ТЬМА

(Фрагмент российской трагедии)

Одноактная пьеса 

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА:

 

ДУБОВ Егор Васильевич – квалифицированный рабочий завода.МАРИЯ – жена Дубова.
САША – их сын, ученик 2-го класса.
ВАРВАРА ИВАНОВНА – мать Дубова.
СИЛИН Григорий Павлович – сосед.
РОЗА МАРКОВНА – жена Силина.

  

Комната обычной квартиры. В замороженном окне – дневной свет. У окна сидит Варвара Ивановна, что-то вручную зашивает; она – в шубе и валенках, голова укутана в шаль. Через приоткрытую дверь смежной комнаты слышен женский голос, монотонно напевающий колыбельную мелодию.

 

ВАРВАРА ИВАНОВНА (говорит с собой). Что они с нами делают, паразиты!.. В войну свет у нас не отключали… А теперь весь Омск сидит без света и без обогрева. Они что, совсем спятили? Тут ведь Сибирь!.. О, Господи, неужто и вправду последние времена наступили?.. А этот рыжий антихрист приезжал к нам сюда, чего-то всё говорил, распинался, голову всем дурил, дурил. На два дня электричество дали. А как уехал – опять всё отключили. Ну не враг, а? Хуже врага… Да и этот, хлыщ-губернатор, перед ним стелился, блеял, как овечка, уверял по радио, что не будут отключать у тех, кто платит… Опять врал. Мы-то вот платим за всё – и сидим в холоде. А другие чем будут платить, если зарплату по полгода не дают? Ох-хо-хо… Дожили… Такую страну разрушить!.. Это надо ж!.. За окном мороз за сорок; маленький, вон, опять простудился, в школах ребята одетые сидят, в варежках пишут. А народ всё молчит, молчит… Да будь я мужиком, я бы этих иродов… Кабы не мое сердце… (Концом шали вытирает глаза.)

 

Слышится хлопок двери. Из прихожей в комнату входит Дубов – в тулупе, шапке и валенках.  

 

           ДУБОВ. Ну как вы тут? Живые? В берлоге – и то теплее. Где Маша?

ВАРВАРА ИВАНОВНА. Ванечку укачивает. У него опять температура. Надо врача вызывать.

ДУБОВ (садится на стул). Ах ты… Чего боялись, то и случилось. Попробуй сейчас дозвонись до врача. В городе сплошь эпидемия гриппа. (Выкладывает из сумки на стол буханку хлеба и пакет молока.) Смотри-ка, а молоко-то, пока нес, замерзло. И хлеб окаменел. Мать, сколько в квартире градусов-то, а? (Смотрит на термометр, висящий на стене.) Ого! Всего-то четыре градуса! Пар изо рта идет. Ну, гады, ну сволочи! Сегодня последний цех на заводе остановился. Ни тепла, ни света, ни зарплаты… Люди пришли и разошлись по домам. А что дома-то делать? Заживо замерзать?

ВАРВАРА ИВАНОВНА. Вот и я говорю, чего по домам-то было расходиться? Взяли бы ломы – да к губернатору, в его, как ее, администрацию. Припугнули бы малость.

ДУБОВ. Припугнешь их, как же! Эту администрацию полк милиции охраняет. С вот такими отъевшимися рожами за наш счет. Вроде все русские, а стрелять нас будут, как собак…

  

МАРИЯ. Потише. Еле укачала. Заболел ребенок. Что теперь делать, не знаю. В больницу везти, так там, говорят, тоже свет отключают. Пойду газ зажгу, может, нагреет немного.

Скоро, видать, и газ перекроют. Люди при такой жизни ни за что платить не хотят. Вот тогда мы все и дадим дуба. Ночью к постели примерзнем.

 

Слышится стук в дверь. Дубов выходит в прихожую, затем возвращается вместе с Сашей, одетым в зимнее пальто, валенки и вязаную шапку. Дубов снимает с него ранец.

 

           ДУБОВ. Не раздевайся, сынок. Тут такой колотун. Сильно замерз?

