Людмила ВОРОБЬЁВА
ТОТ СВЕТ, КОТОРЫЙ ВЕЧЕН
О книге духовной лирики Валерия Хатюшина «Вино и хлеб»
Есть Бог, есть мир; они живут вовек.
А жизнь людей мгновенна и убога.
Но всё в себя вмещает человек,
Который любит мир и верит в Бога.
Николай Гумилёв
Слова, вынесенные в эпиграф, принадлежат одному из самых значительных поэтов Серебряного века и в полной мере могут так же охарактеризовать личность творческую. Романтик и путешественник, воин и патриот Отечества «в его минуты роковые», Николай Гумилёв по-настоящему осознал собственную миссию поэта и достиг вершинной зрелости своих стихов именно тогда, когда прошел через испытания Первой мировой войны. Но каждому времени — своё. Непростое наследие досталось и нынешним художникам, которым необходимо осмыслить гораздо больший исторический период и великих обретений, и великих потерь. У меня в руках новая книга нашего современника, известного русского поэта Валерия Хатюшина «Вино и хлеб» — книга, ставшая поводом задуматься о судьбе России, о человеческих судьбах, тесно сопряжённых с праведным поиском истины и веры.
Валерий Васильевич Хатюшин — лауреат Международных литературных премий и конкурсов, автор шеститомного собрания сочинений, что подтверждает его незаурядный талант поэта, прозаика, публициста, критика, редактора известного национал-патриотического журнала «Молодая гвардия». Так, вслед за книгой любовной лирики «Напряжена душевная струна…», достаточно сложной в жанровом плане, у него появилась и книга духовной лирики, посвящённая многогранной нравственно-философской и религиозной проблематике. Здесь Валерий Хатюшин предстаёт поэтом глубоких раздумий, тонких метафизических предчувствий. Он предельно честен по отношению к себе и к читателю. Ведь подлинная исповедь — это разговор не столько о победах и достижениях, сколько о грехах, о падениях и безднах, из которых нужно вымаливать человека. Отсюда и отношение к книге — молитвенное. В ней явственно ощущается высокая исповедально-автобиографическая степень искренности.
Между тем, от сборника к сборнику что-то меняется в поэтической интонации и манере автора. И новый сборник, безусловно, свидетельствует о наступившей золотой поре его творческой зрелости, когда можно и надо собирать благословенные плоды. Уникальная особенность литературы и состоит в том, что когда мы оглядываемся назад, то вполне точно понимаем, почему та или иная книга стала знаковой, важной и обсуждаемой, как это было с предыдущей книгой Валерия Хатюшина «Напряжена душевная струна…», и что, собственно, сегодня происходит с новой — «Вино и хлеб». Но, пока мы смотрим вперёд или просто по сторонам, мы не всегда можем угадать, что станет знаковым событием в литературной жизни. Для подобной ретроспективы взгляда необходимо время. Книга «Вино и хлеб» вмещает в себя творческий полёт души длиной в 50 лет — своеобразный итог поэтической деятельности автора, наглядно показывающий результаты более чем полувекового труда. Перед нами — действительно зрелые стихи, вершина поэзии Валерия Хатюшина, обнажившая его трагический стоицизм и утверждающая незыблемость вечных ценностей Православия.
Как известно, горизонты конечной цели жизни любой личности — Бог. А между её рождением и её смертью лежит преодоление пропасти между Ним и миром. Таково и выкристаллизованное долголетним творчеством главное философско-духовное кредо, таковы мировоззренческие поиски и таков опыт внутреннего развития поэта Валерия Хатюшина, заключающий в себе весь драматизм происходящего, нечто судьбоносно-трагическое. Да, именно трагическое мироощущение и помогает художнику осознать сложности человеческой жизни и судьбы. Поразительно, но о вещах талантливых, в чём-то близких к совершенству, что замечено многими литераторами, писать крайне тяжело и, надо признаться, практически нечего. Хотя у них есть одна необъяснимая особенность — они заставляют мыслить, пристальнее вглядываться в этот противоречивый мир, заставляют думать о вечном, непреходящем.
Хочется сказать, что В. Хатюшин в очередной раз нас убеждает: реализм — самый адекватный и правильный способ постижения правды жизни. Поэт строго придерживается русской классической традиции, по-прежнему оставаясь ей верен. Его реалистично-критические произведения впечатляют не только своей искомой актуальностью, но и эмоционально-сильной, пронзительной лирой. «Вино и хлеб» — в самом названии уже прочитывается невероятная ассоциативность связей, метафора некоторых основных творческих целей: тело и дух, плоть и кровь, земля и небо, поэзия и душа. Поэзия тоже может быть и амброзией души, и крепко выдержанным вином, и плотью слова, и тяжёлым в поте лица добываемым духовным хлебом. Не зря сборник имеет и такое концептуальное оформление, звучащее потаённым смыслом. «Вино и хлеб» — книга жизни человека, его бытия и духа, от начала и до конца прожитой и осмысленной в Боге. Подобное случается крайне редко: открываешь книгу — и строки начинают самостоятельно звучать, не переставая удивлять. Как мало люди берут из того, что им дано на земле! Вот первые две строфы стихотворения «Вино и хлеб», что символично стало и одноимённым названием книги:
Как много лет, мой друг, поверь,
в потёмках я блуждал.
Христос в мою стучался дверь,
но я не открывал.
Я оставался глух и слеп,
мне было знать смешно,
чьим телом был мой чёрный хлеб
и кровью чьей — вино.
Сразу чувствуешь духовную насыщенность слова, граничащую с неким философским восторгом, ощущаешь, что находишься в магнетически притягательном поле поэтической речи. Горестно-трагическим признанием напрасно истраченных лет, когда смысл исполнения христианской морали, христианских заповедей был попран тобою, пронизаны и завершающие строфы:
Я знаю, кто спасал меня —
чья кровь и тело чьё.
И отсвет горнего огня
изжёг лицо моё…
Как много, друг, больших потерь,
как сердцем я устал…
…Христос в мою стучался дверь,
и я — не открывал…
(8 января 2017)
Не в этом ли кроется основное противоречие в каждом самостоятельно единичном человеке, так страстно принимающем мир материальный и так легко забывающем о мире духовном? Эти стихи созвучны исповеди, возможно, запоздалой; тем и горше, тем и больней она, будто прорыв многолетней немоты. И лишь когда иссякнут последние слова, тогда, как откровение свыше, на человеческую душу нисходит благодать, и невысказанные слова становятся молитвой, чтобы остаться в ней навсегда.
«Чего хотеть всезнающей душе?»
Представляя в новой книге многогранную духовно-нравственную проблематику, автор верно избрал хронологическое построение, структура книги не имеет тематических разделов, она свободна для читательского домысливания и интерпретаций. Он всегда указывает дату написания каждого своего стихотворения, а даты, безусловно, помогают выстроить духовную биографию художника — от его изначальных поисков до зрелого роста философской мысли. Заметим, что поэзия В. Хатюшина лишена абстракций, она вполне конкретна и ориентирована на эстетически-художественные традиции ясности, точности и красоты. Его творческое кредо понятно и подчинено главной задаче — придать смысл человеческой жизни, найти ответы неразрешимых вопросов: куда и зачем идёт человек. Как видим, поэт никоим образом не стремится к популярности. Включённые в данный сборник стихи по преимуществу носят автобиографический характер: в них много исповедального, выстраданного, остро прочувствованного. Его произведения отличает высокая нота личной боли и отчаяния. Но терзания израненной и одинокой души, тягостные и бесплодные думы, что лишают сна, как всякому большому поэту, не дают права В. Хатюшину замыкаться на себе. Мы не слышим в его стихах ни жалоб на судьбу, ни роптаний, ни плача. Он идёт от личного к общезначимому. Учитывая столь важный момент, книга выстроена интересно интонационно. Убедителен авторский взгляд, в чём-то даже отстранённый, с неким холодком пушкинского совершенства, когда «ты сам свой высший суд». Здесь нет надрыва; несмотря на внутренние эмоционально-сильные переживания, художник внешне спокоен. Вино должно выстояться, зерно созреть и стать хлебным колосом, а мысль должна быть твёрдой и выверенной, острой, как разящий врага меч, и в то же время она должна быть одухотворённой и мудрой. И поэт идёт извечным путём зерна, что заронил в его сердце Творец
Чего хотеть всезнающей душе?
