Владимир Юдин,

доктор филологических наук,

профессор Тверского университета

ХУДОЖНИК И ГРАЖДАНИН

На днях получил 4-й том шеститомного Собрания сочинений выдающегося современного русского мыслителя, писателя-просветителя и пламенного поэта Валерия Хатюшина. Этот том составили литературно-критические статьи, острополемические заметки, политические памфлеты, реплики, эссе, выступления, предисловия и послесловия к публикациям других авторов, важные для писателя письма, имеющие актуальную общественно-эстетическую ценность, а также отклики современников на его многожанровое творчество.

Как и в своих ярких, самобытных художественных произведениях, автор и в критических работах демонстрирует незыблемую, твёрдую устойчивость национально-патриотических взглядов и убеждений, его острое перо полемично не ради самой полемики, но исключительно во имя утверждения высокой правды искусства слова. Его статьи предельно искренни, на грани святой исповеди, лишены занудливого эстетства и холодного формализма, изложены тревожным, трепетно-взволнованным языком художника-гражданина, небезучастного к судьбе Отчизны, вдохновляют на создание столь же высокого, облагораживающего душу и сердце искусства.

Перед нами тот феномен, когда критика и публицистика произрастают из единого, национально-духовного корня, прочно взаимодействуют друг с другом, имея одноцелевую социальную и художественную задачу: органично соединить литературу и действительность.

По своим художественным воззрениям В. Хатюшин — последовательный приверженец русской национально-эстетической школы, истоки которой берут начало от «последнего славянофила», классика отечественной словесности ХХ века Ивана Аксакова и последующих просветителей-«почвенников», оставивших ярчайший след в истории развития русской философско-эстетической мысли. Изначально критик-публицист страстно и безоглядно отстаивает идею величия нравственно-культурной миссии русского народа и русской государственности, выдвигая на первый план, вопреки бурному потоку пустых подделок, литературу, утверждающую непреходящие, исторически сложившиеся, корневые для нашего национального сознания ценности.

Критико-публицистическое перо В. Хатюшина впитало в себя фундаментальные достижения классической аналитики искусства слова прошлого, оно оригинально, самобытно и вместе с тем прочно связано с творчеством патриотично мыслящих предшественников. Так, по стилю и языковой стилистике, по страстному пафосу защиты своих национальных литературных святынь В. Хатюшин живо напоминает Андрея Белого (Бориса Николаевича Бугаева), выдающегося русского писателя, поэта, критика и мемуариста периода крутого перелома ХIХ—ХХ столетий, чьи нижеприведённые слова из его знаковой статьи «Штемпелёванная культура» (1909 г.) не только не устарели, но обрели сегодня ещё более жгучую актуальность, словно предопределяя неизбежное появление прямых последователей его идей в наше нелёгкое время.

«Разве вы не замечаете ужасающего роста интернациональной, прогрессивно-коммерческой культуры во всех областях искусства, где проявляется гений (т.е. квинтэссенция народного духа). Рост книгоиздательств, единственная цель которых — нажива, централизация книжного и музыкального дела в одних руках, так что некоторые литературные и музыкальные предприятия становятся чуть ли не интернациональными; вместе с тем страшное падение литературных нравов, продажность прессы, понижение уровня критики и всё большая её гегемония в вопросах творчества; выступление на арену творчества сомнительных господ, наконец, фабричное производство идей и фальсифицированные гениальности — всё это заставляет нас наконец сказать решительно: «Довольно!» — с великой тревогой писал А. Белый.

Не секрет, одно из величайших и отвратительнейших зол на планете — гипертрофированная русофобия во всех её диких и несуразных ипостасях. Разжигаемая на протяжении длительного исторического времени англосаксонскими стервятниками, ненависть к России, к её народу, истории, культуре обрела некий международный агрессивно-политический статус, всеразрушающая пропаганда русоненавистничества яростно культивируется на Западе с оных времён по сей день во всех областях жизни и практически во всех точках земного шара как нечто обычное и повседневное.

