НАША ВСТРЕЧА
Как грустно нам былое вспоминать,
хотя бы малость...
Когда вчера ты встретила меня,
то испугалась.
Мы шли навстречу,
взгляд, что как игла,
я выждал смело,
но ты в другую сторону пошла
и побледнела.
Ты, что еще жива в моей душе,
я – третий лишний.
И мы с тобой не виделись уже
три года с лишним.
Но этот страх и этот горький вид –
смешная плата.
Теперь уж ты меня не удивишь
тем, что заплачешь.
Но не хотел, пойми! я не хотел
твоей улыбки.
ценой измены выпавший удел –
не жизнь, а пытка.
В глазах моих ты не прочтешь укор,
мне слов не нужно.
Мы не чужие, просто мы с тех пор
друг другу чужды.
1970
БЕСЧУВСТВЕННЫЙ
я бесчувственный,
бесчувственный,
бесчувственный.
Мне слова твои и взгляды
ни к чему.
Я лишен, конечно, нежности и чуткости
к необузданному чувству твоему.
Да и сердце не обычное,
а каменное
бьется ровно и легко в моей груди.
Я способен,
не заметив взора пламенного,
поздороваться с тобою и пройти.
И совсем не человек,
а лишь подобие,
я – как робот бездушевный и пустой...
Впрочем, хватит.
Ты ко мне излишне добрая.
да вот я, еще узнаешь,
не святой.
Мне нисколечко не жалко
чувств погубленных,
жаль твои – невинные – губить.
Ты не знаешь,
что такое быть разлюбленным,
ты не знаешь,
что такое разлюбить.
Лучше буду я бесчувственным
до крайности,
чтобы с чувственным желанием в борьбе
это сердце не обычное,
а каменное
из груди моей
не вырвалось
к тебе.1970
НЕУВАЖЕНИЕ
В тот светлый день,
когда я пел от радости,
когда все люди, лица так новы,
мы встретились.
Вы мне сказали: «Здравствуйте.
Ну как живете,
с кем живете вы?
Ах, да... простите,
вы служили в армии...
Ну что ж, с приездом
из сибирских стуж...»
Вы грустно улыбнулись,
сняли варежку.
Рука в руке...
Но вас окликнул муж.
И вы ушли.
Я вслед смотрел вам,
женщина,
судьбы своей
ни капли не кляня.
Вы в первый раз
так праведно, так жертвенно,
так просто уходили от меня.
...Вы были девочкой
отчаянной и ветреной,
я помню вашу челку на лету,
когда мы с вами
теплым зимним вечером
гоняли шайбу на дворовом льду.
И каждый день
ходили вместе в школу мы,
и ваш портфель
носил я, словно свой,
и парни мне
сорвать грозили голову,
и рисковал я этой головой.
Я помню всё хорошее,
но, видимо,
боитесь вы
той прежней простоты.
Я не прошу о многом,
лишь обидно мне,
что вот теперь
мы с вами не на «ты».
Но в первый раз,
поймите это, женщина,
как мы в друзьях остаться ни хотим,
друг другу платим мы
неуважением
за то, что «вы» друг другу говорим.1970
* * *
Плывут, как письма, облака
к тебе во все концы земли,
никем не узнаны пока,
и растворяются вдали.
И я душой к тебе плыву,
не зная, где тебя найти,
как айсберги плывут к теплу,
плывут и тают на пути.
И я в мечтах о том тепле
ищу тебя по всей стране,
ищу тебя на всей земле,
ищу, а ты живешь во мне.1970
* * *
Опять меня ты чем-то сладким потчуешь...
Но вижу я, что нужно мне уйти.
Тебе любви большой и чистой хочется,
и ты не знаешь, в ком ее найти.
Ты ждешь ее, тебе все больше верится,
что жизнь проходит мимо, стороной.
И вот сегодня мне клянешься в верности,
забыв, что завтра будет здесь другой.
Но по своей ребяческой наивности,
ты не вольна свободной, строгой быть
и, словно в затянувшейся невинности,
ты всем себя готова раздарить.
Сидишь ты большеглазая, красивая
и смотришь так доверчиво, любя...
О как тебя мне жалко, несчастливая,
как больно за красивую тебя!1970
ПЕРВЫЕ ЦВЕТЫ
Без мужа, без детей, немолодая...
я к ней зашел в ее сутулый дом.
Она встречала сонная, босая,
зардевшись полным розовым лицом.
Прийти с цветами к женщине – привычно.
И от нее никак не ждал я слез.
я не вино принес ей, как обычно,
я ей гвоздики красные принес.
Она стояла, глаз не поднимая,
как бы застыв от жгучей немоты...
И я молчал, еще не понимая,
что в первый раз дарили ей цветы.
Она лицо в гвоздики опустила,
украдкой шелк поправив на груди,
меня простила или осудила –
сказала просто: «Лучше уходи...»
И виновато, грустно мы простились,
я ей в ответ ни слова не сказал,
но помню я: как будто осветились
ее доселе мутные глаза.
Ей знать не надо этого обмана:
цветы как деньги были – заодно.
И я достал бутылку из кармана,
чтоб вылить в землю красное вино.1970
Я ВИДЕЛ СОН
я видел сон...
И пусть цветные сны
смешны,
но несмотря на это,
мне памятны
глаза стального цвета
под сводом голубых ресниц.
Я помню блестки
в черных волосах
и стан ее
податливый и шаткий...
И белый пух
с ее лохматой шапки,
как снег на крышах,
таял на губах...
Красивый сон...
Как скоро он потух.
Я навсегда
душою в нем остался.
И не могу понять,
откуда взялся
на пиджаке
душистый белый пух...1971
КИНОТЕАТРЫ
Не думал я,
что в эти дни весенние,
когда весь мир цветением залит,
кинотеатры
станут как спасение
от одиночества, от грусти, от обид.
Я на экран смотрю
и в нервной слабости
всей прежней твердой выдержке
взамен
я чувствую,
что я могу расплакаться,
где плачут над игрой Софи Лорен.
Здесь расщепляют души,
словно атомы,
и здесь бушуют страсти
всех времен...
Киноактеры –
те же гладиаторы,
а я –
их крови жаждущий Нерон.
Одну и ту же киноленту старую
как будто я смотрю
день изо дня...
И сам живу я, точно по сценарию,
придуманному кем-то для меня...1971
АВГУСТ
Раскаянье и разочарованье,
а не печаль дождей и увяданья
теперь виной угрюмству моему.
Я в комнате твоей как будто лишний,
обрывки чувств, как под ногами листья,
уже для нас обоих ни к чему.
Мы говорим о разном, отвлеченном,
но только не о главном, обреченном
раз навсегда уйти в небытиё.
Молчим о прошлом и как будто рады,
что до сих пор еще не слышим правды
и что нам вместе быть лишь без нее.
