Татьяна Глушкова

Начальные строки стихотворения цикла «Музыка на Святки», посвященные гениальному русскому композитору Георгию Свиридову, были написаны Татьяной Глушковой еще при его жизни. 9 января 1998 г., через несколько дней после его кончины, она напишет: «Те великие жертвы, какие приносит Россия, претворятся ль в купель очищения, напитают ли новую, не рожденную еще силу?.. Русский реквием по Свиридову да сверкнет крупицами света, да взлелеет зерно, из которого солнечным звуком прорастет мощный гимн воскрешенной России! И в его колокольное „Славься!.." вплетено будет и величание Георгию Свиридову».

И весь цикл «Музыка на Святки» станет не просто скорым откликом на смерть Свиридова, а своеобразным поминальным венком-подношением. Причем в стихах, каждая строчка которых буквально озвучена гениальной музыкой, нет отчаянья. Есть тихая грусть и печаль об ушедшем, есть и скорбь о его кончине, но отчаянья нет, ибо для православного человека нет самой смерти – жизнь вечна, и эту вечность подарил нам Сам Господь Иисус Христос. «Ведь, право, нет уже причины / томиться в дольних берегах... / И ты, душа, из отчей глины / летишь, летишь, покинув прах».
В исторической реальности январь связал три русских имени – Александра Пушкина, Георгия Свиридова и Татьяны Глушковой. Уже в стихотворении «Вечера русской музыки», где «кружат Свиридова метели», появляется образ поэта: «И сами звезды колядуют, / и вьются ленты голосов, / и музы в лоб тебя целуют, / начётчик букв, подёнщик слов».

Пушкинская «Метель» и музыка Свиридова для нас уже давно нечто единое и неразрывное, и столь же неотделима пушкинская «Татьяна – русская душою» от самой Глушковой. Рожденная в декабре, она осознанно была названа родителями Татьяной в честь пушкинской героини, что, впрочем, не противоречило и святцам. Январский Татьянин день – это и ее день. И главное не только в совпадении имен, а в том, что «русская душою». Ее сопричастность русской истории, проблемам современности были столь ощутимы для нее и реальны, что в словах, прозвучавших в стихотворении «Час Беловежья»: «Когда не стало Родины моей, / в ворота ада я тогда стучала: / возьми меня!.. А только бы восстала / страна моя из немощи своей», – отразились боль и скорбь не только ее одной, а большинства людей, в одночасье потерявших свое Отечество. Было у нее и свое слово «клеветникам России» – хлесткое, беспощадное, непримиримое.

В молодости Татьяна Глушкова несколько лет работала в Михайловском. Там родилось много прекрасных стихов о местах, связанных с великим русским поэтом. «Дом поэта чист и ясен, / много света, певчих перьев, / книга каждая гордиться / пышной титульной страницей... И такие косогоры / за окном, такие дали.../ Снег румяный серебрится / и пылит вишневым цветом...» Пушкин был с нею всю жизнь. Ею написано много достаточно глубоких и самобытных литературоведческих работ, посвященных творчеству любимого поэта. В одной из последних публикаций на страницах «Московского Пушкиниста» (научное издание Пушкинской комиссии ИМЛИ) Татьяна Михайловна приводит слова русского философа Константина Леонтьева: «Гармония – или прекрасное и высокое в самой жизни – не есть плод вечно-мирной солидарности, а есть лишь образ или отражение сложного и поэтического процесса жизни, в которой есть место всему: и антагонизму, и солидарности». Именно в такой гармонии и прошла вся ее жизнь.

Анна Козырева


Татьяна ГЛУШКОВА

Зимние птицы

Молчим. Скорбим. Осиротели.
А может быть, она – мертва,
та Смерть под музыку метели
в канун Святого Рождества?

Ведь даже встрёпанные птицы
покинули её плеча,
чтоб впиться в нотные страницы,
крича, гортанно клокоча,

но вдруг светлея, розовея,
чтоб, сбросив черное перо,
вплетать в напевы снеговея,
напевов райских серебро...

II

И воском ласковый сочельник,
как медом солнечным, пропах.
И шепчет лапник, шепчет ельник:
«Что было – прах, легло во прах;

но то, что дух, – неодолимо:
себя свежей, себя вольней,
летит – молить неутомимо
о милой Родине своей!»

Девятый день


Еще и ель моя свежа:
горит в угоду новогодью.
Но плачет Музыки Душа,
душа, покинутая плотью.

Еще и пушкинская тень
остра, быстра в колонном зале.
Но гаснут свечи на рояле,
и полон мглы девятый день.

Еще стрекозы просверкнут
в златых власах крылатой арфы,
и струны вербный мёд прольют,
как миро из ладоней Марфы.

А флейта, внятная и там,
где сгрудились юго-славяне,
еще свирелит по лесам,
пастушит в солнечном тумане.

Еще гудёт Зеленый Шум
широкой праздничной кантаты,-
а мы полны тревожных дум
и тайной робостью объяты.

Как будто призрачную сень
незряче зрим, дремотно чуем...
То вьюги белая сирень
чело нам студит поцелуем.

То вражьи сети – иль покров
молитвенно простерт над нами?..
А вьюга горсти жемчугов
швыряет в мертвенное пламя.

«Всё мрак и вихрь», – говорим,
да нет родней ее купели,
в ней – блеск седин, цветенья дым,
железа лязг и дробь капели;

в ней – гнев, и навьи голоса
хохочут, свищут и стенают,
и словно белые леса,
с корнями, по небу летают...

А вот приляжет у креста,
взобьется облачком в изножьи,-
лебяжьим помыслом чиста,
утешлива, как слово Божье.

И, хвойной веткою шурша,
она до горнего чертога
превознесет тебя, душа:
к Отцу – от отчего порога!..

Под Сретенье – сороковины

 

I

День Сретенья, ты день разлуки!
Прощальный звон... Приветный звон...
Как жадно старческие руки
простёр усталый Симеон!

Как нежно примет он Младенца,
как трепетно введёт во храм!..
Белеют снегом полотенца
вокруг иконы по углам.

Ведь, право, нет уже причины
томиться в дольних берегах...
И ты, душа, из отчей глины
летишь, летишь, покинув прах.

Оплакав прах, что был прекрасной -
земной Отчизною твоей,
где голый куст рябины красной -
зрит огорчённый воробей.

Где гимны русскому раздолью
смычки метельные поют;
где всклень полна счастливой болью
душа, свободная от пут.

Где голубое Лукоморье
затмило взору явь и близь;
где волей солнышка на взгорье
озимых всходы поднялись.

Где разом вербы посмуглели
и снится Вход в Ерусалим...
Где робко на Страстной неделе,
Минуй мя, чаша...» повторим.

II

А Сретенье зовём – Громница.
И се – громничная свеча
средь звезд морозных золотится,
как летний полдень, горяча.

И се – кутья поминовенья
из красных, каменных пшениц.
Еловой ветки мановенье...
Чуть слышный возглас половиц...

И, как надгробие печали,
как, может быть, сама печаль,
чернеют ноты на рояле,
как чёрный лёд, блестит рояль.

III

День Сретенья!..
Осиротенья вчерашний день...
Но как светла
долина слёз, обитель пенья,
где сорок дней метель мела;

Где скорбно в белоствольном зале
склонился долу мерзлый куст;
где всей землей мы прошептали
по Музыке сорокоуст.