В западном «цивилизованном» сообществе русофобия стала реальной практикой и естественным «делом» не только в международной политике, но и в научно-гуманитарной сфере и превращена в некое психотропное оружие, которым одурманивают не только русских, но и весь мир. Достаточно сказать, что в ведущих университетах США написаны и бесконечно пишутся тысячи статей, книг, диссертаций, прочих «научных исследований», посвящённых «неподатливой», «дикой», «пещерной», «мятежной» и пр., и пр. русской душе. О якобы агрессивном и враждебном всему цивилизованному миру русском национальном характере, о русском человеке как «неуживчивом» и всеми ненавидимом существе природы, «глубокомысленно» судят по образам Смердякова и других, родственных ему, литературных типах с грязной и скверной душой…

С некоторых пор активной пропагандой русофобии занялась и клинически ненавидящая всё русское доморощенная либеральничающая публика в России, которая, сладострастно упиваясь русофобскими идеями своих западных наставников, по словам И.С. Аксакова, «лишена всякого исторического сознания и всякого живого национального чувства».

В. Хатюшина трудно заподозрить в пресловутом «великодержавном шовинизме» (хотя либеральная публика прежде всего пытается «уесть» его именно по этой части), так как с подчёркнутым самоуважением анализируя исторически сложившуюся особенность наших национальных черт, под русскостью он понимает прежде всего нашу великую национальную культуру, перед которой склоняет голову весь действительно цивилизованный мир и которая объединила в России людей разных по крови для защиты своего духовного, веками сложившегося богатства.

Писатель-мыслитель с обострённым чувством собственного национального достоинства, В. Хатюшин не в силах равнодушно созерцать, как о величайшее духовное наследие предтечей ежедневно вытирают ноги воинствующие русофобы всех мастей, и потому жёстко противостоит тем расплодившимся в неизмеримом количестве пресловутым законодателям мод, кто пытается диктовать свои утилитарно-убогие «методы» в области теории и практики русской литературы, низводя её до примитивного уровня служанки властвующего в искусстве бомонда.

Творческим ориентиром для Хатюшина — художника слова — изначально является народная эстетика, утверждающая высокий морально-этический идеал личного самоотречения во имя безоглядного служения родному Отечеству. Только художник, выражающий подлинные думы и чаяния народа, способен покорить самые высокие творческие вершины.

Хорошо известно, русский национализм и русский патриотизм, осенённые православно-христианской верой, как убедительно доказал ещё И.А. Ильин, — главные противники русофобствующих либералов.

Недавно один из ярых либеральных идеологов заявил на радио «Эхо Москвы»: «Главный враг свободы в России это не режим, не ГБ, не цензура, не репрессии. Это шовинизм и национализм. Потому что именно с помощью национализма, как с помощью угарного газа, глушат больного, чтобы он не лечился… В России вообще любят национал-людоедов». В таком же циничном, остервенело русофобском ключе либералы «оценивают» великого русского поэта Ф.И. Тютчева: «Поэт был хороший… Но что он творил в российской идеологии — это страшно вспомнить».

Но мы-то знаем, что согласно своим идеологическим воззрениям Ф.И. Тютчев «творил» русский национализм, преданно служил своему Отечеству, укрепляя его могущество своим глубоким, пронзительным словом, чем и оставил по себе добрую, нетленную память потомков.

Досужие отрицатели русофобии считают это гнусное явление якобы «высосанным из пальца», за ним, дескать, скрывают свой «пещерный антисемитизм» «малокультурные» русские и прочие «антисемиты». Придётся, не вдаваясь в детали, пояснить: русофобия — это тот же «антисемитизм», только против русских. Видный просветитель П.И. Ковалевский понимал национализм как русский патриотизм, отнюдь не посягающий на исконные патриотические чувства других племён и наречий.

«Русские националисты — людоеды…» — так говорят инородцы, ненавидящие Россию и желающие ей зла. Так говорят и некоторые коренные русские: или продавшие свою душу врагам отечества, или люди необразованные, или люди глупые. «Русские националисты» — люди, в действительности, всей душой любящие свою Родину и свою Нацию, уважающие её прошлое и желающие ей славы, мощи и величия в будущем. Таковы русские были, есть и будут во веки веков». (См.: П.И. Ковалевский. Русский национализм и национальное воспитание в России).

Патологическая неприязнь к русскому народу и всему русскому культивируется, как известно, не только во многих дурно пахнущих «россиянских» книгах, театральных постановках, фильмах типа скандально русофобской стряпни «Жила-была одна баба». Не секрет, страшный вирус (пострашнее СПИДа!) русоненавистничества определяет социальное поведение внутрироссийского либерального «бомонда» и активно подпитывается идейно и материально западными спецслужбами. Приходят на ум слова Екатерины Великой: «Нет народа, о котором было бы выдумано столько лжи, нелепостей и клеветы, как народ русский».