А правда здесь не в августовских ливнях,
не даже в этих, под ногами, листьях,
в которых есть частица красоты, –
она в твоих бессмысленных обидах,
она в моих желаниях убитых,
в прохладе чувств, лишенных простоты.
Но что же делать в пору увяданья?
Когда уже не ищем оправданья
упрекам и холодности своей.
Когда мы сами призрачно чужие,
когда деревья в парке чуть живые
и шум листвы все тише, все слабей...1971
* * *
Л. Т.Я хотел позабыть
наши дни,
не писать, не встречаться,
хлопнув дверью, уйти
навсегда,
ни о чем не скорбя.
И расстались мы вдруг...
(Мне ведь очень хотелось расстаться!)
Что же стало со мной?
Почему не могу без тебя?
Вот я снова один
в этой комнате душной и тесной,
то сижу, то хожу,
половицами нервно скрипя.
Я раздавлен тоской,
я измотан, измучен, истерзан,
как в предсмертном бреду,
я кричу: не могу без тебя!
Все упрёки снесу
и холодности я не замечу,
грусть сожгу, изживу,
все насмешки я молча стерплю.
Только дай мне одну
даже пусть невозможную встречу!
Я не знал до сих пор,
что так страшно,
так больно люблю.1971
В ДОРОГЕ
Поезда мои, поезда,
уносите меня от дома,
будет Родина мне знакома,
поезда мои, поезда.
Тучи серые, стук колес,
неразгаданность ожиданья
пробудили во мне признанье
тучи серые, стук колес.
Признаюсь голубым глазам,
размечтавшимся под гитару,
что седины – еще не старость,
признаюсь голубым глазам.
Уезжаю на край земли,
незнакомку зову туда же,
подобревшие пальцы глажу,
уезжая на край земли.
Так заманчивы и новы
наши будущие тревоги
и попутчицы, и дороги
так заманчивы и новы...1971
ВОСПОМИНАНИЯ
Л. Третьяковой
Ты помнишь теплый дождь,
тот нежный и безмолвный,
загадочный, как сон,
как первое свиданье,
свой белый самолет
и ветреное солнце,
оставленное мне
тобою на прощанье.
Ты помнишь зимний сквер,
торжественно застывший
в предчувствии тепла,
в тревоге ожиданья...
И небо облаков,
в последний раз сокрывших
тебя, как и любовь,
ушедшую в преданье.
Ты помнишь ночь огней
томительных и грустных,
как свет в твоих глазах
холодный и печальный...
Я тоже вспомнил всё
теперь, когда так пусто:
ни горестной любви,
ни радости случайной...1971
* * *
Ночь тяжела обидами.
Горечь – как в сердце нож.
Где ты, моя любимая?
Как ты теперь живешь?
Звёздные тучи по небу –
тени моих потерь.
Помнишь ли ты хоть что-нибудь?
Кто я тебе теперь?
Снова ночами чуткими
в окна твои дышу;
вновь ты не спишь, ты чувствуешь:
я на тебя гляжу.
Катится голос времени.
Видишь, как ночь светла...
Память безликим демоном
в душу твою вошла.
Нет, не ушло в предание
небо добра и зла:
слышишь мое дыхание,
видишь мои глаза...1971
ВСЁ РАВНО
С годами, быть может, взгрустну о том,
как вновь я остался лишним,
как серая ночь стала черным днем
и я стал последним нищим...
Былое, как тени в слепом окне,
в сознании застывает.
Любовь!
Откуда она во мне?!
Убийственная такая.
Не брошусь в петлю, не уйду в вино.
Я лучшего не достоин.
Измена. Раскаянье. Все равно.
я как никогда спокоен.1972
* * *
Словно забывшись во сне бесконечном,
белую, в белом обличье берез,
не представляю тебя в подвенечном
с черною тяжестью траурных роз.
Не прикоснуться, не улыбнуться...
Как это вышло, что ты умерла?
Боже! Вот взять бы сейчас и проснуться...
Южная девушка, кем ты была?
Помнишь, как жарко в лицо мне дышала:
«Коль от меня, от южанки, уйдешь, –
губы кусая, так страстно шептала, –
смертью неведомой скоро умрешь...»
Или когда провожала под утро,
пальцы ломала, крича: «Не бросай!»
Сердце пронзала очей перламутром,
словно молила: не умирай...
...Вдруг обрывается сон на мгновенье:
губы не те и шептанье не то.
Вижу тебя, но в другом облаченье.
Черная девушка, слушай, ты кто?..1972
БЛАГОДАРЮ
Л. Т.Уже я для тебя никто.
Уже другой с тобою рядом.
Благодарю тебя за то,
что ты была моей отрадой.
Уже забытый, может быть,
благодарю тебя безмерно
за то, что будешь вечно жить
в душе моей. душа бессмертна.1972
* * *
В любви неправедной, нестрогой,
душой растерянной богат,
иду неверною дорогой
моих печалей и утрат.
И может, встречу я в награду
за эту тихую печаль
любви последнюю отраду,
как неизбежный мой причал...1972
* * *
Напряжена душевная струна.
Ты подойдешь, обычная на вид,
промолвишь слово только – и она,
как тонкий лучик, вздрогнет, зазвучит.
И вновь уйдешь. Но память красоты
меня к той встрече станет возвращать.
Так блеск давно погаснувшей звезды
нам долго будет в душу проникать...
1973
НА СВАДЬБЕ
Ругает мать меня: «Напился...»
Ворча, посудою гремит.
Я отвечаю: «друг женился».
«И слава богу», – говорит.
Давно ль в своем непостоянстве
Твердил я: «Ладно, потерплю...»
В окно врывался ветер странствий,
девчонка плакала: «Люблю...»
Меня по Северу мотало.
я строил планы: вот вернусь...
«Прости меня», – она писала,
и лучший друг писал: «Женюсь».
Сжигались чьи-то обещанья,
гремели в сердце поезда,
мне свадьба виделась прощаньем
и с ним, и с нею навсегда.
Моя, до родинки чужая,
она смотрела на него,
желал я счастья ей, теряя
надежду счастья своего.
Я пил и морщился украдкой,
и сам себя не узнавал,
плясал я «русского» вприсядку,
хоть прежде вовсе не плясал.
Плясал, в азарт входя всё пуще.
Вопил расхристанно баян.
А за столом всё гуще, гуще
ее окутывал туман.
Туман казался дымкой фальши,
девчонкой – скорая жена.
Но тут заметил я: всё дальше
друг удалялся от меня.
И сразу вспомнилась дорога,
скользящий свет, таежный дым...
И я подумал: женщин много,
а друг – он, может быть, один.
И всё. И фальши нет нисколько.
Обиды стали ни к чему.
И, тяжело поднявшись, «Горько!» –
я сквозь туман кричал ему.
Взлетели вновь бокалы разом,
круша отчаянье мое,
и я увидел друга рядом,
ну а за ним уже – ее.
И как тут высказать, что горше?
И всё ли выскажешь в словах?..