Какого ждать никчемного итога?
Когда слова все сказаны уже,
когда никто не нужен, кроме Бога.
Когда твоё молчанье слышит Он.
Когда не надо ни любви, ни света…
<…>
Не жди любви. Лишь Он — твой главный суд.
И лишь к Нему в веках твоя дорога.
Ты победил, Ему вручив свой труд,
коль вырвался из этих грешных пут
и ближе стал к Нему хоть ненамного.
(15 апреля 2016
Так способен написать лишь человек, познавший саму суть жизни, пришедший к главному моменту истины, высвечивающей конечный итог всех наших исканий и устремлений, которым всегда является Бог. Поэт совершает выход из плоскости бытия в пространство духа, постигая науку причастности ко всему сущему. Идея человека — путь к Богу как магистральный смысл существования на земле — вот тот могучий ствол, который питают корни и крона единого древа жизни, где религия, искусство и наука составляют одно великое целое. Поэтому книгу «Вино и хлеб», в которой автор следует классическому образцу поэтики, можно считать подлинным озарением его таланта.
Отдавая должное столь блестящей лире В. Хатюшина, не стоит пытаться доказать его поэтическую исключительность. Думаю, что для читателя и критика гораздо важнее другое, — попытаться проникнуть в смыслы самих текстов, ведь не сразу душа их автора обрела веру, понимание христианских заповедей и не сразу приняла Божьи законы. Полагаю, что именно такой объективной правды желает и сам писатель. В стихах «Стансы» В. Хатюшин обращается к читателю, помогая ему и себе разобраться, «в чём назначенье бытия», где вполне доступно объясняет некоторые положения Писания, разумеется, делая их собственную трактовку: «И Богу будешь ты угоден, / душой доверившись Ему, — / тогда лишь истинно свободен, / когда не нужен никому» (16 мая 2007). Да, душа должна отторгать то, «что в жизни ущербно и зыбко», — подтверждает поэт и в другом стихотворении, ведь отпустив не только материальное, но и земную любовь даже к самым близким людям, — всё, к чему она так привязана, лишь тогда душа становится свободна и угодна Богу. «Бог есть Любовь», — сказано в Евангелии (1 Ин. 4; 8). Мы часто употребляем это библейское изречение, не задумываясь о том, насколько оно содержательней и глубже наших обычных представлений об истинной любви. Впрочем, и живём так, как будто бессмертно наше тело, а не душа.
Весьма необычно подходит В. Хатюшин и к основному вопросу философии: «Что первично: дух или материя?» — рассматривая в первую очередь саму категорию души, когда далеко не все вещи в полной мере постижимы наукой и человеческим разумом, когда томится душа по чему-то таинственному и неведомому:
Нет, не избегнуть нам признанья,
что взор наш к небу обращен.
Пусть атеизм вошел в сознанье,
но в душу не проникнул он.
И что над нами в самом деле
нет высшей силы никакой —
мы разум приучить сумели.
Но что поделаем с душой?
(«Душа и разум», 1987
Оказывается, можно соизмерять библейские откровения и с нашим бытием и можно пытаться прожить по написанному в Святой Книге книг. К примеру, в стихах «Испытание» автор заведомо знает, что нужно душе: «Одни живут на свете для блаженства, / другим дается жизнь как испытанье. / Лишь та душа достойна совершенства, / что в этот мир приходит для страданья» (1994). Если бы человек осознавал это с годами, он не считал бы себя таким несчастным, но самые простые истины постигаются им сложнее всего и позже всего. Именно душа — живой и неиссякаемый источник божественного света в человеке, открывающий то сакральное, что разум как раз отрицает. «Насытится ль когда-нибудь душа, / наступит ли предел моим желаньям / и, охладев к неведомым скитаньям, / смогу ли жить легко и не спеша?» — душа неотступно зовёт человека за собой, неслучайно поэт озаглавил эти стихи «Зов» (1979).
Нужно отметить художественную плотность цитатного плана, выразительную афористичность строки В. Хатюшина. «Время движется, тучи сгущаются, / не щадя на земле никого, / так вот к небу душа приближается, / в неразрывную вечность его» (1976), — подобное понимание предназначения души пришло к поэту в тридцать лет, уже достаточно осознанный возраст, чтобы понять, что душа неподвластна времени, что жизнь земная лишь очередной этап, очередное испытание, приближающее её к вечности. Тернист путь добродетели. Слаб человек, он хочет спастись от страха бессмысленной смерти, не в силах поверить в иное, в то, что в вечной жизни смерти нет. Но всё дано соединить и примирить лишь в Боге: простое с великим, сиюминутное с постоянным, временное с вечным, конечное с бесконечным… «Душа поникла, прежней нет отваги, / в глазах не стало бывшего огня. / Ночная лампа, чистый лист бумаги — / всё, что осталось в жизни у меня», — но только она и спасёт, подскажет единственно верное решение, только она одна и поведёт дальше. У жизни духовной, в отличие от мирской, нет пределов. Бог и душа стоят рядом, и служить своей стране, Родине — значит служить Богу. «Каким-то чудом выжил я на свете, / нисколько не озлобившись душой», — откровенно признается поэт, горько сожалея лишь о том, что «страна — разбита, / и дом унылый — холоден и пуст».
Благодатным фоном для сравнения в современной поэзии или прозе всегда будет оставаться именно классика. В. Хатюшин — поэт классической ясности. В чём же секрет его неодолимого лирического обаяния? Однозначно не скажешь. Вероятно, прежде всего — чуткая простота. Обратимся к одному элегичному шедевру поэта, ритмической основой которого является распространенный стихотворный размер ямб:
Когда никуда не спешишь
и смотришь вокруг безмятежно,
приходит к тебе неизбежно
души просветленная тишь.
Когда никуда не спешишь…
Недвижны листва и вода,
спокойны и небо, и воздух,
и трав освежающий роздых
твои исцеляет года.
Недвижны листва и вода…
Очаровывает пушкинская мечтательная созерцательность, чистый просветлённый ход авторской речи, неспешный ритмический рисунок стиха, где чёткую форму и поэтическое изящество подчёркивает канва смысловых повторов. Неторопливо и сдержанно течёт плавная строка:
Как время течёт сквозь тебя —
ты нервами чуешь и кожей,
с травой и с деревьями схожий,
любую былинку любя.
А время течёт сквозь тебя…
Природа глазами цветов
глядит на тебя с удивленьем,
и ты неразгаданным зреньем
взираешь на чистый покров
природы с глазами цветов.
(23 июля 2005)
Ты постигаешь единение с миром природы, которое удивляет тем редким и чудным проникновением в глубину вещей и предметов, когда поэт близок к пониманию высшего Божественного замысла. Дыхание Создателя во всём, и в центре поэтического пространства, как в центре самого мироздания, у В. Хатюшина — человек — любимое Божье создание. Вдумчиво созерцая природу, ты созерцаешь и величие Творца. Стихи полны светлой грусти, неизъяснимой тайны глубинной жизни души. И кажется: обмакни кисточку в мягкие прозрачные краски и пиши мечтательную картину, незримо улови «души просветлённую тишь», сохрани это гениальное равновесие чувств и образа, когда твоя душа тоже начнёт впитывать, пропускать через себя покой и равновесие, что так мудро таит природа.
Однако человек устроен загадочно, порой одно настроение у него внезапно сменяется другим. Причём, гамма и диапазон чувств могут быть абсолютно разными. В ином ключе создано и стихотворение «Разлука», датированное ноябрём 1997 года. Читая стихи, становится понятно, почему эти детские воспоминания пришли к поэту буквально накануне его дня рождения. Тут в каждой строке прочитывается и сквозит не та привычная ностальгия, что переплетается с радостными и яркими вспышками безоблачной поры детства. Наоборот, пронзительная и пульсирующая боль охватывает сердце, знакомая ситуация детства описана иначе, без прикрас, когда прежние чувства становятся невыносимой правдой сегодняшнего дня. «Разлучённый с отцом и матерью, / я у бабки в деревне рос», — лаконично рассказывает поэт бесхитростную историю. Зачем взрослый человек настойчиво возвращается в своё детство? Что ищет он там? Не потому ли, что детство является отражением взрослого мира?
Помню: с пальцами заскорузлыми
хлеб ломающая рука...
Вечерами безмолвно-тусклыми
обнимала меня тоска.
