда не снимаете перчатки? У вас, наверное, холодные руки?

ДЕВУШКА В БЕЛЫХ ПЕРЧАТКАХ. Эти перчатки еще не вышли из моды. Без них я буду другой, и вы меня не узнаете. Мне всегда холодно, даже в Италии.

ГЕОРГ. В Италии места хватит всем (подходит к Люции, подает ей руку, заводит в беседку, затем садится рядом с девушкой в белых перчатках).

ЛЮЦИЯ. Благодарю вас. Он придет не скоро. Так и быть, я помолчу с вами (садится наклонив голову) 

Появляется Гартензия в бальном платье с зеленой розой в волосах. 

ГАРТЕНЗИЯ. Наша Италия! Наш сад! Наша беседка! Это славно, когда есть Италия! Без нее всегда пасмурно на сердце (подходит к беседке). Вот придет Леонардо, и мы будем танцевать.

ГЕОРГ. Сегодня маскарад отменяется.

ГАРТЕНЗИЯ. Маскарад нельзя отменить. Он выше наших желаний. Если его не будет, все станет бессмысленно, как наши слова. Мы можем жить и говорить только в ожидании маскарада. Без него у нас нет никаких шансов. Маскарад неизбежен, как лунный свет. Так предначертано. Без маскарада и Луны ваше сердце остановится. Зачем вам шляпа, если все отменяется?

ГЕОРГ. В моей шляпе шумит море и живут птичьи голоса. Но сегодня маскарада не будет. Это предсказано. Нам и так хорошо. Италия не утонет, как Франция.

ГАРТЕНЗИЯ. Ваша логика слишком прямолинейна. Жизнь сложнее. А в чем-то и проще. Франция никуда не уходила. Она спряталась в горах и реках. Наши дети ее восстановят. Я знаю, они у вас будут.

ДЕВУШКА В БЕЛЫХ ПЕРЧАТКАХ. Нельзя всегда помнить о Франции. Это очень больно. Память избирательна. А дети уже вас не поймут. У них другие желания. Они мне говорили. В море много детей. Как и зеленых роз.

ГАРТЕНЗИЯ. Когда иссякнет лунный свет, мы узнаем, почему не вянут зеленые розы. Это сказал Леонардо. А маскарад может подождать. Нам и так хорошо. У нас еще есть время. Пока цветут зеленые розы, оно не остановится. (Выходит на авансцену. Зрителям.) Вы любите стихи? Вы их любите, как их люблю я? Да? Тогда вот послушайте. (Читает нараспев, раскачиваясь.)

Дети Солнца, не забудьте голос меркнувшего брата,
Я люблю в вас ваше утро, вашу смелость и мечты,
Но и к вам придет мгновенье охлажденья и заката, –
В первый миг и в миг последний будьте, будьте, как цветы.

Появляется Леонардо в красном фраке, подходит к беседке, пристально смотрит на Георга. В его руках скрипка. 

ЛЕОНАРДО. Нашелся! Ишь, заняли насиженное место.

ЛЮЦИЯ (поднимает лицо). В Италии места хватит всем.

ГАРТЕНЗИЯ. Леонардо, как долго тебя не было!

ЛЕОНАРДО. Это тебе показалось. Когда меня не было, я все-таки кое-где был. К тому же я принес важную новость.

ГАРТЕНЗИЯ. Не бывает важных новостей. Все новости, к сожалению, неважные.

ЛЕОНАРДО. Ты еще не знаешь.

ГАРТЕНЗИЯ (подходя к Леонардо). Дорогой мой, нам лучше ничего не знать. Знания огорчают душу. Не говори лишнего (берет его за руки). Сыграй нам на скрипке, и я поверю, что ты меня любишь. 

Леонардо играет. Гартензия садится на приступку беседки, читает нараспев.

Расцветайте, отцветайте, многоцветно, полновластно,

Раскрывайте все богатство ваших скрытых юных сил,

Но в расцвете не забудьте, что и смерть, как жизнь, прекрасна,

И что царственно величье холодеющих могил. 

Медленно с красным мячом в руках входит Вольдемар. На нем цветная майка и шорты.

К майке приколота зеленая роза. Леонардо резко отрывает смычок от скрипки.

ВОЛЬДЕМАР. Это Италия? Вы меня не прогоните?

ЛЕОНАРДО. Итак, все в сборе. (Пауза.) Я вынужден сообщить важное известие. Борис Наумович Гольдин сокращен. Генеральным директором клиники назначен мой отец. Теперь я вас буду лечить.

Гартензия поднимается, входит в беседку, садится. Появляется служанка с самоваром, ставит самовар на стол в беседке.

СЛУЖАНКА. Вечерний чай, господа. Скоро почивать. Уже всё готово. (С улыбкой глядя на Леонардо.) Шеф, я вам накрыла в кабинете.

ЛЕОНАРДО. Большое спасибо.

СЛУЖАНКА. И еще, шеф. К нам поступила новая пациентка.

ЛЕОНАРДО. Очень хорошо. Как ее зовут?

СЛУЖАНКА (выходя). Она называет себя Лолитой.

ЛЕОНАРДО. Прекрасное имя… (Уходит, исполняя на скрипке марш Мендельсона.) 

Девушка в белых перчатках встает, вынимает из кармана Георга зеленую розу и уходит. Вольдемар становится у рампы.

ВОЛЬДЕМАР (зрителям). Давайте поиграем в мяч. Смотрите, какой. Правда, красивый?

ГОЛОС ИЗ ЗАЛА. Синий!

ВОЛЬДЕМАР. Красный. Не угадали. (Бросает мяч в первый ряд зрительного зала.)

Мяч тут же возвращают. Вольдемар ловит мяч.

Ну вот, а вы не хотели. Видите, как хорошо. Правда? Вольдемар никуда не уйдет. Вольдемар с вами останется.

Закрывается занавес. Вольдемар стоит у рампы, широко улыбается.

Конец