В его глазах нашел я больше,
чем потерял в ее глазах.1973
* * *
Мне суждено в порыве дерзком
легко пристанища менять,
а ей – с отчаянностью детской
искать и находить меня.
А мне по тундре на оленях
лететь к якутским пастухам,
в глухом почтовом отделенье
услышать вновь: «Ну как ты там?»
И где-то в северных пределах
дрожать от стужи вихревой,
но вдруг почувствовать всем телом:
она со мной, она со мной...
Потом в случайном просветленье
с тайгой расстаться без труда,
упасть лицом в ее колени
и не уехать никуда.1973
НАДРЫВ
Люблю красавицу пригубить,
стремленье выпить притая,
меня когда-нибудь погубит
шальная влюбчивость моя.
В кафе, в театре, в электричке
блеснет, как солнечная нить,
лицо! – и в сердце вспыхнет спичка,
терплю и должен потушить.
И вновь лицо! Взойдет и гордо
плывет с толпой куда-то прочь.
Огонь и крик, зажатый в горле,
опять я силюсь превозмочь.
Ну что ж, я буйство это скрою,
себя ни в чем я не предам...
Но обливаясь жаркой кровью,
душа рыдает по ночам.
Скольжу, как пьяный над обрывом,
и вдруг срываюсь вниз, в порок.
Живу мгновеньем, вспышкой, взрывом
и после – гибну, одинок.
Прости мне, сердце, я безумен.
Надрыв души – всё это блажь.
Рассудок мой еще не умер,
но жизнь моя – уже мираж.1973
* * *
Л. Ч....я ждал какой-то необычности,
когда явился к ней домой,
но, не надеясь на отзывчивость,
она сказала: «Будь со мной».
От беззащитности? От страха ли
за счастье хрупкое свое?
А под столом смешно барахтались
два смуглых зернышка ее.
...Я приношу им что-то сладкое,
они так преданно глядят,
с моих колен «Будь нашим папкою» –
с надеждой робкой говорят.
А мама горько улыбается
от безответности в любви
и слезы удержать старается:
«Живи как хочешь, но живи...»
Еще придется мне раскаяться
в том, что мы страстью сведены,
что скоро чувство расплескается,
что мы случайно влюблены.
И все равно в минуты грустные,
как муж заблудший, в этот дом
иду, заранее предчувствуя,
чту ожидает нас потом...1973
* * *
Не жди меня. я не вернусь.
Ну что жалеть о том?
Мне трудно будет. Ну и пусть.
Я не приду в твой дом.
Нам стало холодно вдвоем,
а на дворе весна...
Приду я в свой пустынный дом,
присяду у окна.
Склонюсь усталой головой
на краешек стола...
Я всё сжигаю за собой,
когда любовь прошла.
Тебя тоска не обойдет.
Меня не будет, нет.
И плечи хрупкие сожмет
вечерний желтый свет.
Глотая слезы, упадешь
в надорванную тишь.
Я знаю, ты меня поймешь,
поймешь, но не простишь.
Всё повторится. И опять,
былой уют храня,
другого будешь верно ждать,
как ждешь сейчас меня.
Но вот: пока еще ничья.
Как ветка без ствола.
Спасибо, милая моя,
за то, что ты была.1974
* * *
...Ты и она. Неверно и несмело
когда-то я просил ее души,
как твоего прошу сейчас я тела,
но обе вы сказали: не спеши.
Я не спешу, просить – смешное дело.
Ты смотришь так, как будто я твой бог.
А я, скорее, твой безумный демон,
хочу тебя запрятать в свой чертог.
Хочу, чтоб мы друг другом насладились.
К чему иначе мне твоя краса?
Но как в груди моей соединились
твоя походка и ее глаза?..1974
* * *
Не пойму, что случилось.
Ты грустишь иль смеешься?
Ты вчера лишь божилась,
что вернешься, вернешься!
Слово клятвы не прочно.
И опять я тоскую.
На зачеркнутых строчках
милый профиль рисую.
Вот и снова мне грустно.
И опять – одиноко.
В доме пасмурно, тускло,
словно в доме без окон.
Голо, горестно, душно.
Только – голос незримый.
И на смятой подушке –
светлый волос любимой...1975
* * *
Вход со двора. В полуподвале,
где свет чуть теплился в окне,
меня, конечно же, не ждали,
но всё же были рады мне.
Здесь в полумраке на кровати
сидела девушка... Она
сидела тихо в черном платье,
печальна и напряжена.
Здесь так наивно-неуместен
был мой наигранный поклон.
И вдруг: «Присядь. Побудем вместе.
Я из деревни. С похорон».
И я притих под кротким взглядом,
молчать готовый хоть всю ночь.
И что помочь ей очень надо,
я понимал. Но чем помочь?
И так безмолвно мы сидели...
А за окном, вовсю крича,
гремел транзистор, люди пели,
трамваи мчались, грохоча!
Платок на лоб ей полз упрямо,
она дышала горячо
и всё шептала: «Мама, мама...»,
уткнув лицо в мое плечо...
1975
ОЖИДАНИЕ
Тоска, отчаянье, надежда...
Февраль. Ненастье. Гололед.
Ты не торопишься, конечно,
ты знаешь: любит – подождет.
С тобой мне дорого свиданье.
Ты не спеши, я не уйду.
я счастлив даже тем сознаньем,
что нынче снова встречи жду...
И ожиданье – не рассердит.
Теперь я всё могу простить.
Что делать мне с нелепым сердцем?
Оно не может не любить.1975
* * *
Милая моя девочка,
добротой ко мне смилуйся.
Что же ты со мной делаешь,
девочка моя милая!..
Первой не придешь – гордая,
сильная моя, смелая,
горе ты мое горькое,
что же ты со мной сделала!..
Знающим тебя ведомо,
будто кровь твоя стылая.
Не поверю я этому,
девочка моя милая.
Черным ты зовешь белое,
ангел превращен в демона.
Из тебя, дай срок, сделаю
то, что ты со мной сделала...1975
* * *
Забыв вчерашнюю вражду
и что надежды – ложь,
тебя на месте прежнем жду
и знаю – не придешь.
Стою, рассудку вопреки,
насмешкам вопреки,
коснуться б только мне руки,
одной твоей руки!
Ничем тебя не омрачить,
оставить боль себе...
Меня ты хочешь проучить,
чтоб цену знал тебе.
Но я, стерпя характер твой,
дождусь такого дня,
когда с надеждой и тоской
ждать будешь ты меня.1975
РАСПЛАТА
Настал сей миг – и мы теперь чужие.
Я вновь стерплю, не плача, не виня...
И эта боль, как многие другие,
рассеется на сердце у меня.
Ты, уходя, не прятала улыбки,
но голос мой тебе навечно дан,
твоя душа страшней не сыщет пытки,
когда придет расплата за обман.
Твоя веселость в слёзы обратится
и будет жутко, пусто и темно,
когда немая память, словно птица,
прошелестит крылом в твое окно.