Я дышал на окошко слёзное,
бабка тихо молилась в углу,
сквозь глухое стекло морозное
я смотрел и смотрел во мглу.
Каждый вечер с душой зарёванной,
не желавший ложиться спать
и своим одиночеством скованный,
я всё ждал, что приедет мать...
Монотонно текут, уходят в безвестность и забвение томительно-тяжкие дни. Не каждому взрослому под силу подобное испытание, а каково душе ребёнка?! Поистине — скорбная гармония бытия, безрадостно-печальная, где мгновения перетекают в однообразные мучительные дни, наполненные острым ожиданием. Ушло то время, кануло в лету, а сыновья любовь к матери не ушла, она осталась и живёт. Настоящий мир кроткой, сиротливой жалости и вселенской детской тоски открывается нам, это безысходное чувство маленькой души, эта вечная детская слезинка, что может быть гораздо пронзительней и обнажённей многих горестей мира. Но та давняя разлука не была последней, и по прошествии стольких лет — всё по-прежнему: «…в окне — то же горькое прошлое, / тот же тусклый вечерний свет… И навек разлучённый с дочерью, / всё молюсь я и встречи жду...» Не счесть конца разлукам, и молча плачет душа, тихо внемля молитвенным словам утешения.
Чувства детства, родины, матери, присущие человеку, соединяясь воедино, концентрирует в человеке и великое чувство памяти. Продолжая тему, нельзя не обратить внимание и на поэму В. Хатюшина «Память» (1980—1982), где в зеркале судьбы простой русской женщины, бабушки Екатерины, самого дорогого и близкого для поэта человека, отражаются тысячи судеб таких же женщин-солдаток, перенёсших годы военного и послевоенного лихолетья, спасших и обогревших Россию своей жертвенной любовью, равной которой нет и не найти в мире.
1. Бабушка
Моя деревня... Что с тобою стало!
Тебя снега засыпали до крыш.
«Уходят люди», — бабушка сказала.
Окрест стояла дремлющая тишь.
Угрюмых чувств и странных мыслей полный,
я здесь внезапной болью обожжен...
Как грустно-беден вид избы безмолвной,
где нет привычных в старости икон.
Вот здесь детей и внуков сберегала
старушка эта, холя их в тепле,
от всех несчастий бабушку спасала
крестьянская привязанность к земле.
Живет она, земную веру носит,
за благо ближних молит всех святых
и ниоткуда помощи не просит,
взрастившая без мужа пятерых,
она, одну лишь грамоту познавшая
по школе скорби русских матерей…
Вот они истоки веры, генетически унаследованные в русском человеке. Мы потом многое обретаем с годами, а вера, это осознаешь позже, даётся человеку сразу, от рождения. И живёт, не угасает в поэте память родной земли, и бабушка, что ушла в вечность, становится, как ни печально и горько, смертной памятью и болью, пока это есть в нас, мы остаёмся людьми. Не могу удержаться, чтобы не привести отрывок из поэмы, впечатляющий своей возвышенной силой любви и скорби:
4. Похороны
Цветок без бабушки зачах.
Покинул свет избу.
Четыре внука на плечах
несли ее в гробу.
Так осторожно, как могли,
среди берез родных
четыре внука гроб несли,
я был одним из них.
<…>
Могила черная ждала.
В могилу падал снег.
Ее души, ее тепла
достанет нам на всех.
Щемит душа о невозвратном, ибо воспоминание есть не только душа пережитого впечатления — это прежде всего постоянная, неумолкающая боль памяти, память о небесной родине, которую поэт сохранит в своей душе навсегда. И деревня Починки, что затерялась где-то в российской глубинке, кроме большой Родины, — малая Родина В. Хатюшина. Хотя бывает ли Родина малой? «Куда б мы ни мчались упорно, / всё держат нас вечные корни / полей и тропинок родных. / Ну как оторвешься от них?» — прошлое, настоящее, что стремительно становится нашим будущим, целая эпоха навсегда останется в этих проникновенных стихах.
Связующие нити памяти ведут и к лирическому произведению «Семьдесят вёсен, затерянных где-то…», что завершает книгу «Вино и хлеб»:
Помню лишь свет из распахнутых ставней…
Дом возле речки — наш низенький сруб…
Помню лишь запах черёмухи давней…
Помню лишь сладость некрашеных губ…
Было ли это иль только приснилось?
Иль промелькнуло в далёком кино?
То ль — возвратилось, как Божия милость,
юным волненьем, забытым давно.
(30 апреля 2019)
Ничего в человеческой душе, вопреки тому же Экклезиасту, не проходит бесследно. Мы покидаем этот мир, но наши души вековечной памятью будут привязаны к русским вёснам и снегам, к старому «дому над рекой», к «колодцу у плетня…», они ещё вернутся сюда… Поэзия даёт эту любовь, надежду и веру.
«Сияет Слово, как звезда…»
Не секрет, что каждому поэту хотелось бы, чтобы его строки стали неким символом эпохи, либо хотя бы её отрезка. И строки Валерия Хатюшина из его стихотворения «Пушкин»: «поэт в России, он — п о э т, / не больше и не меньше», — действительно без всякого преувеличения сегодня известны и часто цитируемы литераторами, даже не беря во внимание другие произведения автора, немалое количество которых уже вошло в сокровищницу русской литературы. Пожалуй, сказать настолько искромётно и красноречиво удаётся единицам! Вот так взять на одном дыхании, будто между делом, по-пушкински гениально изречь свою строку, вызывая у читателя лёгкое изумление. Ничего лишнего, более того — поэт покоряет поразительным гражданским лиризмом.
Он и творец, он и боец,
певец, гонец победный,
а выше — только лишь Отец
и Сын, и Дух Заветный.
Есть слово-символ, как пароль,
для всех в России, — Пушкин.
<…>
Когда земные времена
погрязнут в общем блуде,
его строка, хотя б одна,
но в русском сердце — будет.
И пусть во власти высших сил
течёт веков громада, —
останется: «Я вас любил…»,
и большего — не надо.
(21 июня 1998)
Сбросить Пушкина с парохода современности вместе с тысячелетней православной историей и культурой России, слава Богу, не удалось и не удастся. Возможно, благодаря именно остро отточенной патриотической строке таких поэтов, как В. Хатюшин. О вещах серьёзных, тревожащих душу, он может сказать и с гражданской болью, и с тем редким лиризмом, от которых перехватывает дыхание. Поэт, «жизнь отдавший трагической лире», оголённым нервом чувствует мир, что переполнен человеческим страданием. Вполне закономерно, что в его поэзии появляются предельно откровенные по силе внутреннего драматизма и напряжения строки. «Я не знаю, зачем я пишу, / жизнь отдавший трагической лире, / отчего так безбожно грешу / в этом лживом, безжалостном мире <…> Да, конечно, грешно унывать, / боль свою выставляя наружу. / И совсем ни к чему открывать / спящим людям уставшую душу» (1996), — уныние не к лицу поэту, к тому же оно является тяжким грехом, но зато ему дано доверить свои чувства чистому листу, перенести душевный разлад на бумагу, переплавить боль в золотую руду драгоценного слова правды. И он как проницательный художник слова видит своё назначение именно в том, чтобы представить полную правду о жизни, о народе, о человеческой одинокой душе.
«Кому много дано, с того много и спроситься» (Лк. 12: 48), — назидает нам Священное Писание. Поэту тоже даётся больше, чем иным смертным: «Пред ним история летит / в безумной смене декораций. / Поэт, как дух и совесть наций, / на сцене времени стоит», — зримо, с выразительным артистизмом представляет В. Хатюшин образ поэта в стихах «Поэт и мир» (1979). За изречённое слово поэт будет отвечать особо, ибо «ни огнеликий Ангел света / ему обмана не простит, / ни Тот, Всевидящий, что где-то / за ходом действия следит...» А посему напрашивается вывод: у настоящего художника должны получаться прочные вещи. В. Хатюшин сохраняет главное условие цельности собственной личности, то, что есть в душе и что находит выход в творчестве. Поиски одного единственного слова, в котором сосредоточен целый мир, вмещающий муки и радости священного творчества, составляют смысл его каждого прожитого дня. И вдруг находишь в книге ещё одно совсем небольшое стихотворение, в котором вся правда и тайная боль поэта, молитвенное откровение, сделанное им в поэзии сравнительно рано, в 32 года, из коего даже не представляется возможным ничего сократить либо удалить. Вот оно, как благословение небес, что снизошло на наши души, когда лучше, чем сам поэт, никто уже не сможет сказать, потому что там бьётся его живое слово:
Еще немного — и придёт
предел душевного разлада,
когда всё лишнее гнетет,
когда ненужного — не надо,
когда желание писать
высокой мудрости достойно...