Появляется Мария, быстро подходит к Саше, берет его руки и отогревает дыханием. 

САША. Неа. Холодрыга. Последнего урока не было. Всю школу домой отпустили. Завтра, сказали, не приходить. Учителя будут это… Как называется? Бастовать, что ли?

ВАРВАРА ИВАНОВНА. Много они набастуют… Может, еще голодовку устроят, на смех Чубайсу… Тут не бастовать надо, а…

 

Мария поворачивается к Варваре Ивановне. 

ВАРВАРА ИВАНОВНА. Да что тут… Я ничего не сказала (смотрит сострадательно на Сашу). Ладно бы только нас, стариков, все эти Чубайсы ненавидели. А то ведь над детьми издеваются.

МАРИЯ (Саше). Пойдем на кухню, я тебя горячим молоком напою.

 

Мария и Саша выходят. Дубов садится в кресло. 

           ВАРВАРА ИВАНОВНА. Егор, как дальше жить-то будем? Скоро вода в кране замерзнет, тогда совсем хана.

ДУБОВ. Ох, мать не знаю, не знаю. Сам себя об этом спрашиваю каждый день.

ВАРВАРА ИВАНОВНА. Что спрашивать-то? Народ поднимать надо, а то так молча и вымерзнем все, как мамонты.

ДУБОВ. Какой народ? Где ты видишь народ? Каждый только ради себя живет. Давно у нас уже нет народа. Так, население… Кого поднимать и с чем? Болтунов много по пьяни. А как до дела – все в кусты. У одного понос, у другого сопли, у третьего теща заболела – никто никуда не пойдет.

ВАРВАРА ИВАНОВНА (со вздохом). Да… Выродился народ. Вот и делают с нами что хотят.

Свет в окне заметно тускнеет. Комната постепенно погружается в полумрак.

ВАРВАРА ИВАНОВНА. Мы с твоим отцом еще перед войной в этом городе жили. Он и станцию нашу электрическую строил. Помню, в нашем бараке проводку провели, лампочки повесили, потом первый свет дали. Сколько радости-то было!.. Ну, думали, теперь заживем! При печке да при свете! Мы были еще неженатыми тогда, я девчонкой была, в школе училась… Потом война. Голодно было и холодно. Дрова по карточкам выписывали. Но свет никогда не отключали. Я это хорошо помню. Мы с мамой вдвоем жили. Она в заготпушнине работала, бухгалтером. По вечерам допоздна под лампочкой сидела, всё на счетах считала. Тогда отчетность была очень строгая. За ошибку могли и посадить. А твоему отцу сначала бронь дали, он на ТЭЦ работал. Потом, в середине войны, все ж мобилизовали. В сорок пятом вернулся раненым, прихрамывал немного. А тут и завод ваш электромеханический начали строить, первые цеха быстро построили, года за два. Его туда и взяли мастером… по этим… по моторам, что ли. Так что я замуж за мастера вышла. Он хорошую зарплату приносил. Да и карточки к тому времени отменили. Сначала все дорого было, в магазинах-то, а потом цены начали снижать. Жить стало полегче. Да только недолго мы с ним пожили-то. Как ты родился, он сильно хворать начал. Говорил, почки на фронте застудил. Помер он, когда тебе годика три было. Ты ведь, наверное, его и не помнишь… (вытирает глаза концом шали).

ДУБОВ (встав с кресла). Мать, ты мне историю эту уже по десятому разу рассказываешь.

           ВАРВАРА ИВАНОВНА. Ничего. Ты послушай. Я, может, ее себе рассказываю… Кто бы мог подумать, что до такого доживем? Отцы-то ваши за баб не прятались, когда на фронт уходили. Героями были. Страну отстояли…

ДУБОВ. Ох, мать, не береди душу… Без тебя там кошки скребутся…

 

В комнате становится темно. Окно едва освещено. Входят Мария с Сашей. Мария зажигает свечи. Саша достает из ранца учебник, садится за стол, склоняется над книгой. Мария ставит свечу на стол перед Сашей.

 

САША. Да вот, рассказ про огурцы, прочитать и пересказать.