Однажды ночью глухо скрипнут двери,
сон до утра отнимут и покой...
Во тьме блеснут глаза... Ты мне не веришь?
Закрой глаза – они перед тобой...1975
ЕДИНСТВО
Отцовское чувство безмолвно
и этим весомо вдвойне.
Смотрю на рожденного, словно
он бился под сердцем во мне.
Отцу быть мужчиной непросто:
слезинку тревоги сотри,
надежно храни и бесслезно
минутную слабость
внутри.
Внутри –
и восторг, и печали.
Не ведать печали грешно.
два сердца тоскующих ждали
мгновенья, чтоб слиться в одно –
в живое, как праздник, единство,
в серьезное наше житье.
...Из боли ее материнства
исходит отцовство мое.
Утихнет любая обида:
любимому сладко простить,
лишь только была б не убита
в ней высшая слабость – любить.
Тянулись мы к этой неволе,
скрывая упреки свои,
и стали вчерашние боли
сегодня опорой семьи.
Но словно в «Мадонне сикстинской»,
по-прежнему тайну хранят
загадочный взгляд материнский,
младенца всезнающий взгляд...1975
ПУСТАЯ КОМНАТА
Моя пустая комната,
мой сумрачный покой,
железная кровать,
простые занавески...
Как часто в поздний час
наедине с собой
я вздрагиваю вдруг,
услышав голос женский.
Неведомый, чужой
за тонкою стеной...
Моя пустая комната
застыла без тепла,
она всегда грустна
в своей немой обиде...
Хочу я в этот миг,
чтоб женщина вошла,
о, как мои глаза
хотят ее увидеть!
Она войдет и вдруг
прошепчет, посмотрев
на этот жалкий вид:
«да как же я решилась?..»
И пусть она уйдет,
глаза мои согрев,
и улыбнется мне:
«Простите, я ошиблась...»1975
* * *
Как грустно мне, когда луна
к окну пристынет ненароком,
когда у темного окна
стою в молчанье одиноком.
Когда уснувшие дома
передо мной – как изваянья.
В ночи, где властвует зима,
ни улиц нет, ни их названья.
Ко мне дороги замело...
Зиме печаль мою прощаю.
Я сквозь морозное стекло
ее дыханье ощущаю.
Зима, опять из-за стекла
на твой покой смотрю с тоскою,
хотя бы ты ко мне вошла,
окно я с радостью открою.
Пальто с гвоздя я не сниму,
пускай с тобой заледенею,
мне в этих стенах одному,
поверь, гораздо холоднее...1976
* * *
Солгать в глаза – не стоит ни гроша.
Скользить мы начинаем слишком рано
по правде, как по лезвию ножа,
над пропастью сладчайшего обмана.
Она и он. Предатели. Враги.
Не выйти из предательского круга.
Их тянут камни – вечные долги,
пока не смогут обмануть друг друга.
Так что ж ты плачешь,
фальшью слёз дразня,
когда в одном дыхании мы слиты?..
Я обманул другую,
ты – меня.
Так вот:
с долгами кончено.
Мы квиты.
1976
СОН
Прошел наш сон. Как рано он угас.
Как будто он и не касался нас.
Проплыл, как будто рядом, стороной,
лишь зимний холод был ему виной.
Нас усыпило сладкое вино.
На краткий миг согрело нас оно.
В безмолвном жутком холоде зимы
какой-то миг, но все ж любили мы.
Один, прекрасный миг небытия.
Но ты шепнуть успела: я твоя...
И губ моих привычною рукой
коснулась – и была уже другой.
Уже была чужда и холодна.
Очнулся я в ознобе ото сна.
Во рту горчит. Ну что ж, я пил вино.
Пройдет ли эта горечь – всё равно.30 декабря 1976
МОЯ ЛЮБОВЬ
По ней одной всю жизнь тоскую,
средь женщин всех ее одну
не обниму, не поцелую,
не оттолкну, не обману.
Меня укор ее минует,
весь этот бред пустых обид...
Она к другим не приревнует,
в неправоте не обвинит.
Лишь ей плачу я откровеньем,
она, единственно слаба,
ко мне руки прикосновеньем
легко смахнет печаль со лба.
Когда, случалось, был я нежен,
со мной была в тот час она,
но если в чем-то был я грешен,
здесь не ее – моя вина.
Ко мне волшебный дух нисходит,
всю ночь в окне звезда горит,
когда она меня находит,
когда со мной заговорит...
Как будто вечности сиянье
сойдет в ночной голубизне,
как будто голос мирозданья
судьбу нашептывает мне.
Пусть я умчусь в любую область,
но приплывет издалека
прекрасный, чистый, женский образ,
моя любовь, моя тоска.
Я ей до святости послушен,
хоть стынет горечь на устах...
Когда она глядит мне в душу,
я вижу боль в ее глазах.
Я за нее на этом свете,
уже наученный добру,
всем существом своим в ответе,
она умрет –
и я умру.1977
* * *
...Не погубить себя во зле,
и не убить, и не украсть,
пройти свободно по земле –
и чтоб ни разу не упасть.
Чтоб, не споткнувшись, пронести
такое чудо, как любовь,
когда на всем твоем пути
цветы и кровь, цветы и кровь...1978
* * *
Мальчишка, ты бросишь свой обруч гонять,
лишишься ты и сна и покоя,
когда вдруг однажды захочешь понять:
любовь – это что же такое?
Спроси ты у ветра в зеленой листве,
у яблони в розовом цвете,
спроси у росы на холодной траве,
а больше никто не ответит.
Ты детские игры забросил давно.
А годы проносятся мимо...
Когда ж это чудо свершиться должно,
что станешь ты тоже любимым?
Cпроси у рябины, спроси у воды,
что в речке блестит на рассвете,
спроси ты у первой вечерней звезды,
а больше никто не ответит...1978
* * *
Была любовь, как сон случайна,
не обмануть ей сердца впредь,
ведь полюбить – проникнуть в тайну,
а разлюбить – что умереть.
Любовь любых чудес превыше,
она тогда лишь глубока,
когда, познав ее, услышишь,
как сердце бьется у цветка...1978
ХОЛОД
Ранним утром на грани рассвета,
сновидений прервав череду,
я проснулся от яркого света –
за окном зажигали звезду.
В лунном камне забытой сережки
отражалась тревожно она...
На подушке – засохшие крошки
и багровые капли вина.
Словно чувствуя пагубность риска
задержаться в нашествии дня,
ночь уходит легко, как метиска,
что под утро ушла от меня.
Вижу небо, но взгляд мой расколот,
помню губы, а дальше – провал.
Вот и все, что осталось, да холод
этой комнаты стены сковал.
Как не хочется думать о стуже!
Хоть бы время текло поскорей!
В окна ветер сквозит. Почему же
я не рядом с любимой моей?..1979
* * *
Красавица, признайся, ты откуда?