Коль будет нечего сказать,
то и душа твоя спокойна.
Коль вырвать слово из неё,
прервав молчанье золотое, —
чтоб только главное, твоё,
чтоб только самое святое.
(1980)
Судьба любого большого поэта в России по главной сути всегда трагична, всегда одинока. В. Хатюшин с ярчайшей образностью передаёт это в стихах «Изгой» (1994). «Смешон, одинок и не нужен, / поэт в этой жизни — чужой. <…> Он время грядущее знает, / но там — утешения нет... / Звезда в небесах угасает, / когда погибает поэт», — здесь каждый глагол призван усилить трагизм мировосприятия автора. Познание добра и зла — воистину проклятый дар, на который обречён поэт, тем более такой, как В. Хатюшин, поэт с явно выраженной национальной гражданской позицией. А поэт-гражданин, не будем забывать, всегда способен на поступок. Так, автор в своей критической статье «Без Божества» говорит о том, что искусство «должно быть подчинено высшим религиозным задачам», служению правде, истине, когда «выше Бога нет ничего». Писатель должен ставить своего героя перед Богом, а не перед собой — вот ведущая и ключевая задача в творчестве. Познание истины делает человека свободным, что В. Хатюшин и подтвердил в стихах «Сияет Слово, как звезда…» (2016): «Поверь, художник, в путь к Нему. / Без этой веры ты — бесплоден. / Но, не подвластный никому, / ты с Ним — воистину! — свободен», — основываясь на библейских откровениях, перефразируя высказывание от Иоанна (8: 32), поэт чётко обозначает основную идею творчества и ясно видит конечную цель.
Как явление Божией милости нисходит на человека творчество. Оно тоже — тайна сия великая есть. Но есть и та неимоверная цена, которую художник платит за этот небесный дар. Просто он не даётся, его надо отработать, как и хлеб насущный. «Стократ обманут музой хитроокой, — / Всё отдал в жертву страсти неземной. / Остался я в судьбе своей жестокой / наедине с поэзией одной» (2005), — предельно убедительны эти строки поэта. Но чувство глубокого одиночества, смертельной тоски превозмогает великое чувство поэзии, спасительное и вечное. И «наш мир воскресит жизнетворное Слово», что было вначале. «Вначале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было Бог», — так гласит и Евангелие от Иоанна. И Слово это было, вероятнее всего, поэтическое, как и язык Библии, такой же иносказательный, сказочно-поэтический.
«Как широка и высока Россия!»
Тема Родины, России остаётся по-прежнему одной из самых приоритетных тем в русской литературе. Но судьбу России Валерий Хатюшин не мыслит без Бога, не видит без веры, раскрывая общечеловеческие проблемы современности в русле православных традиций и христианской морали. Человек и Бог, Бог и Россия — ведущая и ключевая идея в творчестве поэта. Духовная стезя служения Отечеству, Православию означает и служение Богу. Мощный образ России, представленный им в произведении «Мессия» (1992), ассоциируется с Христом, когда поэт от образа России идёт к Первообразу, что не может никого оставить равнодушным, словно поднимая из сердечных глубин волну пережитого, волну накопившегося горя, невозвратимости потери того родного и дорогого, что с каждым годом всё полнится, вызывая в наших душах протест и негодование.
Россия, Русь, откуда ты взялась?
И где пределы всех твоих страданий?
Ты до высот великих вознеслась
и оказалась вновь у смертной грани.
Святая, богоносная страна,
всем угождала, оставаясь бедной.
Судьба сплошных несчастий суждена
тебе в бессмертной доблести победной.
Если не будет России, что станет с миром?! Стихи написаны в тяжелейший период нашей страны. 90-е годы уже прошлого столетия — момент её бессмысленного и варварского разрушения. Иуда в новом тысячелетии становится успешным человеком, праведные законы попраны, Россия вновь обескровлена. Душа поэта даёт свой отклик суровой родине, и заключительные слова вмещают в себя невероятную концентрацию боли, ведь Родина истерзана, несчастна и нет конца её страданиям:
Отец, вдохни еще немного сил!..
Вновь на кресте неузнанный Мессия.
Предатель всё в избытке получил.
XX век. Распятая Россия.
Насколько же велика беда России, что русский народ давно не верит в своё светлое завтра. Не в этом ли и заключается самая большая трагедия России?!
Но только любовью и верой может спастись человек. Зло убивает, лечит одна любовь. Любовь к России занимает центральное место в поэзии В. Хатюшина. Эти произведения никоим образом не назовёшь данью моде, ведь писать о любви к России нынче тоже вошло в привычку. Весь вопрос в том, в каком ключе это преподнести. «Моя любовь давно уже не та... / Казалось мне, Россия, — ты святая. / И вдруг увидел я, что всем чужая / ты в этом мире, словно сирота. / Бесцельная, плутаешь, как во мгле. / Бурьяном заросла твоя дорога. / Россия, далеко ль уйдешь без Бога? / И есть ли путь без веры на земле?» («Родина», 1982) — поэт предельно честен, когда пишет об осиротевшей Родине, когда любит её даже такую, никому ненужную, растерянную, как сын любит состарившуюся и больную мать. Любить цветущую богатую страну и молодую радостную мать легче и привычней. Лишь святая и жертвенная любовь к отеческим корням и способна возродить веру. Русская цивилизация невозможна без языка Евангелия и Литургии, ей не выжить без Бога.
Что же питает эту незабвенную любовь к Родине? Ответы очевидны, когда обращаешься к ранним произведениям поэта, наглядный пример — стихи «Рассвет» (1972). Кажется, будто слышишь журчанье воды, птичье многоголосье, ощущаешь ещё приятную утреннюю прохладу, видишь бегущие по водной глади нежные солнечные блики — здесь всё образует поэтическую картину русского раздолья.
Ночь уплыла. Я грустен был недолго.
Весенний воздух чист и не согрет.
Я вспоминаю: до сих пор на Волге
не приходилось мне встречать рассвет.
<…>
Но Волга вдаль все звуки уносила
и, величавой плавности полна,
мне силу красоты своей дарила,
той красоты, что в ней отражена.
...Полощет Волга солнечные блики
среди лесов, вдоль зелени полей,
и мы за то зовем ее великой,
что вся Россия отразилась в ней.
Такая же широта мысли, к сожалению, сегодня исчезающая из современной литературы, такой же эмоциональный разбег чувств и образов характерен и для стихов, также отражающих величие России, — «По Онеге и Ладоге» (2017). Просторной кистью русского художника-реалиста автор пишет своё эпическое полотно, на котором мы видим безграничность жизни, невероятную поэзию пространства. И привольно, свободно льются приподнято-взволнованные строки:
Как широка и высока Россия!
И не по силам никаким штормам.
Наш теплоход «Княжна Анастасия»
На Север шёл навстречу холодам.
Искрились в Волге солнечные блики
среди лесов, вдоль зелени полей…
Да, мы за то зовем ее великой,
что вся Россия отразилась в ней.
Однако сокровенное, личное соприкосновение со священной историей происходит лишь в молитве. Взору восхищённых путешественников, словно в былинном сказании, явился Храм, устоявший в лихолетьях и сохранённый истинными Апостолами Веры.
За Русь веками молятся святые.
И крышку раки отворили нам.
А в ней лежали мощи, как живые,
и приложились мы к живым мощам.
<…>
В любом пути есть неземные знаки.
И был священный остров Валаам,
где возвышался монастырский храм,
где сотни лет в трудах живут монахи.
Если попытаться в стихах В. Хатюшина найти и выделить все ключевые слова о Родине и России, то начинаешь понимать, что данная задача для одной статьи просто невыполнима, подобных произведений в его творчестве не счесть и тем более не процитировать. У автора есть и такие пронзительные строки: «…здесь я рождён и умру. <…> Только бы небо родное, / только бы землю — мою», написанные им в 1982 году. Тогда это была ещё единая страна. Неутихающей болью отозвалась в его душе гибель могучей Державы. Целый цикл лирико-гражданских произведений поэт посвящает России, интонации в них меняются, постепенно приближаясь к минорной ноте. В любом случае, когда нет страны, то нет и душевного покоя. «Моя печальная любовь… / Любовь к России», — скажет он и другие слова, но почти 30 лет спустя, их главная суть останется прежней: при всех переменах и перестройках — любовь к России неизменна.