«Россию разрушает не русский национализм, а русофобия!» — предельно чётко и ясно выразился наш современник, широко известный писатель и видный теоретик русского вопроса Роман Перин (газета «Потаённое», 2014, №2).

Для чего мне понадобились вышеперечисленные изречения? Полагаю, следует исходить именно из этого контекста суждений и мнений, чтобы по праву вписать имя Хатюшина в ряд крупнейших русских мыслителей, чтобы более-менее полно и убедительно осмыслить и по достоинству оценить разящую силу его публицистического слова, наносящего сильнейший удар по жестокой русофобии.

В статье «Кривые зеркала» (о «новых веяниях» в критике) и в ряде других тонко вскрыт механизм некой эстетизированной русофобии по наработанному распознавательному приёму: «свой — чужой», который в свое время демонстрировали либеральные критики А. Мальгин и М. Эпштейн, тенденциозно превознося до небес в общем-то малозначительных «городских» поэтов, назойливо противопоставляя их целой плеяде действительно талантливых, русских художников слова — «деревенщикам».

С научной точки зрения, преднамеренно введённые в оборот литературной критики (и даже академического (!) литературоведения) ярлыки — «деревенская проза», «сельская поэзия», «городские поэты» и т.п., — откровенно произвольные, искусственно надуманные, лишь подчёркивают глубоко чуждую литературе вкусовщину и субъективистскую отсебятину, возведённую в ранг неких «новых» подходов к литературе и поисков «новых дарований» в ней. «Уверен, любовь к родной деревне есть залог пробуждения любви и к городу, где человек поселился, и к Родине вообще, — подчёркивает В. Хатюшин. — …Нет поэтов ни «городских», ни «сельских» (как нет ни городской, ни деревенской прозы, но есть единая, цельная русская литература), и настойчивое отстаивание Мальгиным термина «городской» поэт противоречит самой сути понимания истинной поэзии, не принимающей различий по происхождению поэтов, по месту их проживания, по образованию и по другим признакам. И никто их по этим признакам никогда не делил. Звание поэта не нуждается ни в каких определениях» (т. 4, с. 34, 42).

Последовательный традиционалист, сторонник наработанных веками в русской литературе классических приёмов и ценностей, В. Хатюшин настойчиво напоминает нам о весьма подзабытой сегодня национально-патриотической традиции в русской эстетике, о неизбывной нравственно-воспитательной роли живого слова как вдохновляющего, «нас возвышающего обмана» (великий русский педагог К.Д. Ушинский именовал эту функцию искусства «поднимающей дух дидактикой»). «Писатель идёт от жизни, и он имеет большее право указать путь, по которому должно развиваться общество», — пишет Хатюшин («Горькие плоды», т. 4, с. 199).

Литература — в том её изначальная морально-эстетическая задача — не ограничивается пассивной регистрацией фактов и явлений, учит жить, учит правильно жить, сохраняя и оберегая в человеке подлинно человеческое. Если художник слова перестаёт неукоснительно следовать великой, облагораживающей душу патриотической традиции, заложенной в русской литературе ещё со времён «Слова о полку Игореве», он перестаёт быть «сеятелем разумного, доброго вечного», т.е. теряет нравственное право быть духовным наставником общества и человека. «Любое слово есть абстракция, если оно прочно не связано с современной действительностью, с её проблемами, болями и надеждами», — подчеркнул классик современности Ю.В. Бондарев.

И в своём художественном творчестве, и в раскалённой до предела публицистике В. Хатюшин неуклонно руководствуется исторически сложившейся в русской словесности методологией тесной и неразрывной связи национального искусства с национальной жизнью, взяв за основу патриотизм не только как морально-этическую идею, но прежде всего как важнейшую и необходимую на все времена категорию русской национальной эстетики.

Если понимание творческого процесса советского периода, как правило, строилось на навязывании литературе вульгарно-социологических догм бескомпромиссной «классовой борьбы» при полном отрицании национальной самобытности художественного изображения действительности, то в годы последующих «перестроек» и всевозможных «демократических преобразований» «минусы» вредящих литературе вульгарно-социологических штампов с неимоверной лёгкостью переводились в «плюсы»; с той поры писателям навязывается опасная идеология расчеловечивания человека с помощью агрессивно-русофобской, космополитической, по сути, «штемпелёванной культуры»…

Между тем, истинный художник неизменно шире жёстких рамок формальных установок всевозможных методов и направлений — это многажды доказано русскими гениями изящной словесности.