Зачем средь этой нервной суеты,
похожа на видение, на чудо,
моим глазам, скажи, предстала ты?
Благодарю волшебную природу
за высший дар творенья своего.
Я на тебя смотрю, как на Джоконду,
и мне не надо больше ничего.1979
НОЧЬ
Она шептала мне о вечном,
я пил любовь с ее лица,
блуждали мы по тропам Млечным,
которым не было конца.
Она глаза мне прикрывала
ладонью мягкой, словно пух,
и начинала вновь сначала
шептаньем мой лелеять слух:
«Я темнотой тебя укрою,
усни, доверься только мне,
мы повенчаемся с тобою
в воздушном храме, при луне.
Мы повенчаемся с тобою,
а мир – не думай про него,
никто тебе не даст покоя,
ты не полюбишь никого…»
Летели мы во тьме кромешной,
казался мир чужим уже,
и было тихо и безгрешно,
и так спокойно на душе…1979
ОБЪЯТИЕ
Навсегда мы обнимем друг друга,
всех глазеющих к черту пошлем,
и любая житейская вьюга
нипочем, если только вдвоем
мы друг к другу прижмемся теснее;
я покрепче тебя обниму,
в этом мире гораздо важнее
не остаться в толпе одному.
Полетят в нас каменья-проклятья,
ты глаза, дорогая, закрой.
И чем кончится наше объятье –
не узнает никто под луной.1980
* * *
Я никого так долго не лелеял,
свое желанье выплеснув до дна...
И для себя напрасный слух рассеял
о том, что ты безмерно холодна.
Да, тайну эту я познал воочью:
ты тот цветок, таящий благодать,
который распускается лишь ночью,
а утром закрывается опять...1980
РОМАНС
Еще струна натянута до боли...
А. Передреев
Гитара, ты одна меня спасаешь,
ввергая дух в обманчивый покой,
когда уже не чувствуешь, не знаешь,
не видишь связи с миром никакой.
Сидишь, один аккорд перебирая,
и пальцы вдруг нечаянно замрут,
и чья-то жизнь безумно молодая
взойдет в глазах на несколько минут.
И снова вздрогнут струны на мгновенье,
усталый взгляд слезою ослепя,
всплывет в душе, как песня, как виденье,
всё, что прошло когда-то сквозь тебя.
Ведь был же ты веселым и любимым
и сам до жгучей нежности любил,
была звезда, в пути неодолимом
и миг, в котором ты счастливым был.
И зазвучит под струнами тугими
такая грусть в бездонной тишине,
что ощутишь ты пальцами своими
живую боль в натянутой струне...1980
* * *
Мы тонем в глазах друг у друга
и пальцы разжать не хотим,
нас гонит житейская вьюга,
и мы, как снежинки, летим.
Любимая, это не вечно –
в глаза, словно в небо, глядеть.
Хотел бы и сам я беспечно
над миром лететь и лететь.
Но сказка недолго продлится,
недолго нас ветру нести...
И нам суждено приземлиться.
Что делать, родная, прости.1980
* * *
Я песня –
ты не слушаешь ее.
Я ветер –
но волос твоих не трону.
Ищу тебя, летаю над землей
и лишь дерев раскачиваю крону.
Я солнце –
ты не чувствуешь тепла.
Звезда –
которой ты не бросишь взгляда.
Когда ты спишь, то ночь твоя светла,
и в жаркий день спешит к тебе прохлада.
Я вся любовь –
не ищешь ты любви.
Родник –
ты не прильнешь к нему губами.
Чем стать еще? Ты только назови,
но не смотри холодными глазами.1981
* * *
Меня любить – несносно, право.
Летите дальше, стрекоза.
Для вас любовь – одна забава.
Вы посмотрите мне в глаза...
И вы поймете – не похоже,
чтоб я откликнулся на зов.
Мне одиночество дороже
всех ваших ласк и ваших слов.
И легкомысленности этой
я с легким сердцем не приму,
игры беспечной, безответной
уже, как прежде, не пойму.
И что корить меня за твердость?
Ни мой упрек, ни мой отказ
пусть не унизят вашу гордость.
Я слишком холоден для вас.
И ни нарочно, ни случайно
нам жизнь единства не дала.
Моя любовь – она печальна,
а ваша слишком весела.1981
* * *
Нельзя ни с болью, ни с тоскою
раздуть потухшего огня.
Я от судьбы хочу покоя.
Твоя любовь не для меня.
Нельзя влюбляться без предела.
Понять мне было тяжело,
что сердце это отгорело,
что чувство это отжило.
Нельзя любить и быть правдивым.
Не помышляй меня спасти.
Я часто был несправедливым,
но ты меня за всё прости.
Нельзя вдохнуть любовь мольбою,
живи сомнением одним.
Зачем она над головою
светиться будет, словно нимб?
Она останется не с нами,
не отживет, не отгорит
и белоснежными крылами
не раз во сне прошелестит...1981
* * *
Не ведаю – что было. Приснилось – не иначе.
Она мне предложила остаться с ней на даче.
Она меня глазами зелеными сверлила.
Без лишних объяснений в саду мне постелила.
Я помню шелест платья, потом – горячий лепет
и дрожь ее, и ласку под яблоневый трепет.
И звезды нарождались и где-то умирали...
А рядом на рояле восторженно играли.
И звуки те срывались, как вспугнутая стая,
сгорая в лунном свете и в черном свете тая...1981
СОЛНЕЧНЫЙ БЕРЕГ
О. Лозовой
Здесь не надобно денег.
Просто пой и пляши!
Солнцем залитый берег,
и вокруг – ни души.
Так, от мира сокрытый,
обрели мы с тобой
берег, солнцем залитый,
и гудящий прибой.
Море камни лизало,
и на гальке цветной,
как русалка, лежала
ты под черной скалой.
И на солнце блестело,
словно рыба в сетях,
твое гибкое тело
в белопенных волнах.
Ты под волны крутые
опускалась, дразня.
Но валы голубые
с ног сшибали меня,
с головой накрывали
всей своей высотой
и с размаху бросали
на песок золотой...
Очи – сини, как вереск,
губы – алы, как мак.
Солнцем залитый берег
и гора Кара-даг!
Но блаженство не вечно.
Солнце село на мол.
И за нами под вечер
в бухту катер вошел.
И в курортном июле,
где на пляж не пройти,
снова жил я, как в улье,
тут за все – заплати.
И с последним червонцем
покидал я, чудак,
берег, залитый солнцем
у горы Кара-даг.1982
* * *
О женщина! Сильны ее причуды.
Таинственна, как ночь, ясна, как день,
она подобна тени нашей всюду
и всё ж неуловима, словно тень.
Она в груди у нас раздует пламя
и после ждет, чтоб этот жар угас...
Хотим уйти – она спешит за нами,
догнать хотим – она бежит от нас.1982
РАЗРЫВ
Разлука – как роза, что жжет тебе руки.
И больно и сладко от нашей разлуки.