Глубоко символичны стихи «13 ноября 1993 года»: для страны это был день слёз, горькой памяти и стыда, который совпал с днём рождения поэта. Число 13 — роковое. 13 дней стояли насмерть и защитники Белого дома, который справедливо нарекли троянским конём новейшей российской истории, метко характеризующем сошедшую с ума либерально-сдвинутую Россию. «Стояли с непокрытой головой / под высотой небесного знаменья... / Ребят погибших день сороковой / совпал с моим печальным днём рожденья. / Сгоревший Дом — как траурная тень... / Он был ушедшим им уже не виден... / На Красной Пресне в этот скорбный день / со всеми плакал я на панихиде», — и в этот траурный для России день, как отмечает автор в ремарке к стихам, над Красной Пресней многие люди были свидетелями видения в небесах образа Пресвятой Богородицы. «Нас ждёт тоска немереных дорог, / нас в прах испепелят иные грозы... / Вчера закон был с нами, нынче — Бог. / И в этот день Он видел наши слезы...» — хочется вслед за автором повторить его гениально провидческие строки, которые неотступно сопровождают нашу жизнь и судьбу: «Нас ждёт тоска немереных дорог…» Воистину — Пути Господни неисповедимы.
Но и промысел Божий не дано разгадать человеку. Недаром известный поэт Анатолий Аврутин в одном из своих критических очерков назвал Валерия Хатюшина «рыцарем русского образа». Он действительно тот «печальный рыцарь и поэт», что «грозит Божественной расплатой» и «мстит за боль страны распятой». В. Хатюшин, наравне со всеми, пожил, как он пишет, «во времена лихие», смутные, но которые не прошли для него даром, они настойчиво призвали его к актуально-обострённому гражданскому перу. Существенная черта каждой эпохи — это проходящая через неё линия излома, когда на стыке веков происходит масштабный исторический слом накопившихся десятилетиями противоречий. Трудовая биография В. Хатюшина, словно в зеркале времени, отражает и легендарную биографию некогда ещё огромной индустриально-развитой страны. Он служил в ракетных войсках в Сибири, работал на Севере, строил газопровод «Север-Центр» и КамАЗ. Одним словом, поездил по российским просторам, узнал суровую романтику жизни не из книг и кино, а реально испытав на себе. Произведение «Империя» (1997) убеждает нас в том, что любовь к Родине может быть деятельной и сильной, а перо поэта злободневным и где-то даже оправданно-резким, но вместе с тем ему чужд революционно-либеральный радикализм, впадающий в крайности.
Я научился Родину любить.
Я знал тоску солдатских серых будней...
Возможно ль мне всё это позабыть?
Как на руинах в наше время жить,
которое чем дальше, тем паскудней?
Одна лишь цель мне может силы дать,
не жалко жизни, чтоб ее достигнуть:
Империю былую воссоздать,
врагам России по делам воздать
и Храм Спасенья на Крови воздвигнуть.
Гражданская лирика — ещё одна прочная ось творчества В. Хатюшина, достаточно круто очерчивающая потрясающую твёрдость его суждений. Всё наболевшее, то, что уже невозможно в себе копить, что не даёт притока добру, он изливает в патриотических стихах «Солнце русских» (2001).
Мало нас, кто упорен и смел,
кто глухое безделье презрел.
Мы готовим великий восход,
наше солнце без нас не взойдёт.
История повторяется. Катастрофизм Русского Пути остаётся прежним, до сих пор неизжитым. И автор призывает нас не к оголтелым революционным выпадам, а прежде всего к осознанным внутренним действиям — сохранить как залог народного единства нашу уникальную Русскость. Вопреки всему, русские должны победить!
Заметную роль в творчестве В. Хатюшина играет и его критическая публицистика. Не стоит забывать, что она в ХХI веке — самая влиятельная этико-эстетическая категория. Более тридцати лет Валерий Васильевич работает в журнале «Молодая гвардия», более десяти лет он является главным редактором данного национал-патриотического издания, имеющего богатую и яркую литературную историю. Раскол в нашем обществе, вызванный перестройкой, привёл и к гражданской внутрилитературной войне, к переделу литературного пространства. На страницах журнала мы находим объективное литературно-критическое осмысление действительности. Современные писатели встали перед выбором: предназначение литературы быть только художественным творчеством либо продолжать великую духовную традицию, издавна связанную на Руси с просветительством, учительством, проповедничеством. В. Хатюшин близок порой в своей горячей публицистике, как и в поэзии, к нравственному ригоризму, когда ему трудно и возразить, настолько далеко он видит грядущее. Ему свойственна беспощадная прямота мысли, безусловно, имеющая право быть. Поэт смог в своих произведениях передать всю меру холодной безнадёжности, столь бесповоротно им владеющей, с трезвой ясностью осознавая крушение былых иллюзий на скорое возрождение России.
Реализм и правда — отличительная черта всех русских классиков. И для В. Хатюшина здесь не может быть никакого компромисса в творчестве. Сложность нынешнего переживаемого момента сказывается и в том, что в прозе, равно как и в поэзии, крайне сложно создать произведение чисто мировоззренческое, идеологическое. В нашем, во всём разуверившемся обществе, потерявшем основные моральные ценности, давно нет чёткой магистральной государственной идеи. Поэт закономерно обращается к национальной духовной сфере, именно там должна произойти решающая битва за наше будущее. Это мощный образный ряд достаточно красноречивых произведений, проникнутых пониманием истинного спасения России: «На руинах Цхинвала» (2008) — очередной русский урок «пролитой крови»; «Страна родная» (2009), что безмолвствует «под смех мерзавцев и скотов»; «Взятие Кремля. Героическая баллада» (2009) — призыв к возрождению богатырской мощи Руси великой; «Пророчество» (1998) — глубокие метафизические прозрения, призванные разбудить самостоятельную мысль читателя, при этом поражающие отстранённой сосредоточенностью логического развития авторской мысли. Перед нами — весь драматизм перипетий чудовищно повреждённой русской души в ХХ веке: «…мы познаем всю горечь скитанья / без идеи, пути и названья, / только с тайною верой своей».
Эти неразрешимые противоречия не сгладились и сегодня, духовность, человечность катастрофически исчезают, хотя храмы открыты, книги доступны. Почему? Видимо, времена отречения не прошли бесследно. А отречение от собственного прошлого калечит человеческую душу. Да и полного покаяния ещё не произошло. Вернуть русской исстрадавшейся душе потерянную когда-то её важную часть — духовная идея стихотворения В. Хатюшина «Первомайская Пасха» (2016).
Пробуждение жизни в природе.
Просветление неба и глаз.
Воскресение сердца приходит
для неверием скованных нас.
Алый цвет первомайских полотнищ!
Воздух мёдом листвы напоён!
Ветер в шуме зелёном полощет
колокольный малиновый звон!
Пасха — воскресение души, победа жизни над смертью! Верой в духовное возрождение России, тёплой пасхальной радостью проникнуты эти стихи, зовущие к покаянию и ободряющие надеждой на милость Божию. «Именно в Пасху особо ощущаешь непобедимость России <…> Ибо совершенная любовь изгоняет страх», — уверен в одном из своих рассказов и прозаик, воцерковленный православный человек, Владимир Крупин.
Важное место в истории русской мысли, в русской литературе и культуре занимает именно религиозная философия. Достоевская Россия словами Ивана Карамазова говорит, что русские мальчики рассуждения о мире воспринимают не иначе: «Есть ли Бог, есть ли бессмертие?» И В. Хатюшин как художник не перестаёт искать абсолютное добро и смысл бытия, испытывая вечную неутолимую тоску по России. Она у него везде, особенно в теме прощания, которой он придаёт трогательную и щемящую сердце индивидуальную ноту. Весьма существенна и такая деталь: нужно уметь в жизни и творчестве сохранять мир в душе, одновременно уметь оставлять его, углубляясь в себя, и уметь затем возвращаться в него, не утратив терпения, душевного таланта отпускать и прощать, делая это милосердно и радостно.
Осталось мне, наверное, немного.