МАРИЯ. Ну читай, читай (трогает его лоб). Что-то мне и твой лоб не нравится. По-моему, горячий. Или уже кажется всё…

ДУБОВ. В такую холодину только про огурцы и читать… (Подходит к Саше, тоже трогает его лоб.) Да нет, ничего, нормальный лоб. (Подходит к Марии.) У Ванечки температуру мерила?

МАРИЯ. Мерила. Тридцать восемь. Горло у него красное… Попробуй завтра с утра врача пригласить.

ДУБОВ. Попробую… Сделай нам чаю. Что-то я никак не согреюсь.

 

Мария выходит. Дубов вновь садится в кресло. 

САША (повернувшись к отцу). Пап, а кто такой Чубайс?

ДУБОВ. Чубайс? Да как тебе сказать, чтоб не выругаться?.. Даже и не знаю… Враг рода человеческого, вот он кто. И не он один такой. А все из его породы…

САША. Пап, почему они людей ненавидят?

ДУБОВ (вздохнув). Ох, сынок… Работа у них такая – людей ненавидеть. Большие деньги платят за эту работу. Откуда только берутся подобные уроды?

САША. Когда я вырасту, я стану главным милиционером. И посажу их в тюрьму.

ДУБОВ (усмехнувшись). Идея хорошая, сынок. Да, боюсь, времени не хватит дождаться. Не дадут они тебе вырасти, ублюдки. Демократия, в душу их…

Входит Мария с подносом. Ставит на стол чайник и чашки. 

МАРИЯ (разливая в чашки кипяток). Опять ругаешься при ребенке.

ДУБОВ (подсаживаясь к столу). Ругайся, не ругайся, дети сами уже всё понимают. Мать, иди чай пить.

Варвара Ивановна откладывает шитье, садится к столу.

ДУБОВ. Вот именно, я и сам хотел бы знать, что оно такое. И откуда это взялось на нашу голову.

МАРИЯ. Ой, сынок, не поминай их на ночь глядя.

Все молча, не торопясь, сжимая двумя руками чашки, пьют чай. Вдруг в комнате вспыхивает электрический свет.

ВАРВАРА ИВАНОВНА. О, Господи… (Ставит чашку, крестится.)

Загорается экран телевизора. На экране какой-то пародист, кривляясь, смешит публику. Публика хохочет. Варвара Ивановна зажимает уши.

Саша подбегает к телевизору, выключает. Из смежной комнаты доносится детский плач.

МАРИЯ (с досадой). Разбудили… Ждешь этот свет, ждешь, а он только во вред (выходит в смежную комнату).

Слышится ее голос, напевающий колыбельную. Варвара Ивановна задувает свечу, стоящую на столе. Другие свечи продолжают гореть. Дубов встает из-за стола, подходит к окну, трогает батарею отопления.

ДУБОВ. Холодная, как лед. Надо бы обогреватель включить, пока свет есть.

Выходит в прихожую, возвращается с обогревателем, вставляет шнур в розетку. Варвара Ивановна наливает в чашку кипяток и вместе с чашкой пересаживается в кресло.

ВАРВАРА ИВАНОВНА. Сейчас все включат обогреватели, и свет погаснет.

ДУБОВ. Может, успеем немного воздух погреть.

ВАРВАРА ИВАНОВНА. Ты иди лучше у Ванечки погрей, там нужнее.

Дубов с обогревателем идет в смежную комнату.

САША. Баушка, а что такое бердан?

ВАРВАРА ИВАНОВНА. Какой еще бердан?

САША. Ну вот тут написано: «Сторож из бердана выстрелил вверх».

ВАРВАРА ИВАНОВНА. Так это… ружье такое.

ВАРВАРА ИВАНОВНА. Кого еще несет нелегкая? Иди-ка, внучек, открой.

Саша выбегает в прихожую. Через паузу входит Роза Марковна – в шубе, сапогах и меховой шапке. Саша вновь садится на диван, читает учебник.

РОЗА МАРКОВНА. Здрасте. Хозяева дома?