И больно и сладко. И нечего ждать.
Нам некогда в спешке обиды считать.
Кто скажет, что мы не любили друг друга?
И всё ж в неизвестность бежим без испуга.
Без глупых упреков, без гордой вражды.
Жалеть о прошедшем не будет нужды.
Ну что же, простимся? – Не слышно ответа.
Лишь в пальцах твоих чуть дрожит сигарета.
Друзья не поверят, кого ни спроси...
Мы в разные стороны ловим такси.
И вот мы в машины разлучные сели.
друг другу в глаза посмотреть не успели.
И в разные стороны мчатся авто.
Где выйти – покуда не знает никто...1982
МГНОВЕНИЯ ЛЮБВИ
Мы весело сошлись
и без труда расстались.
Но разве этот год
сумеем позабыть?
Мгновения любви
еще в душе остались...
Бессмысленных обид
не станем ворошить.
И в шелесте листвы,
и в звезд волшебном хоре
я звонкий голос твой
услышать буду рад.
Ты подарила мне
сверкающее море.
И гребни черных скал
тебя мне воскресят.
За все, что для меня
на этом свете свято,
за искренность твоей
веселой доброты
мгновения любви –
печальная расплата.
Мне выбор был один:
свобода или ты.
Мгновения любви
и проблески свободы
не смог я разделить,
не смог соединить.
Нам не связать за все
оставшиеся годы
вязанья твоего
оборванную нить...1982
* * *
Странная примета –
этот хитрый взгляд.
Мы встречались где-то
жизнь тому назад.
Что ж ты не любезна?
Что глядишь совой?
И зияет бездна
меж тобой и мной.
А ведь что-то было,
помнится, у нас,
и луна светила
нам в окно не раз...
Если доверяешь
прошлому едва,
что ж ты повторяешь
прежние слова?
Прячешь в черной замше
бледность впалых щек.
Может быть, всё там же
встретимся еще...1982
* * *
Невинна прелесть женских глаз,
а все ж в такую пропасть манит...
И так легко нам сердце ранит,
защиты требуя от нас.
Мы любим женщин красоту,
но пусть простят меня за грубость, –
нам суждено любить их глупость,
капризы, вздор, и пустоту.1983
* * *
Ну что ж, ты меня оттолкнула,
надежда осталась пустой,
и гордо в лице проблеснуло
твое любованье собой.
Живи. я останусь поэтом,
красивых и нежных любя...
Ты, может быть, вспомнишь об этом,
когда я забуду тебя.1983
ОТВЕТ
Тане
А ты сказала: «Будь мне другом...»,
кого-то в памяти любя.
Но нет, я вовсе не с испугом
смотрел на близкую тебя.
И видел я, как мы не схожи,
как небо хмурилось в окне...
Но всё понятней и дороже
твои печали были мне.
Такой ли встречи ты хотела?
Но все ж разладить не спеши
поэзии мужское дело
с наивной детскостью души.
Когда за стенкой веселятся,
ты в память прячешься свою,
не уставая удивляться
траве, стрекозам и ручью.
И даже, снегом занесенный,
тебе стозвонно лес поет,
где твой соловушка бессонный
свиданья ждать не устает...1984
* * *
Чем одиночество больней,
тем связей горечь непреложней...
Я в этом доме как заложник
любви рискованной твоей.
О, эта горькая любовь!
Мы ей находим оправданья.
Но наши глупые старанья
для остальных – не в глаз, а в бровь...
Они, конечно, не правы,
но всё же, если приглядеться,
нам никуда уже не деться
от незаслуженной молвы.
И никому простить нельзя
всё, что друг другу мы простили,
ведь не напрасно загрустили
твои друзья, мои друзья...
Печальна поздняя любовь.
Мы в ней с тобой неравноправны.
Готовит муку плод отравный...
Но ты судьбе не прекословь.1984
* * *
давит сумрак ночной.
Дом чужой нелюдим.
Я устал быть с тобой.
Я устал быть один.
Льется сумрак густой
из-под светлых гардин.
Вот сижу я с тобой,
а как будто – один.
Не уйду я к другой,
накуплю себе вин...
Все равно я с тобой,
даже если – один.
Ночь пройдет стороной,
и проснусь я – один,
растерявший покой
в алых гроздьях рябин.1984
ОБЕЩАНИЕ
Всё, что есть, я поставлю на карту
и ничуть не раскаюсь потом, –
мы еще посетим в Старом Тарту
этот рай под совиным крылом.
Будут голуби виться под сводом
трехсотлетних шершавых камней,
будет музыка с нашим приходом
здесь потише и чуть погрустней.
Голос вкрадчивый нежно и тонко
пусть нам песню чужую споет,
и всё та же хозяйка-эстонка,
улыбнувшись, – как прежде, нальет...
Здесь печаль твоя в прошлое канет
и уже не вернется назад,
только красные голые камни
пусть о вечности нам говорят.
Будет время лететь – не обидно,
и не стыдно болтать чепуху.
день ли, ночь ли – отсюда не видно
и не слышно людей наверху...1984
ТВОЯ ЛЮБОВЬ
Что будет между мною и тобой?..
Какой укор услышать мне придется?
Но все еще из ночи снеговой
твоя любовь в мой стылый дом крадется.
И не впустить ее уже нельзя,
и прокляну себя, коль ей открою...
Она глядит мне с улицы в глаза,
глядит в глаза и плачет над собою.
Дверь отворить – замерзнуть навсегда.
Не отворю – так сердце разорвется.
С каких-то пор твоя любовь – беда?
Так ястреб над своей добычей вьется.
Мне, как ни странно, некуда уйти.
Везде твоя любовь меня находит.
И вот сижу я снова взаперти,
она ж стоит в окне и глаз не сводит.
Впущу ее – не станет ей теплей,
и нужных слов найти я не сумею.
Но что я значу без любви твоей?
Не лучше ли погибнуть вместе с нею...1985
* * *
Затем ли мы с тобой нашли
друг друга в поднебесном царстве,
чтоб дни томительно текли
в тоске, обмане и коварстве?
Затем ли нас свела судьба,
чтоб мы не знали счастья оба,
чтоб я познал удел раба,
а ты любви ждала до гроба?..1985
* * *
Лунный свет, как серебряный дождь,
проникает в окно сквозь гардину.
Унимая знобящую дрожь,
мягкой шалью ты кутаешь спину.
И глаза твои странно блестят,
отражая полночную лунность.
Устремляешь болезненный взгляд
то ли в старость свою, то ли в юность...
Ты сидишь в темноте у окна,
притянув к подбородку колени,
в безответной квартире – одна,
против собственной сжавшейся тени.
Как так вышло, что нет никого,
кто б обнял эти хрупкие плечи?
Не хватает тепла своего,
чтоб забыть о несбывшейся встрече...
А ведь был он, кто милою звал,
кто, еще не виновный в измене,
наяву и во сне целовал
эти руки и эти колени.
Быстро гаснет любовь без любви.