Словно бы сознательно вызывая яростный огонь на себя со стороны любителей «штемпелёванной культуры», В. Хатюшин заявляет: «Кто-нибудь из относящих себя к интеллигенции скажет: мол, я пытаюсь возродить традицию социалистического реализма в искусстве. Ну, во-первых, ни в жизни, ни в творчестве невозможно ничего возродить. А во-вторых, традиция социалистического реализма в лучших её созданиях для современной литературы, вернее, для ныне живущих писателей просто-напросто недостижима.

…Может быть, я скажу крамольную фразу, но мне она таковой не кажется: литературные герои лучших произведений так называемого «советского соцреализма» по моральным качествам и художественному изображению — уникальны в воспитательном значении и недостижимы в значении нравственном. Как недостижимы художественные образы, созданные Гомером, Данте, Сервантесом, Шекспиром, Гёте, Пушкиным, Достоевским. Из героев всей зарубежной литературы прошедшего столетия некого поставить рядом по силе духовного воплощения с литературными героями Михаила Шолохова. Не сомневаюсь, что в ХХI веке это будет признано всеми» («Назначение литературы», т. 4, с. 243).

Решительно отвергая как грубую социологизацию тонкого, вдохновенного творческого порыва, так и безыдейное формалистическое трюкачество свободы слова «без берегов», Хатюшин во главу угла ставит непреходящие национально-эстетические, православно-христианские ориентиры, объективно выработанные русской национальной классикой на протяжении многих веков её развития, призывая к созданию действенного, побуждающего к активной жизненной позиции искусства слова. Так, оценивая поэзию Нины Карташёвой, критик видит не только глубоко и мастерски «закодированные» национальные истоки и мотивы, овеянные осветляющим православным духом, но и совершенно несовместимые с пустой созерцательностью современной «чижико-мотыльковой» поэзии призывы поэтессы к активному действию во благо Русской земли: «Стихи её отнюдь не замкнуты на внутреннем, на воображаемом мире, лишены бездеятельной созерцательности, но пропитаны конкретными реалиями нашей горькой действительности, наполнены болью за отчий край, состраданием к ближнему, в них слышен призыв к действию» (т. 4, с. 392).

Убеждён, эта мысль критика содержит в себе важнейшую эстетическую квинтэссенцию, обобщает его мировоззренческий идеал: без социально-нравственного, духовно возвышающего просветительства, без болевого православно-христианского сострадания к ближнему и, главное, без активного авторского указующего действия нет и не может быть речи об истинной художественности. Литература, как восклицал русский Гений, призвана «глаголом жечь сердца людей».

Отсюда и необычайно острый интерес Хатюшина к целой плеяде совершенно не учтённых, откровенно проигнорированных нашей либеральной критикой целой когорты замечательных русских поэтов-многострадальцев Белой гвардии. Открытие имён и углублённый анализ их самобытного творчества является несомненным научным открытием критика-патриота.

В чём же видит В. Хатюшин художественное своеобразие и идейно-волевую силу стихов Арсения Несмелова, Николая Туроверова, Сергея Бехтеева, Ивана Савина, Марианны Колосовой и других, «исторгнутых из российской словесности на волне классовой вражды» творцов слова? Эти поэты исключительно органично, на пределе святого причастия сопрягли в своих страстных поэтических откровениях личную горькую судьбу с кроваво-трагической судьбой революционной России…

Важно отметить, что автор не противопоставляет одних творцов слова другим, исходя из каких-то личных взглядов и пристрастий, ему абсолютно чужды литературная вкусовщина и субъективизм. Призывая собратьев по перу с должным вниманием оценить несправедливо забытых поэтов Белой гвардии, он вовсе не зачёркивает известные достижения русской поэзии предреволюционных лет, но стремится обозреть и определить ключевые тенденции русской словесности в полном виде, в сложнейших связях и взаимодействиях разнообразных литературных групп и течений, «в противном случае Серебряный век русской поэзии теряет свою цельность» (т.4, с. 291).

Какая же главная задача стоит перед литературой? «Литература прежде всего обязана нести миссию очищения человечества от грязи и пошлости жизни. Литература обязана уметь лечить и воспитывать общество, давать ему идеал, показывать путь к нравственному прогрессу. В противном случае она не нужна вовсе и даже вредна. Сказанное не означает, что литература должна быть только такой и никакой другой. Но грош цена той литературе, которая вообще не выполняет воспитательной, нравственно-очистительной функции, если в ней нет примеров национального героизма. <…> Литературе необходим именно герой, во всех смыслах герой. Если литература не способна дать людям этот идеал, указать в положительном смысле наивысший пример для своего народа, то народ этот обязательно попадёт в ситуацию, в какую русские попали перед 1917 годом» (т. 4, с. 242).