ВАРВАРА ИВАНОВНА. Дома, не кричи. У нас маленький заболел.

РОЗА МАРКОВНА. Добрый вечер. Поздравляю с освещением. Скоро, говорят, и тепло дадут. Юрий Иванович, наш губернатор, договорились с Анатолием Борисовичем, что больше веерных отключений в нашей области не будет, сама по радио слышала.

 

Мария садится на диван, прижимает к себе Сашу 

РОЗА МАРКОВНА. Вот ты всё не веришь, Егор, а президент сказал…

ДУБОВ (стоя посреди комнаты). Роза, ты чего прибежала-то, поболтать или дело какое у тебя? (Садится за стол спиной к Розе Марковне.)

РОЗА МАРКОВНА. Ой, Егор, вечно ты… Маша, я чего хотела рассказать-то. Так смешно! Включаю сейчас телевизор, а там концерт в записи показывают. Помнишь, я месяц назад в Москву ездила, заодно в Театре эстрады побывала. Я тебе не рассказывала? Ну что ты! Так было весело! Жванецкий выступал, Хазанов, Задорнов, еще была Клара Новикова – чуть не все наши звезды юмора. Я так смеялась, так смеялась, ну просто до слез. Свет-то когда дали, включаю я телевизор – а там этот концерт в записи идет. Ой, Маш, не поверишь, смотрю, а на экране-то меня крупным планом среди зрителей показывают. Да так долго! Наверно, целых полминуты.

МАРИЯ. Поздравляю. Но мы это не смотрим. Нет причин веселиться.

ВАРВАРА ИВАНОВНА. Теперь ты у нас кинозвезда. Целых полминуты страна на тебя любовалась.

РОЗА МАРКОВНА (махнув руками). Ой, да ну вас! Мой вот тоже говорит, что меня, не глядя на экран, по голосу узнал – я громче всех смеялась. Взял – и переключил на другой канал. А там Егор Тимурович на каком-то собрании выступает. Или съезд какой-то был, не поняла. Его что-то давно нигде не видно. Ну такой милашка, такой весь кругленький, как солнышко, и складно так говорил, певуче, интеллигентно, я прямо заслушалась. Не видели?

Дубов медленно разворачивается к Розе Марковне. 

ДУБОВ. Роза Марковна, а Чубайс там, случайно, не выступал?

РОЗА МАРКОВНА. Нет, Егор Васильевич, не видела. Он такой умный, такой умный, страсть!

ДУБОВ. Он-то, может, и умный. Но ты-то – дура набитая.

ДУБОВ (протянув руки в сторону Розы Марковны). Ты чего сюда в шубе-то приперлась? Может, разденешься. Или холодно тебе? А спишь-то в чем? В горячей ванне давно мылась? Или в Москву летаешь в баню-то? К Чубайсу поближе.

ДУБОВ. Чего «прекрати»? Вы хотите эту дуру слушать?

РОЗА МАРКОВНА. Ох, Маш, я не обижаюсь, я знаю, твоему Егору всегда не хватало культуры.

ДУБОВ. Дуй отсюда! И чтоб больше я тебя здесь не видел и не слышал!

ДУБОВ. О! Недолго музыка играла. (С иронией.) Позвоните Чубайсу, Роза Марковна, передайте ему большой привет. 

МАРИЯ. Егор, сколько раз тебя просить, не сквернословь при ребенке.

ДУБОВ. Терпения моего не хватает.

ВАРВАРА ИВАНОВНА. Правильно он ее отшил, демократку неумытую. Скоро у ней сопли к носу примерзнут, а она всё гайдарами умиляется. Всё этих смехачей слушает. Не насмеялась в своей жизни, чучело гороховое. Прости меня, Господи.

 

Дубов зажигает свечу на столе 

ДУБОВ. Не пойму я наш народ. Чего ему еще надо, чтобы проснуться? Что еще с ним должны сделать, чтоб он очухался и за ум взялся?

САША. Баушка, а кто такие демократы?

ДУБОВ (после недолгой паузы). Человекообразные обезьяны на двух ногах. Понятно?