И в листьях ветер северный вздохнет,
когда моя последняя дорога
в немую ночь угрюмо уведет.
И все мои по Родине кочевья,
как сны, прокрутит неба синева.
«Ну вот и всё…», — прошепчут вслед деревья,
«Прощай, прощай…», — прошелестит трава.
Блеснут и стихнут дальние зарницы,
устало скрипнут старые мосты…
«Ты был нам другом», — прощебечут птицы,
«Мы не забудем», — прозвенят цветы.
«Вместо стихов мне осталась молитва»
Неистощима только синева
Небесная и милосердье Бога.
Анна Ахматова
Новое постперестроечное время, в которое мы с вами вступили, наполнено утерянными иллюзиями, несбывшимися надеждами, напрасными разочарованиями. Отрезвляющие слова поэзии В. Хатюшина не только возвращают нас к реальности, но и открывают иные горизонты души. «Когда разбиты все надежды, / одна надежда на Христа», — и не надо искать других путей, не надо обманываться, считает поэт, ибо неизбежно они окажутся лживыми. И в стихах «Немота» он правдиво говорит об этом смертельном состоянии духовной пустоты: «Сбились мы с надёжного пути, / в сердце знанья нет, куда идти. / Цели нет и света нет в крови, / нет надежды, веры и любви» (2005). Через сложную и противоречивую историческую достоверность идёт он к внутреннему примирению с собой и миром. С годами в его творчестве всё более усиливаются христианские мотивы, приходит душевное просветление, что невозможно без сострадания и жалости к человеческой судьбе. Православие как раз и содержит эти исключительно высшие ценности, эти редкие нравственные качества, взращенные верой.
Русская православная принадлежность подразумевает три начала и в литературе: православие, народность, государственность. В. Крупин как-то заметил, что «писать о священном почти невозможно, ведь только один Бог без греха». Нужно ощущать в себе невидимую ткань жизни, чувствовать её тонкую материю, которая даётся только Богом. Это и есть тот великий дар, который В. Хатюшин смог выразить в своих стихах «Дар любви»: «Я слово правды не нарушу, / стремленью верен одному — / свою еще живую душу, / как дар любви, вручить Ему» (2018).
Не удивительно, что многие произведения автора напоминают «заветный язык молитвы», к которому мы прибегаем чаще всего в трудные жизненные моменты, забывая, что он должен быть с нами и в радости. Мы не привыкли благодарить, хотя и просить о помощи — тоже труд не из лёгких. У В. Хатюшина есть и такие стихи, есть его сокровенная «Молитва», обращённая к самому справедливому и милостивому Богу
Помоги мне, Господи, помоги,
от отчаянья душу мою сбереги.
Помоги мне выжить, печальный лес,
дай надежду мне, синева небес.
…………………………………
Укрепите мой дух, вековые дубы,
чтобы вырваться вновь из капкана судьбы.
Дождь и ветер, не дайте ослепнуть от слёз,
не сорваться во тьму помоги мне, Христос...
(1996)
Годы написания данного произведения — времена перестроечного хаоса, преступного развала Державы. Но каков при этом поэтический язык хатюшинской молитвы, в нём отозвалось всё, даже сама природа вторит отчаявшемуся человеческому сердцу! А настоящие стихи не пишутся в радости, такова загадочная особенность поэзии. «И сколько б я ни плакал над строкой, / какие б чувства ни были разбиты, — / с последним словом, / как в конце молитвы, / я находил надежду и покой...» (1982). Ведь по прошествии стольких лет выжившая душа как «великую награду» за перенесённые испытания просит лишь покоя, желает чистой тишины: «…только бы вымолить ясного света, / тихого света вдали…» Даровать этот вечный свет может только молитва: «Вместо стихов мне осталась молитва. / Рифмы не жаждет душа. / Сердце щемит — нарушение ритма. / Молча живу. Не греша» (2014). Здесь важен контекст, междустрочие, когда ты чётко осознаёшь своё единственное предназначение.
«Чем глубже мысль, тем естественнее стремление творца выразить её яснее, доступнее для людей», — был уверен Георгий Свиридов, по-новому открывший миру волшебство великого языка музыки. Философский поиск, столкновение противоречивых идей и мнений научили и В. Хатюшина быть предельно конкретным и точным в своих умозаключениях на пути к постижению Божественный истины. Когда, по сути, всё остальное не имеет смысла, меркнет перед любовью единственного Бога. Путь Православия испокон веку тернист и архитруден. Духовный покой, радость, мир, смирение — основные его критерии — практически недостижимы в современной жизни. Наряду с вещами очень серьёзными, касающимися высоких религиозных понятий, поэт может сказать и о вещах обыденных, где духовное начало неотделимо от божественного и тесно переплетается с ним. Казалось бы, совсем короткое стихотворение, совсем знакомая житейская ситуация, но опять какая глубина чувственных прозрений, какие координаты духа и воли вдруг неожиданно открываются в этой блоковской строке, в этих внезапных параллелях:
Больница. Скука. Безутешность.
Боль. Равнодушье. Темнота.
Дней и ночей пустых кромешность.
Души слепая маята.
Здесь каждый звук в себя вбираешь,
не внятный вялому уму.
Здесь полной мерой понимаешь
причастность жгучую к Нему…
(Ноябрь 1992)
Именно отстаивание духовных ценностей, способствующее укреплению веры человека в Бога и в собственные силы, позволяет нам преодолевать любые невзгоды. Именно оно является и основной составляющей эмоциональной доминанты той поэтической реальности, что создаёт автор. Совестливая и тихая жизнь в вере спасает человека от гибели и поднимает над бренностью земного бытия. Православная лирика — жанр благодатный, но крайне тяжёлый. В книге В. Хатюшина она насыщена разнообразной тематикой, причём автор нигде не позволяет себе фривольной трактовки библейских сюжетов. Вот и в произведении «Соблазн» (1991) автор предупреждает нас о пагубной страсти стремления к полной свободе: «Не ищите свободу, ищите себя. / Никому не доступна свобода». Но отринув законы природы, человек вновь и вновь устремляется «за призрачной тенью бесприютной свободы», упорно добиваясь её, не понимая, что многое в этом мире «от лукавого», что очередной раз его искушают, что «опять и опять наш душевный покой / соблазняют отравленным хлебом...» А ведь предпоследние, близкие к завершению, слова молитвы «Отче наш» гласят: «Но избавь нас от лукавого…» (Мф. 6: 13) Надо жить, соизмеряя свою жизнь с Его заповедями, ибо слаб человек. Аналогично «погиб, не проживший и века, / дом с названием СССР» — рухнул, не имея под собой прочной основы, того краеугольного камня, что прочно удерживает любое строение. «Имя этому камню — Христос», — камень, на котором стоит мироздание, вечный и бессмертный, уверен поэт, о чём и говорит в произведении с конкретным и точным названием «Основа» (2017).
С противоречивой проблемой свободы тесно сопряжена и нравственная проблема покаяния, прощения и возмездия. Покаяние для русского народа сегодня приобрело особенное значение. Без покаяния нет возрождения. Но тема эта не так однозначна, как порой её пытаются интерпретировать. Просто покаяться — отнюдь не значит быть прощённым, как привыкли считать многие, тема покаяния должна быть осознана и воспринята всем русским народом, слишком долгое время пребывавшем в лабиринтах исторического беспамятства. Стихи поэта «Божий глас» (2011) не столько о последнем Русском Царе, страстотерпце и мученике, сколько о грядущем возмездии. «Всё должно когда-то сбыться. / Русский царь — есть Божий глас», — и Бог, пока ещё даёт нам время. Хотя взывать к национальному покаянию, что тоже вошло в моду, легче и проще, чем покаяться лично каждому.
История человечества, её начало — Христос, Личность, которая появилась, чтобы совершить подвиг во имя людей. Христос и крест — два мощных символа в поэзии В. Хатюшина. Земля, крестьянин на Земле — христианин, соединение имя Сына Божьего с понятием креста — крестьянин, несущий вместе с Ним Его крест. «Свет живого Креста» освещает всё пространство книги «Вино и хлеб». В русской религиозной философии утвердилась изречённая апостолом Павлом мысль о том, что человек есть ложь. В стихах «Победитель» В. Хатюшин зримо и пронзительно рисует эти библейские образы: «Была святая ночь тиха. / Предатель время выждал. / Еще до крика петуха / Пётр отречётся трижды. / Нет больше в мире ничего / до крайнего предела, / весь этот мир — лишь Крест Его, / лишь Кровь Его и Тело» (2014). Очевидно единство архетипов: Тело и Крест, Земля и крестьянин, вино и хлеб — символичные божественные знаки. И «серебристые крылья креста» — тоже еще один образ автора, правда, романтичный, уносящий в вечность, его бесконечный полёт души, ведь когда-то, не забывайте об этом, нам всем суждено покинуть эту землю.