Высокая миссия духовно-нравственного очищения человека литературой невозможна без стремления к религиозной Истине, совершенствующей и возвышающей общество. Эту классическую мысль русской национальной эстетики, открытую ещё древнегреческим искусством как катарсис, В. Хатюшин последовательно проводит из одной своей работы в другую. Знаковая в этом смысле статья «Отрицательная литература» открывается словами: «Когда в сердце писателя нет стремления к религиозной Истине, его литературная работа является ничем иным, как профессиональной игрой» (т. 4, с. 316).

В более ранней статье «Без Божества» идея тонкой и облагораживающей сопричастности художника слова с православным духом подкреплена ссылками на основополагающие высказывания Пушкина, Гоголя, Достоевского и других гениальных русских классиков, которые не мыслили своё творческое вдохновение вне Божьего благословения. «Хочу подчеркнуть, — пишет В. Хатюшин, — именно поэтому искусство, если оно искусство, а не баловство, не игра, принципиально должно быть подчинено высшим религиозным задачам. В деятельности художника, в конце концов, должен быть виден переход от эстетического мировоззрения к религиозному. Если этого не происходит, то можно сказать, что художник не состоялся. Выше Бога нет ничего… Религиозное чувство в человеке и в конечном счёте в художнике выше и важнее чувства эстетического» (т. 4, с.317).

Иные утверждения автора, допускаю, преднамеренно остро полемичны и могут шокировать читателя, привыкшего оперировать закаменело-устоявшимися, знакомыми нам со школьной скамьи, социологическими формулами. Так, статья «Назначение литературы» открывается заявлением, которое, по первому чтению, представляется довольно категоричным и даже сомнительным: «Накануне двух революций 1917 года в России почти не было современной тому времени исконно русской патриотической литературы» (т. 4, с. 230). В совершенно новом, порой ошеломляюще неожиданном свете воспринимаются критиком Чехов, Блок, Маяковский, Бунин, Ремизов, Ф. Сологуб, Л. Андреев, Короленко, Куприн… «Февральская революция просто не могла не произойти, так как в России на то время начисто отсутствовала глубоко национальная патриотическая идеология. А «русские» философы — Вл. Соловьёв, Н. Бердяев, В. Розанов, П. Флоренский, Г. Федотов, Н. Лосский и многие другие накануне антиправославной вакханалии и отречения царя были заняты еретическим богоискательством, в основном масонского толка» (т. 4, с. 240—241).

Однако эпатажное, на первый взгляд, заявление, при вдумчивом его анализе приводит к единомыслию с В. Хатюшиным. Как убеждает критик, за критерий подлинной художественности следует брать не формалистические изыски «войны» с русским словом, чем по преимуществу занимались многие литераторы-модернисты Серебряного века, а честное и открытое служение искусства народу, своей Родине, особенно в эпоху решающих, судьбоносных для Отечества катаклизмов.

«Нельзя сказать, что в России совсем не было патриотически мыслящих деятелей литературы, общественной и духовно-религиозной жизни, — далее пишет В. Хатюшин. — Активно печатались и предупреждали русский народ о масонском и сионистском заговоре Селянинов, Меньшиков, Шмаков, Нилус, Жевахов, Марков-Второй (Признайтесь, коллеги-филологи, хорошо ли вам ведомы эти имена и их книги? Надёжно ли они нынче закрепились как объект научной филологии?.. — В.Ю.). Но их почти не слушали, точнее, их голос тонул в еврейско-масонском галдеже литературных салонов и «философских кружков» под пристальным оком Мережковского, Вяч. Иванова, Гиппиус и других «братьев» и «сестёр», которые, кстати сказать, отторгли от себя и Гумилёва, и Есенина…» (т. 4, с. 241—242).

Таким образом, несмотря на обострённую полемичность, критико-публицистическая аналитика В. Хатюшина отнюдь не беспочвенна, строится на богатой фактуре историко-литературных реалий, на многообразных жизненных обстоятельствах и должна, на мой взгляд, внести определённые коррективы в современную методологию изучения отечественной словесности, к ней обязана всерьёз прислушаться академическая филология.