ДУБОВ. Так и запомни: человекообразные обезьяны без мозгов и без души.

Ну, если это опять она, я ее с лестницы спущу (выходит в прихожую).

МАРИЯ. Егор! (Быстро идет следом за ним, но тут же сталкивается с входящим в комнату Силиным, одетым по-зимнему.) Ой!

МАРИЯ. Извини, Григорий Павлович, в этой темени только людей пугать.

 

Следом за Силиным входит Дубов. 

 

СИЛИН. Чёй-то моя оглашенная от вас как ошпаренная прибежала?

ДУБОВ. Григорий, ты повлияй на свою благоверную, а то она все где-то в облаках витает. Пришла тут без всякой надобности, перья распустила, мол, по ящику ее показали – радости-то полные штаны. Гайдара она там увидела – любовь свою безответную. Ты чего ее не воспитаешь никак? Поговори с ней по-мужски, проведи политинформацию, а то от слова «Гайдар» у нее глаза маслом покрываются.

СИЛИН (машет рукой). А-а, бесполезно. Много раз пробовал. Как об стенку горох. Хоть кол на голове теши. Увидит какую-нибудь либеральную рожу – и от счастья рот до ушей расплывается.

ДУБОВ. Понятно. Случай тяжелый.

СИЛИН. Спичек не одолжишь? Не могу найти в темноте.

Дубов достает из кармана тулупа коробок, отдает Силину. Слышится детский плач. Мария быстро идет в смежную комнату.

ДУБОВ. Сколько у тебя на термометре?

СИЛИН. Лучше не спрашивай. Как в пещере живем. Вот так и хожу не раздеваясь. Сплю в тулупе.

ДУБОВ. Надо что-то делать. Буржуйки, что ли, ставить будем?

СИЛИН. А куда денешься? Я уже себе заказал. Штуку заплатил. Надо? Могу договориться.

ДУБОВ. Большим пожаром это все пахнет!.. Наш цех, вот, остановили. Народ озлоблен, а что делать – никто не знает. Будем подыхать поодиночке.

СИЛИН (берет от стола стул, садится). Это ты брось. Рано еще нам на тот свет собираться. Пожить охота. Будем думать, что делать дальше… Между прочим, мы тут открываем региональное отделение одной партии, уже сдали документы на регистрацию.

СИЛИН. Приходи завтра в мою контору, поговорим. Есть толковые люди.

МАРИЯ. Горло у Ванечки совсем обложило. Тяжело дышит. Надо в больнницу везти.

ДУБОВ (после паузы). Беда за бедой под руку ходят. Гриш, у тебя как, «Москвич» на ходу?

ДУБОВ. Давай завтра с утра отвезем Ваньку в больницу?

СИЛИН. Ладно, сделаем. (После паузы.) Нам немного полегче. Детей-то нету (встает, приставляет стул к столу).

ВАРВАРА ИВАНОВНА (засунув руки в рукава шубы). Григорий, а ты с Розой как живешь, по-русски или по-еврейски?

МАРИЯ. Мама, что за вопросы такие?

ВАРВАРА ИВАНОВНА. Тогда все ясно.

СИЛИН. Да вот уж десятый год живем в одной квартире, едим за одним столом, а спим в разных постелях.

Саша смеется, зажав ладонью рот. 

СИЛИН. Ладно, ладно, всё, ухожу. Доживем до завтра. Егор, машину начну разогревать в восемь утра.

 

Силин уходит. Дубов устало садится на диван. 

ДУБОВ. Свечки-то надо экономить. Это уже дефицит. В магазине все расхватали.

 

Мария стоит посреди комнаты, закрыв лицо ладонями. 

САША. Мам, не плач. Я знаю, где свечек много. В церкви.

ДУБОВ. Да, сынок, свечек там много, только они прогорают за одну минуту. (Пауза.) Ну что, Ванька совсем плох?

Саша ложится в одежде. Мария приносит подушку и одеяло, подкладывает ему под голову и накрывает. Варвара Ивановна остается в кресле. Дубов задувает все свечи. На сцене и в зрительном зале воцаряется полная тьма.