Священная и надмирная тайна символа заключена и в иконе, где земное и неземное нашло своё художественное эстетическое воплощение. Пронзительные глаза икон «насквозь просматривают нас», как в стихах «В храме» (1980). Не мы, а они, великие святые, смотрят на нас. В этом их непобедимая власть над душой человеческой и в этом, вероятно, неразгаданный феномен искусства иконописи. Поэтому и голову склоняем перед иконой, находя спасение в её возвышенных ликах, в их печальных и сострадательных взорах: «Глядящими со стен святыми ликами / я освещён в потемках бытия. / Наедине с иконами и книгами / остывшая проходит жизнь моя», — проникновенно напишет поэт в стихах «Наедине» (2007). Один из самых впечатляющих образов-символов христианских традиций — колокол. Колокола в русской истории, культуре, литературе означают прежде всего национальный символ России. Когда срывали и уничтожали колокола, лишали их языка, то тем самым лишали жизни и людей, оставшихся без веры. Колокольные мотивы в произведениях В. Хатюшина приобретают собственную окраску. В его стихах «Молчание» (1991) мы словно прислушиваемся к голосу вечности, пытаясь услышать в нём величавый звон колоколов святой Руси. Молчание их означало духовную смерть народа, обречённого на мрак и забвение. «Колоколам связали языки. / Их бросили в подвалах пропадать. / Грохочущей эпохе вопреки / им велено безмолвствовать и ждать», — да, в истории нашей страны была и такая страница, наложившая свой неизгладимый отпечаток на наши души, такие же замкнутые в своём молчании и бесконечном ожидании света.
Но молчат порой не только колокола, с их немотой приходит и духовное безмолвие, страшно, когда внутри тебя замолкает твой Ангел-спаситель. Но не спеши кого-то осуждать, не вини мир в жестокости, а загляни в себя, как это мудро делает поэт:
Голос мне слышался птицы ночной.
Ангел мой плакать устал надо мной.
Жил я в азарте бездумных утех.
Ангел отмаливал каждый мой грех.
Счастья искал я, невзгоды кляня.
Ангел прощенья просил за меня.
………………………………………………..
Птица ночная всё чаще кричит.
Ангел мой горько и слёзно молчит…
(2017)
Птица ночная — недобрый знак, фатальная метафора неотвратимого. Иногда две заключительные фразы стиха решают всё, они звучат безмолвным приговором за грехи, за годы безверия и нравственной пустоты.
Поэт Божьей милостью, Валерий Хатюшин стремится постичь сокровенный смысл духовной реальности, передать свой внутренний опыт. И делает это искренне, правдиво, эмоционально сильно. С каждым прожитым годом становится очевидной близость его духовно-философской поэзии к религии Православия.
«Ты эту Землю сердцем отогрей»
Постигая законы развития Вселенной, находясь в поисках единства духа и материи, Валерий Хатюшин насыщает свои произведения и особым философским восприятием бытия и сознания. Уже и в стихах, написанных в 70-е годы, проявляется аналитический взгляд автора на природу различных вещей и явлений, к тому же не лишённый и проникновенной созерцательности.
Планет безжизненных семья
летит, в ночи сияя.
Под нашим солнцем ты, Земля,
единственно живая.
И вот в тревоге каждый век
глядишь на свод лазурный.
Под этим солнцем человек —
единственно разумный.
Он всемогущ, он вопреки
своей природе может
одним движением руки
природу уничтожить.
Тогда сам Бог не защитит
своей Земли нетленной;
и шум лесов, и пенье птиц
замолкнут во Вселенной.
(«Живая Земля», 1976)
Если нарушается экология природы, так гениально сотворённой Создателем, то тогда неизбежно нарушается и божественная экология человеческой души. Всё тонко взаимосвязано, переплетено невидимыми нитями в жизни и в природе. «Научная картина мироздания всё время меняется, никогда не давая ни полной ясности, ни единства», — писал философ И. А. Ильин, понимая несовершенные попытки человечества приблизиться «к живой тайне материального и душевного мира». Несмотря на эту противоречивую двойственность, В. Хатюшин пытается уловить момент целого, найти свою мысль о единстве жизни во всех её сложных проявлениях, проникнуть в тайны органического мировоззрения, связывающего разрозненные элементы мира. Мы явственно слышим голос Земли, обращённый к человеку:
Ты — голос мой, ты — вечное дыханье,
ты — разума частица моего.
Не погуби единственной попытки
всему, что есть, осмысленность придать.
Через твои страданья и ошибки
саму себя пытаюсь я познать.
Ты обретешь всесилье и блаженство
с моей холодной волей наравне,
и, сквозь свое пройдя несовершенство,
ты, человек, приблизишься ко мне.
(«Голос»)
И человек в каком-то до конца непознанном смысле является центром Вселенной, её «единственным храмом», стремясь к всеединству и вечному родству с ней:
Зеленеет Земля.
Ее гибели нет оправданья.
И пока среди звёзд
есть единственный остров живой,
нам понять суждено:
человек — это мозг мирозданья,
он — космический нерв,
всё на свете связавший собой.
(«Центр Вселенной», 1983)
Василий Жуковский когда-то сделал удивительную запись в своём дневнике: «Божьи звёзды будут светить посреди мрака земли…» Поразительно, но в поэтических текстах В. Хатюшина очень часто встречается слово — звезда. Звезда, что освещает поэтические небеса всех художников. Не исключение и В. Хатюшин, самозабвенно влюблённый в этот волшебный образ. Поэт соединяет в своих стихах землю и небо: «Шар земной меж звёзд печальных», — соединяет как недостижимую мечту человечества и притягательную тайну искусства. Для творческой личности важно сохранять в себе целое, чтобы узнавать и находить его в частном. Художник утверждает прекрасную реальность, ту систему счастья, которая как бы вне нас, вне его самого, когда зовёт в путь «звезда мечты», когда «лишь ей одной душа моя живая / принадлежит в погибели земной». И ведёт в неведомое, когда меркнет всё перед её светом. Но мысль. Но слово. Но магнетизм строк: «Смирясь еще с одним переживаньем, / пойду навстречу ласковой весне. / Как прежде, с каждым новым испытаньем / звезда мечты сияет ярче мне» («В невидимой дали», 2007), — магнетизм строк, будто пересекающихся с рубцовской «звездой полей. «Тоске любви, мечте безумной / останусь верен навсегда. / В полях ночных, во мгле безлунной / сияй, гори моя звезда…», — напишет он похожие строки, созвучные предыдущим, в недавних стихах «Моя звезда» (2019), правда, не вошедших в этот сборник, но пока эта звезда горит над русскими полями, поэт счастлив.
Проводимость, чувство причастности ко всему земному и небесному, способ провести сквозь себя Бытие, не закрываясь от него, но его выявляя и им же формируясь, рождая протуберанцы и стрелы, метафоры и загадки, — все эти поэтические качества автора призваны творить гармонию. «Я брёл среди людей, своей звезде послушный, / и пел я не как все, и путь мой был — иной… / Уйдя, я не уйду, мой друг неравнодушный. / Прочти мои стихи — услышишь голос мой», — и мы слышим его, открывая раздумчивый триптих «Не торопите жизнь» (2016), наполненный озарённостью красоты. Строки излучают неуловимую энергию тихого мерцания, лишь некий лёгкий отблеск совершенной красоты, потому что настоящие вещи не блестят, а мерцают. Великие вечные образы — мудрость и красота. Трудно преодолеть искушение и не привести маленький шедевр автора «Цветок звезды» — это настоящее причащение к красоте, звезда его искреннего и подлинного таланта.
В лесной тиши, в глухом затоне
речной воды
я взял в холодные ладони
цветок звезды.
Вонзился в руку, словно жало,
ее огонь,
звезда, шипя, в затон упала —
прожгла ладонь.
Тогда, склонясь над зыбкой глубью
ночной воды,
ладони свёл я и пригубил
глоток звезды...
