(Поэт и трагедия России)

       Есть в России поэты, жизнь и творчество которых не вмещаются в рамки самовлюбленной псевдопатриотической критики, поэты, свободные от ежедневной околопремиальной мышиной возни, поэты, своим свободным дыханием разметающие завалы литературной шелухи и подвластные лишь одному хозяину – голосу совести. Таков поэт Валерий Хатюшин.
       Русское сердце никогда не смирится с порционными, мелкими радостями неволи. «Мы работаем в офисе! Нам хорошо платят!» – восклицают иные. Но стоит спросить их: а чем вы там занимаетесь? – и сразу становишься «врагом», «свихнувшимся патриотом», в лучшем случае – «юродивым». А ведь это как раз вопрос вопросов – проблема нашей совести. Нынче многие стихотворцы ушли от ответа на этот вопрос, освободили свои души от крыльев. Вот и бродят они по страницам нынешней печати, как бескрылые уродцы. Приглядишься – дрожь пробирает. Но ими всегда был полон литературный мир. Пусть хоть его трижды назовут «новым»! Истинному поэту нельзя спрятаться. Его замечают сразу и потому долго «не замечают» в печати. А когда он все же грянет, как солнечное утро, как летний проливной дождь, как нечто такое, без чего уже невозможно представить саму ткань эпохи, они говорят: это мы, это мы были рядом, это нас он называл друзьями и кровными братьями.
      Валерий Хатюшин пришел в литературу очень молодым. В его юношеских стихах можно разглядеть всю будущую палитру зрелого мастера. И это понятно – ведь он учился у природы, а она – хороший учитель, только надо знать, как с ней разговаривать, как понимать ее. Всякому человеку способность слышать тайну дана с рождения, но упустишь время – и способность эта умирает в твоем сердце. Валерий Хатюшин уже в семнадцатилетнем возрасте знал свое предназначение:

         …Ухожу, как бы вслед ни смотрели,
         удивленья и страха полны.
         Просто мне не до буйных веселий,
         просто хочется тишины.

         Оставляю хорошую память,
         ухожу, сентябрем шурша,
         и деревья мне машут руками,
         тяжело и тепло дыша.
         (1967)

       Так началась для поэта вторая половина ХХ века. И вся его судьба, и рабочие будни на стройках великой страны, где «свистел промозглый Север, дремал седой Байкал», и горячие молодые думы, когда мерз он в траншее «в непросохшей робе», и первые опыты сердца – все это многоцветной мозаикой ложилось на полотно его поэтического мира. Можно долго цитировать «молодые» стихи поэта. Об этом много уже писали. Чтобы не повторяться, добавлю, что сам он редко говорит о своем прошлом. Быть может, сокровенность его стихов и их светлая простота нуждаются в некотором «замалчивании» и «непроговаривании» основ. Не будем многословны и мы. И всё же – попробуем представить, как, будучи монтажником-высотником на строительстве КамАЗа, где-то под буйно-ветреными небесами, молодой поэт слагал крепкие строки, а потом читал их своим первым слушателям – таким же рабочим:

         …Стиснув зубы, у края
         я впивался в металл
         и, по балкам шагая,
         о земле забывал.
         И отвык я качаться,
         и у всех на виду
         вдруг опомнился: «Братцы,
         я по небу иду!..»
         (1973)