долго длятся осенние ночи.
Сорок лет – это холод в крови
и прозревшие грустные очи.
И серебряной струйкой луна
протекает к ногам сквозь гардину.
Не уснуть. Ты сидишь у окна,
в шаль пуховую кутая спину.1986
* * *
Пусть ты во всем права,
а я – ни в чем не прав,
и лгут – мои слова,
и твой прекрасен нрав.
Ругай, кляни меня.
Опять уйду я – в ночь,
туда, где нет огня,
от страшных мыслей прочь.
От счастья, от любви
уйду я навсегда.
Ты больше не зови
меня назад, когда
лишь я ни в чем не прав,
а ты во всем права,
и мой ужасен нрав,
и лгут мои слова.1987
* * *
Как я тебя не раз прощал,
прости мои грехи.
Прости за то, что посвящал
тебе свои стихи.
Не потому, что всё прошло,
и даже не затем,
что мы храним еще тепло
любви
на злобу всем.
Но оттого, прошу, прости,
что верною строкой
пытался людям донести
усталый голос твой.
И тем трудней меня сейчас
простить, как я прощал,
что строки грустные не раз
тебе я посвящал...1987
* * *
Миг отчуждения
теперь уж недалёко.
должны друг другу мы
все худшее простить.
Зачем стремишься ты
так истово, жестоко
больней унизить словом,
отомстить?
Пусть чувство прежнее
уже давно остыло,
пусть память добрая
растает без следа...
За всё хорошее,
что между нами было,
я не отвечу тем же
никогда...1987
* * *
Не верю, нас не развели.
Но кто-то празднует победу...
Уже я вижу, как вдали
укор идет за мной по следу.
А за тобой тоска ушла
вослед дорогою иною.
Но что же это столько зла
я слышу за своей спиною?
Зачем ты верила не мне,
но – подлым и ничтожным слухам?
Ведь нам гореть в одном огне
за всё, что сделали друг с другом.
Ведь мы зачем-то сведены
судьбой, придя на землю эту,
не раз друг другом прощены
за все, чему прощенья нету...1987
ПРОЩАНЬЕ
Чего я ждал? О чем я пел?
Кому всё это нужно было?
...Твоя рука бела, как мел,
глаза в окно глядят уныло.
А там – осенняя пора,
тоскливый праздник увяданья.
И нам с тобой давно пора
сказать хоть что-то на прощанье.
Но как сказать, когда слова
беззвучно застревают в горле?
И оба держимся едва,
чтоб не усилить наше горе.
А за окном, а за окном
холодный ветер небо студит.
Еще чуть-чуть – и этот дом
таким чужим и лишним будет
тебе и мне, когда уйду,
и в темноту рванут колеса...
Я взгляд померкший отведу,
чтоб не прочла ты в нем вопроса.
Ты двери крепче затвори,
стань осторожнее и строже,
молю тебя, не говори:
«я буду ждать», – не дай-то Боже!
Быть может, все до одного
смогу я вытерпеть страданья,
но нет страшнее ничего
тебе такого ожиданья.
Не жди меня...
13 сентября 1987
* * *
Этой ночью, как перед дуэлью,
не могу уснуть.
Ты какому привороту-зелью
мой подвергла путь?
Ты такой ценой берешь в свой омут,
что не встать с колен...
Отчего же мне, а не другому
этот выпал плен?
Этим утром кто из нас погибнет?
Кто спасенья ждет?
Входишь ты – ни пол, ни дверь не скрипнет.
Так лишь смерть идет.24 сентября 1987
* * *
В любви невиноватых нет.
С тобой мы оба в ней повинны.
Твой взгляд моим не обогрет,
слова обид не беспричинны.
Связала нас одна вина,
что мы несем друг перед другом,
и на двоих беда одна
на души нам легла недугом.
Уже на свете никуда
от общей той беды не скрыться,
пусть разметают нас года –
она еще не раз приснится.
Но если чем и скреплены
мы будем в мире этом шатком, –
лишь горькой памятью вины,
что промелькнет в прозренье кратком,
как просвист жгучего свинца,
сквозящий меж тобой и мною,
и станет в жизни до конца
нас захлестнувшею петлею.1987
* * *
Я виноват перед тобою.
Мне долго этот крест нести.
Затравленный своей судьбою,
я не сумел тебя спасти.
Со мной еще хлебнешь ты горя.
Не мой удел счастливым быть.
Меня сама ты бросишь вскоре,
чтоб жизнь свою не погубить.
И в том без всякого сомненья
права ты будешь пред собой.
Я у тебя прошу прощенья
за миг той встречи роковой...
Поверь, души твоей ненастья
мне высший не простит судья.
Да, в жизни ты не знала счастья,
и счастье дам тебе не я.1987
УХОД
I
Мне время настало уйти.
Прости, дорогая, прости.
Я прошлого не уберег...
Как тяжек твой каждый упрек!
И все-таки я ухожу,
в глаза твои молча гляжу,
не смея лица отвернуть,
собой не оправдан ничуть.
Я кары достоин любой,
расправься как хочешь со мной,
любые швырни мне слова –
и будешь навеки права.
Зачем и куда я уйду? –
Туда, где совсем пропаду?
Навстречу ли новой беде?
Но счастья не будет нигде.
В ночи и в сиянии дня
пусть все позабудут меня.
Во тьме растворюсь навсегда,
дорогу покажет звезда.
II
Прости, дорогая, прости.
И руки мои отпусти.
Я нашей любви не сберег,
истаяло сердце не в срок.
Я был бы остаться готов,
но властный мне слышится зов...
Меня ты казни иль прости,
я знаю, что должен уйти.
я знаю – приду я туда,
где блещет ночная вода,
в которой звезда, как цветок...
Там сделал я первый глоток.
Там к небу губами приник,
и в душу там свет мне проник.
Ты видишь – теперь он угас,
и нет уж опоры для нас.
Расстаться настал нам черед.
Меня неотступно влечет
найти тот заветный исток,
чтоб сделать последний глоток...1988
* * *
Голубая кофта, синие глаза…
Сергей Есенин
Пасмурное небо,
темная вода.
Я к тебе приеду,
может, навсегда.
Золотые нивы,
синие дожди.
Ты меня увидишь –
скажешь: уходи!
Поселюсь я тихо
на краю села,
где густою тиной
речка заросла.
Буду из окошка
на тебя смотреть.
Знаешь, здесь не страшно
даже помереть.
И скажу однажды,
как бы невзначай:
истопил я печку,
заходи на чай...
Отвернешься гордо
на мои слова.
Серая дорога,
желтая трава...
Я же – терпеливый,
я же всё могу.
Под речною ивой
заглушу тоску.
Улетай, кручина,
уплывай, печаль.
Красная рябина,
голубая даль...Февраль 1989
* * *
Не затем я с тобою прощался,
чтоб опять навсегда уходить,
не затем я назад возвращался,
чтобы снова навек разлюбить.