И мне с тех пор во тьме кромешной
светло всегда,
в моей душе, земной и грешной,
горит звезда!
(1977)
Но, как гласит Книга Бытия: «Светила созданы не только для освещения мира, но и для знамений» (Быт. 1; 14). Библейский образ «Звезда Полынь» — символ наказаний Господних, описанных в Книге Откровений, у В. Хатюшина знаменует трагическую катастрофу гибели страны, за что её главных разрушителей ещё ждёт впереди кара праведная: «Звезда Полынь, звезда печали / нас чёрной былью обожгла... / Но мы тогда не разгадали, / какую весть она несла» (1993). Как известно, незадолго до этого, в 1986 году произошла Чернобыльская трагедия. Зловещую тень Чернобыля тогда аналогично сравнивали с Апокалипсисом, вспомнив слова последней книги Нового Завета «Откровение Иоанна Богослова» — пророчество о «Звезде Полынь»: «Третий ангел вострубил, и упала с неба большая звезда, горящая подобно светильнику, и пала на третью часть рек и на источники вод. Имя сей звезде «полынь»; и третья часть вод сделалась полынью, и многие из людей умерли от вод, потому что они стали горьки» (Откр. 8: 10-11). Этот мрачный, трагедийный образ вошёл почти во все художественные произведения, посвящённые Чернобылю. Но разве Чернобыльская катастрофа и катастрофа потери страны стали для нас уроком-предупреждением?! Какие ещё потрясения уготованы нам? Когда череда несчастий минует Россию?
В этом глобальном смысле, произведения В. Хатюшина наполнены не только личным содержанием, их автор прежде всего видит многообразие отражений в мире природы и человечества. В его душе рождается такой же священный порядок, как и в душе Создателя. Ведь малое и большое, всё соединяется в Боге. Каждая выразительная деталь стиха, будь то цветок или одна единственная трепетная травинка, вместе и по отдельности создают истинное торжество красоты:
Июльский полдень, половина лета.
Сияет солнце в синей высоте.
Цветы в полях под океаном света —
любовь Творца к тончайшей красоте.
<…>
Волнует высь упругими лучами
природы летней трепетную кровь.
В сиянье поля нежными цветами
Бог выражает нам свою любовь.
(2008)
И совсем рядом — любимые им листопадные мотивы. Хатюшинский осенний узор прозрачен и невесом, как тонкая кружевная паутинка, сокрытая среди листвы дерев. «Своей привычки старой не нарушу, / уйду от грусти в тихий листопад. / Мне лишь природа успокоит душу, / и незаметно посветлеет взгляд» (1997), — во всём сквозит возвышенная грусть, нет напрасных сожалений, когда первая половина жизни осталась позади. «Мой месяц ноябрь и дождливая осень / согреют мне грудь одиноким теплом, / и в тягостном небе минутная просинь / глаза затуманит, как сладким вином. <…> Я всё потерял, всё растратил беспечно, / что зыбко и смертно в людской беготне, / но то, что владеет душой бесконечно, / на вечные веки пребудет во мне» (1996), — и эти стихи так же высвечивают суть жизненной философии поэта, его талант по-настоящему видеть и понимать скрытую глубину природы и человека. Подобные элегические настроения характерны и для другого совсем недавнего произведения, где под пером зрелого художника никогда не кончается осень, она, как на полотнах Левитана, щедро дарит нам свои краски, неспешно смешивает их и наносит на холст, на далёкие пространства земли и неба, заполняя своей немеркнущей красотой и пространство наших душ. «Что через годы эти строки скажут? / Какую грусть в сердцах разбередят?.. / Семидесятой осени всё так же / сухие листья под ноги летят… <…> И сохранит душа не дни лихие, / а этот миг застывшей красоты — / семидесятой осени сухие / кленовых листьев красные цветы…»
Глубоко символичны и стихи «Третий снег» (2018), магически замыкающие бесконечное кольцо человеческой жизни и судьбы в круге первом, втором и третьем. Ходасевич был прав, когда философски изрёк: «Время, ветер и песок». У В. Хатюшина свой образ, где каждый жизненный круг неотступно сопровождает вечная белизна снега, навсегда заметающая «все следы и пути», что заметёт, покроет когда-то и наш последний приют на земле. Смерть — бессмертие — категории религиозно-метафизической проблематики, где явственно ощущается и дыхание мистики. «Во всех делах твоих помни о конце твоём, и вовек не согрешишь», — учит Книга премудрости Иисуса, сына Сирахова (7: 39). Памятование о смерти благотворно, оно удерживает от греха.
Духовная лирика неотделима, тесно сопряжена в книге и с лирикой любви, по сути, ни одну свою строку поэт не написал, не вдохнув в неё свет и тепло этого жизнетворного чувства. Отсюда неслучайны и такие сакральные строки: «Сбережём в душе своей бессмертной / всех, кто в мире дольнем нас любил». Лирика любви — ещё одно настоящее мерило поэтического таланта автора. В данном сборнике она аналогично является актуальной сквозной темой, но отличается большей экзистенциальной насыщенностью и художественно-поэтической ёмкостью. Возможно, есть нечто предопределённое и в том, что книга открывается загадочным стихотворением «В ночь перед Рождеством» (1971), завораживающим музыкально-романтичной стихией удалого санного полёта, безудержно радостной, такой же бескрайней, как северные степи. Но и тем выразительней контраст, будто целая бездна пролегла между этими и совсем иными, реалистически психологичными, стихами «Смерть матери» (2009), что насквозь пронизаны сыновьей любовью к матери, сильнее которой не бывает ничего. Если даже «в больную душу западёт» другая любовь, то сможет ли она излечить её?! Неприемлемо, невыносимо связано со смертью забвение любви. Да, смерть и любовь нерасторжимы — это духовная закономерность бытия.
Небесный блеск ночных лампад…
Весны промозглой снег и слякоть…
Ещё я долго буду плакать
над самой горькой из утрат.
Наркоза тягостный провал…
Надежд больничных упованья…
Я вместе с ней переживал
ее безумные страданья.
Трагическая невозвратимость самого родного человека, смертельная тоска и боль неминуемой потери, сковывающая разум и сердце, заполняют собой всё поэтическое пространство не только стиха, но и выходят далеко за его пределы, создавая особый, сугубо личный внутренний контекст. Наука, в сущности, не отвечает на вопрос, где пролегает грань между жизнью и смертью. Религия отвечает, а вслед за нею — поэзия, так как она адресована человеческой душе и взывает к ней почти молитвенно.
В последний раз взглянули мы
в глаза друг другу. Сказка детства
мелькнула в памяти из тьмы
в тоске обрушенного сердца.
<…>
Как жаль тепла далеких лет!..
Тех лет теплом проникнут весь я…
В холодном гулком поднебесье
дрожал померкший звёздный свет…
Тот звёздный свет для человека верующего — единственная спасительная ниточка от нравственной глухоты и жёсткости сердца, ведь для веры границы нет. Произведения В. Хатюшина близки и понятны именно своей беспощадной честностью и правдой, когда человек иногда падает в бездны, а иногда поднимается на немыслимую духовную высоту. Пафос греха и покаяния, страдания и искушения — самый верный камертон его поэтики, обширной и разнообразной, а главное — согретой чувством неподдельной любви к человеку и творчеству.
В Священном Писании говорится: «Царствие Божие внутри вас есть» (Лк. 17: 20-21). Обретём ли в себе это Царствие? Пока ещё Бог даёт нам этот шанс. Но война сил ада с Православием не закончилась. За Веру тоже нужно идти в бой. Поэт и гражданин своего Отечества Валерий Хатюшин остаётся на передовой линии огня, остро чувствуя ход истории, умея прозорливо сопрягать события, разделённые временем. Воля и сила художника всегда проявляется в преодолении. Книга «Вино и хлеб», соединяя времена и эпохи, излучает тот надмирный, Божий свет, что служит в русской словесности правде добра, истины, правде творческого труда. Именно этот высший свет поддерживает в нас жертвенный и благородный огонь духовности.
И в завершении — ещё благословенные строки поэта, в чём-то романтически перекликающиеся с гумилёвскими, с надеждой и верой открывающие тайну вечного:
Мы обязательно вернёмся
под сень бессмертной красоты,
уснём однажды и проснёмся
там, где рождаются мечты…
г. Минск