В самом деле, антироссийские экстремистские действия радикал-революционеров начала ХХ века идейно подпитывались не только откровенно пробольшевистски настроенными писателями (М. Горький), но и либерально настроенными, денационализированными журналистами, критиками, публицистами и литераторами. Идеологическая мина замедленного действия, которую подложили революционеры-разрушители, — пресловутый Интернационал. Именно он послужил идеологическим источником всех разрушительных антирусских и антиправославных настроений, в том числе в литературе тех лет. Как известно, вождь мирового пролетариата Ленин, исходя из своих интернациональных (читай — русофобских) умонастроений, облыжно обвинял русский народ в «великодержавном шовинизме», а Россию голословно назвал «тюрьмой народов». Семена агрессивной денационализированной политики дали зловещие всходы сегодня.

Вспомним, как в 90-е годы в российской критике и филологии шли горячие споры о необходимости выработки новых методологических подходов к изучению отечественного литературного процесса, в диком русофобском оре тех лет безнадёжно тонули наработанные веками опыт и православно-христианские традиции классической национальной эстетики, без умолку славили всяких-разных рождественских, окуджав, евтушенок, вознесенских, дементьевых, а на задворки литературы нагло выбрасывали русских, национально мыслящих гениев как прошлого, так и настоящего, навязывая академической филологической науке, российским общеобразовательным школам и гуманитарным факультетам вузов исключительно космополитическую, омертвелую, по сути, русофобски-безыдейную горе-методологию. Надо признать, оная и ныне победно шествует в школьных и вузовских программах, где не нашлось достойного места Шолохову, Леонову, Есенину, Твардовскому, И. Ильину, А. Зиновьеву и многим другим, не говоря уже о прекрасных творениях художников слова Русского зарубежья и поэтов Белой гвардии…

Как известно, в России начала ХХ века существовали две основные, непримиримо-взаимоисключающие идеологии: идеология державной имперскости, защищавшая накопленные столетиями духовно-нравственные ценности, и жёстко противостоящая ей, разрушительная идеология денационализации всех институтов русской жизни, а также искусства и литературы. В. Хатюшин тонко уловил, что далеко не всем крупным философам и литераторам той эпохи было дано распознать и предвидеть зловещую угрозу «грядущего хама», что способствовало в немалой мере разразившейся революционной катастрофе и последующим сокрушительным ударам по самому существованию России.

В. Хатюшин не отпевает русскую литературу, нет: она, по его мнению, как и Россия, жила, живёт и будет жить в своих лучших национально-художественных проявлениях и связях с живой жизнью. Однако пришла пора решительной ломки изживших себя стереотипов, антинациональных взглядов и методических искривлений, опасных не только для литературы, но и для всей системы государственных устоев, губительно сказывающихся на духовном развитии граждан.

Особенно беспощадно нетерпим В. Хатюшин ко всякого рода псевдолитературным вывихам современного поставангардизма и прочим антиреалистическим «измам», в интерпретации которых человек начисто утрачивает данные ему Богом черты и свойства души, когда вопреки правде жизни и в угоду золотому тельцу в священный храм искусства привносятся чудовищная ложь, сатанизм, апокалипсис, грязный цинизм, денационализируя и формируя клиповое сознание у юной поросли.

Вот почему статьи разных лет Валерия Хатюшина концептуально целостны, идейно монолитны и не утрачивают своей животрепещущей актуальности сегодня.

Безусловно, особенно мощной по беспощадной энергетике слова и бескомпромиссной по своей национально-патриотической позиции является политическая публицистика писателя. Собственно, политическими мотивами, связанными с исторической судьбой России, так или иначе пронизано всё его творчество, о каких бы темах и проблемах ни шла речь. Как говорил В. Хатюшин: «В 1992 году у меня почти нелегально, за собственный счёт, вышла книга «Русская кровь». Вся она состояла из стихов гражданского звучания: с первой до последней страницы» (т. 4, с. 237). Но в публицистике, в силу особенностей жанра и индивидуального мастерства, В. Хатюшин открылся читателю во всей своей творческой полноте и гражданского мужества, как подлинный защитник русского народа, брошенного в кипящий котёл исторических потрясений.

Остаётся только сожалеть, что уникальный творческий путь столь яркого творца художественного слова, критики и публицистики до сих пор обойдён, за редким исключением, серьёзным вниманием объективной филологической науки.