И никто нам уже не поможет,
и никто средь вселенских забот
два разрубленных сердца не сложит,
от холодных ночей не спасет.
Между нами – постель, как могила,
непроглядная мгла и метель.
Но влечет безрассудная сила
в эту пропасть и в эту постель.
Вот стоишь ты у самого края,
ненавидя и грешно любя,
и бездонная пасть ледяная
поглотить уж готова тебя.
И навеки простившись со мною,
ничего не желая простить, –
с головой укрываешься тьмою,
чтоб очнуться и вновь разлюбить...Февраль 1989
* * *
Чужие мы с тобой, чужие,
уже давно чужие мы.
Глаза бесстрастно-ледяные
погасли в сумерках зимы.
И нет ни радости, ни боли,
что можно было б разделить...
И продолжаем поневоле
шутить, смеяться и грустить.
О, Боже мой, к чему все это?
Земля уходит из-под ног...
И всё ж не надо нам ответа,
его не слышать дай нам Бог...
Того узла мы не развяжем.
Зачем всё это и к чему –
друг другу мы не перескажем
и не откроем никому.Февраль 1989
* * *
Мы не начнем с тобою всё сначала,
обиды мрак в сердцах перетерпя.
Я не хочу, чтоб ты меня прощала,
я не прошу прощенья у тебя.
Себя от мук душевных не спасая
и наш союз навеки прокляня,
не думай, будто женщина другая
сумела у тебя отнять меня.
Принадлежать я никому не стану,
прикованный еще к чужим устам...
И никакому новому обману
свою судьбу на откуп не отдам.
Япронесу до смерти дань расплаты.
И нам никто не может быть судьей.
Пусть я один останусь виноватым
за годы те, что прожили с тобой.1989
* * *
Мы всё с тобой уже сказали
в проклятье этих горьких чувств...
И в мире нет такой печали,
что не касалась наших уст.
Чем удивим еще друг друга?
Какою новой прямотой?
И вряд ли вздрогнем от испуга
за той последнею чертой,
когда, в глаза взглянув угрюмо,
уйдем безропотно во тьму,
где – ни обидных слов, ни шума
и жизнь не в тягость никому...1990
* * *
Ты ушла, словно в пропасть шагнула.
Чем прельстилась ты снова, скажи?
Ну зачем ты меня обманула
средь всемирной бессмысленной лжи?
Наши руки друг друга любили,
и ласкали друг друга глаза.
Мне не хватит чернобыльской пыли,
чтобы страсть загасить до конца.
Я к тебе приползу на коленах,
чтоб к груди прикоснуться на миг,
на кремлевских источенных стенах
напишу свой измученный стих.
Но смотри, даже ради спасенья
в преисподнем прекрасном огне,
у меня не проси ты прощенья
и не смей возвращаться ко мне.1990
* * *
И с чувством нежным, и с мечтой
так жаль бывает расставаться...
Мне, видно, задано судьбой –
влюбившись, разочароваться.
Любая радость бытия
грозит душевным омраченьем...
И эта ласковость моя
чревата скорым отчужденьем.
Дрожащих пальцев сладкий хруст
и стон любви – неописуем...
Но холод безразличных уст
сквозит за каждым поцелуем.
В чужих глазах, в чужом плену,
за слезы близкие в ответе,
я всё искал ее одну,
но, может, нет ее на свете.
Иль всё же где-то есть она,
проходит мимо незаметно...
Любовь глубокая – грустна
и слишком часто безответна.
Она, как опиум в крови,
тоску похмельную умножит...
О том, что счастья нет в любви,
скажу лишь я один, быть может.31 января 1995
* * *
Не надо признаваться мне в любви,
не нужно обжигать огнем соблазна,
в моей тоской отравленной крови
горчайший ток пульсирует бесстрастно.
Зачем тебе моих печалей груз?
Ты завтра будь такою же хорошей,
оставь их мне, и краткий наш союз
пусть не томит тебя чужою ношей.
Мы эту легкость чувств должны хранить,
чтоб никогда друг друга ненароком
ни в чем не обмануть, не обвинить
и не обидеть ни одним упреком.
Мне б так хотелось искренней душой
во всём тебе спокойно открываться
и чтоб при встрече мы могли с тобой
не опускать глаза, а улыбаться...5 февраля 1995
* * *
Если отвергают доброту,
это значит – отвергают Бога.
Я к тебе с раскаяньем приду,
попрошу прощенья у порога.
Я и был и не был виноват,
но теперь мне ясно без сомнений,
что моя вина страшней сто крат
всех твоих ответных обвинений.
То, что нас на горечь обрекло,
навсегда во мне перегорело,
то, что в снах еще не отмерло,
я спасти пытаюсь неумело.
Растворились прошлые мечты,
от ночей бессонных сердце сжалось,
кроме слез и тихой доброты
ничего в нем больше не осталось.
Не войду я в твой запретный дом.
Кто-то здесь желанней и нужнее.
Попрошу я только об одном:
к доброте немного стать добрее.
Знаю, расслабляться нам нельзя,
жизнь твоя другим огнем согрета.
И лишь мельком детские глаза
глянут на меня в полоске света...25 января 1998
ПОСВЯЩЕНИЕ
Т. Г.В этом мире с самими собою
ты оставила нас и ушла.
Пред твоей непокорной судьбою
меркнут наши слова и дела.
Но еще до сих пор не забылось,
не померкло, не скрылось во мгле
то, что было и то, что случилось
между мной и тобой на земле.
Тихо к Богу душа отлетела.
Нас не свяжет с тобою уже
то, что было и то, что сгорело,
горький пепел оставив в душе.
Но еще до сих пор не остыло
и трепещет, стуча, у виска
всё, что было меж нами, что было, –
и любовь, и печаль, и тоска...12 мая 2001
* * *
В мой дом пришла зима.
Надолго ль, навсегда ль?
В окне – немая тьма,
а в комнате – печаль.
А в комнате – метель
и холод ледяной,
и снежная постель,
как саван гробовой.
Уже ничьим теплом
не обогреть лица.
Зима пришла в мой дом,
которой нет конца.
Открыта настежь дверь,
и ветер из окна.
Наверное, теперь
она – моя жена.
И пусть во мгле кружит
земная круговерть,
но нас не разлучит
ни женщина, ни смерть.23 декабря 2001
* * *
Кончается август, и новая грусть
врывается в сердце, как прежде.
Привычной тоски я уже не боюсь
и больше не верю надежде.
В квартире холодной тоска прижилась,
пригрелась, как пес шелудивый,
с надеждой обманной оборвана связь,
как с бывшей любовницей лживой.
Всё сказано мною, что надо сказать,
все чувства исторгнуты миру.
Безмолвная ночь и пустая кровать
лелеют остывшую лиру.
Промчавшейся жизни иссякло вино,
и горечь его не измерить.
Кончается август – лишь в это одно
на свете осталось поверить.19 августа 2002