      Пространство таких стихов предельно ясно. Поэтическое слово разбивает миражи, подменяющие действительность, миражи, насаждаемые туманным сознанием воинствующей обывательщины и околонаучного философствования. А ведь поэтов, утопающих в таких миражах, – отнюдь не единицы. Их тьмы, и тьмы, и тьмы. Тем более обидно, что некоторые из них надеются «остаться» в литературе за счет выигрышной темы, за счет безадресных восклицаний о природе «небесного». Но право сказать правду принадлежит не всем. Говорят, один в поле не воин, но когда само это поле до малого своего колоска прорастает в душе воина, когда она, душа эта, непостижимым родством спаяна с этим полем, – тогда и один, поднимающийся на битву, воистину неодолим.
       Сколько же можно страдать «хатюшинофобией» сомнительному критику В.Бондаренко, стремящемуся сразиться всеми своими огнедышащими головами с поэтом, вышедшим из народа? Зачем ему, этому всеядному «критику», лгать и изворачиваться у всех на виду в своем псевдолитературном «Дне», для чего обвинять поэта во всех смертных грехах, когда исход битвы предрешен? Поэзия – тот самый меч-кладенец. У кого он в руках, тот спокоен. Все же остальные «литературные» ернические умствования попросту не имеют смысла, ибо они, образно говоря, виртуальны.
       Валерий Хатюшин успел высказаться и в прозе, и в публицистике, и в критике, несмотря на гвалт, шипение и сплетни, которые бушуют вокруг его творчества (причем не только в либеральных СМИ). Большая часть нынешних «писателей-патриотов» желает (ох, как желает!) найти положительный момент в некотором (очень тонком) союзе с властью (хотя бы – с московской). Писательские союзы расползаются, расчленяются на глазах, как медузы, и бесхребетность эту выдают за плюрализм. Литературные генералы занялись «сколачиванием бабок» (опомнились!), а те, кто сидит поближе к кормушке, – разоблачением бывших заместителей и поисками кладов в собственном «Доме», потроша несчастные стулья на глазах у бывших своих читателей под руководством проворного «Остапа». Все это «болото» бесконечно радует наших врагов, дает им силу и уверенность в нашей слабости, в нашем пустословии. Немногие, очень немногие живут по закону совести. Среди них, повторюсь, – Валерий Хатюшин.
      В обществе потребления и к литературе отношение потребительское. И в этом сегодня – корень зла. Некоторые признать сей факт не хотят, но лелеют надежду быть «узнанными», «признанными» как раз тем самым обществом, которое есть могила культуры, саркофаг духовности. Стремясь к поставленной цели (к признанию, к известности), писатели сами встают в ряд «раскрученных» (то есть закрученных) винтиков маскультуры, и лучшие из них, сгорая в маховике, погибают физически, худшие – становятся частью маховика, движителя «новой литературы», толкача реформ, и погибают духовно. Малая часть оставшихся не у дел идет на скармливание обывателю ради усмешек и кривых подмигиваний. В. Хатюшин в статье «По закону и букве Талмуда» («Казачий Спас», №10, 2004 г.) говорит об этом точнее, ссылаясь на известные документы. А в одном из стихотворений, написанных совсем недавно, – выносит печальный приговор:

         Мы идем всё дальше от Христа,
         впереди – немая пустота,
         впереди – отчаянье и страх
         и блужданье смертное впотьмах.

       Почти сорок лет своей творческой деятельности поэт материализует, озвучивает голос совести, существующий в природе, в душе, в мироздании. «Нас заставляют приспособиться к жизни во тьме», – говорит он. Что же мы делаем, чтобы не подчиниться этому насилию? Большинство из нас – ничего! Нас радует, что в темноте – больше свободы, так называемой «свободы творчества». «Когда же наступит настоящий ДЕНЬ?» – хочется воскликнуть по прочтении газеты «День литературы». И это не просто каламбур, это ирония катастрофы, пронизанной ядовитыми бациллами «бондаренковщины». И еще цитата: «Те из людей, которые все время кричат о свободе и неких «свободах», – есть дети погибели, лишенные Святого Духа, а значит имеющие темную душу. Достоевский называл их бесами» (В.Хатюшин, «Протуберанцы»).
       Хатюшин отбирает у нынешнего так называемого «нормального» человека последнюю соломинку – возможность наслаждаться бездумием, бездуховностью, пустословием. Бескомпромиссным творчеством он ставит все на свои места. Все это неприятно видеть и слышать, главным образом, тем, у кого рыльце в пушку еще со времен раскола Союза писателей СССР. Власть, которая периодически организует «петушиные бои» патриотических писательских союзов, знает что делает. А всякие там Голубничие и Замшевы (прорабы расколов, поборники «литературных меньшинств») ловко подвывают и подвизгивают («знай наших, наши – не продаются!»). Одряхлевшие «литературные» маэстро ушли в свои норки. Зато от их имени высказываются случайные люди, направо и налево брызжущие слюной «во имя искусства». И посыпают писатели головы собственным пеплом, и мечут пыль в глаза всем: и бывшим своим, и новым чужим. И даже внутри маленьких писательских союзиков – каждый за себя. Однако литературный процесс – вещь капризная.
      Раскручивается, раскручивается маховик… Но маховик маховиком, а процесс – процессом. Одно от другого не зависит. И некоторые газеты, провозгласившие себя вестниками литературного процесса, оказываются «пережеванными» маховиком. Не избежала этой участи и «Литературная газета». Жуют нас, жуют, а мы всё думаем, откуда есть пошла «русская идея» и что у президента на обед. А вокруг – та самая бездна, которую предсказывали нам в самых страшных пророчествах.

         Глохнет Слово, и за часом час
         Божий образ покидает нас.
         Мы уходим дальше от Христа.
         Впереди пустая немота.
         (2005)

       Итак, бездна открылась. Она поглотит любого, стоящего пред нею в оцепенении, она поглотит того, кто вожделенно заглядывает внутрь. А те, кто надеется уцелеть в полете «над бездной» – наивные утописты. Уцелеть можно лишь вне бездны. Ибо слово истинного поэта всегда обращено к Творцу. Надежда, которую дарит нам поэзия Валерия Хатюшина, сродни музыкальному аккорду, звучащему вне мирового хаоса.

Елена Сапрыкина