* * *

Девушка. Птица. Россия…
Песня грустна и светла.
Что мне иная стихия? –
Ночь без любви и тепла.

Версты дорог отмеряя,
шел я, дрожал на ветру.
Нету без Родины рая,
здесь я рожден и умру.

Небом ли душу омою,
в глине бесследно ль сгнию –
только бы небо – родное,
только бы землю – мою.

1982

РОДИНА

Но я люблю – за что, не знаю сам…
М.Ю. Лермонтов

Россия, ты уходишь от меня.
Остановись!
Я больше ждать не смею!
Но с каждым днем всё ближе и роднее
дом над рекой, колодец у плетня…

Что мне заменит Родину мою?
О чем сказать могу чистосердечно?
Я вижу этот дом и эту речку,
Россия, здесь тебя я узнаю.

Моя любовь давно уже не та…
Казалось мне, Россия, – ты святая.
И вдруг увидел я, что всем чужая
ты в этом мире, словно сирота.

Бесцельная, плутаешь, как во мгле.
Бурьяном заросла твоя дорога.
Россия, далеко ль уйдешь без Бога?
И есть ли путь без веры на земле?

1982

* * *

Синее пронзительное небо,
белые сугробы облаков…
Сколько б раз, о Боже, здесь я не был,
этот свет – загадочен и нов.

И своей неистребимой новью
он всю жизнь к себе меня влечет.
Кровь моя наполнена любовью
к нежному до дрожи Подмосковью,
и лишь вместе с неподкупной кровью
из меня любовь моя уйдет.

1989

УШЕДШАЯ РОДИНА

Дочь моя,
родилась ты в Советском Союзе,
лишь три года ты в нем пожила.
Об огромной стране как о тяжкой обузе
нам безродная нечисть лгала.

Да, мы Родины нашей тогда не ценили,
к морю южному мчась без труда.
Мы, как блудные дети, семье изменили,
и пришли к нам нужда и вражда.

Ты услышишь не раз как о сказочном чуде
об ушедшей Отчизне своей.
Той великой страны больше нет и не будет.
Много раз мы поплачем о ней.

Мы свободными были, спокойно общались,
всех нас праздник за стол собирал…
Мы с червонцем в кармане
на поезде мчались
хоть на Запад и хоть за Урал.

Не смогли удержать мы бесценного груза
ясных лиц и открытых дорог…

…Я стоял на земле пограничной Союза,
и Балтийское море плескалось у ног…

1993

* * *

Над Россией тяжелые тучи…
Кто нам скажет, что время пришло?..
Пьет мужик, ожиданьем измучен,
чтобы стало на сердце светло.

В ожиданье померкла природа,
ждет Россия, что кто-то придет, –
и наладится жизнь у народа,
и вздохнет молчаливый народ.

Сколько пропито в этом молчанье!
Кто-то видит свободный прогресс
в бестолковом своем одичанье,
в гоготанье
над «Полем чудес».

А в стране погибают солдаты.
Но не с теми воюют они…
Не о том говорят депутаты,
разомлев от мышиной возни.

Дети в нашем метро просят хлеба.
Веселится картавый экран.
Над Испанией – чистое небо.
Над Россией – тягучий туман…

1995

ИМПЕРИЯ

Я видел всё: и Север, и Сибирь,
и южный край, и западное море,
я испытал стремительную ширь,
я погулял в Союзе на просторе.

Я строил для страны газопровод,
я мерз в траншее в непросохшей робе,
в степях татарских возводил завод,
который нынче больше всех в Европе.

Я научился Родину любить.
Я знал тоску солдатских серых будней…
Возможно ль мне всё это позабыть?
Как на руинах в наше время жить,
которое чем дальше, тем паскудней?

Одна лишь цель мне может силы дать,
не жалко жизни, чтоб ее достигнуть:
Империю былую воссоздать,
врагам России по делам воздать
и Храм Спасенья на Крови воздвигнуть.

1997

СОЛНЦЕ РУССКИХ

Время русских еще не пришло,
наше солнце пока не взошло.
Мы живем в полуночной стране,
день далекий мы видим во сне.

Слишком плотно объяла нас тьма,
нам родная страна – как тюрьма.
Людям наши слова не слышны,
наши слезы во тьме не важны.

Пусть безумен в жестокости враг,
точим мы безысходность и мрак.
И в глазах, где отчаянья нет,
зреет грозный спасительный свет.

Мало нас, кто упорен и смел,
кто глухое безделье презрел.
Мы готовим великий восход,
наше солнце без нас не взойдет.

2001

ВОЗМЕЗДИЕ

(11 сентября 2001 года)
С каким животным иудейским страхом
с экранов тараторили они!..
Америка, поставленная раком, –
единственная радость в наши дни.
И не хочу жалеть я этих янки.
В них нет к другим сочувствия ни в ком.
И сам я мог бы, даже не по пьянке,
направить самолет на Белый дом…

2001

МЫ

Мы втянуты в кровавый смерч,
нас по живому расчленяют.
Телеэкран смакует смерть,
и бесы в ангелов стреляют.
По детям лупит пулемет
под знаменем «аллах-акбара».
Никто уже не отведет
от нас грядущего пожара.
Мы разбазарили страну,
мы оказались разнородны,
свою трусливую вину
в себе смиряя безысходно.
Мы не услышим добрых слов –
бесстержневое поколенье,
предавшее без сожаленья
столетья войн и мук отцов.
Под дудку скурвленных властей
пятнадцать лет уже танцуем.
Из года в год мы голосуем
за гибель собственных детей.
И всласть гогочем над собой,
невольники самообмана.
Кровь и «Норд-Оста» и Беслана –
на нашей совести немой.
Нам так легко про всё забыть
и связь порвать любых наследий.
Нас образумит, может быть,
лишь тьма немыслимых трагедий.

2004

* * *

Ехали мы ехали день за днем,
всё терпели, думали: подождем.
Родина ты Родина, свет и мрак.
В новый век пробились мы кое-как.

Нас манили райскою красотой.
Что же мы увидели пред собой?
На лугах – не скошенная трава,
в городах – усохшие дерева.

Вдоль дороги – взорванные дома,
На флагштоках – траурная тесьма…
Как с душевным трепетом совладать?
Солнца в небе скомканном не видать.

Пасмурно и ветрено за окном.
Мчатся тучи низкие. Снег с дождем.
Впереди – мертвящие холода.
Вот мы и приехали. В никуда.

2004

ШАЛЬНАЯ ДУША

Скучно миру без крови и слез.
Дивиденды – его аргументы.
Русских поезд свалили с колес
под всемирные аплодисменты.
И мы сами (Всевышний, прости),
как в затменье душевного слома,
разобрали стальные пути,
чтобы сдать по цене металлома.
Размотали богатства страны,
не боясь неизбежной расплаты.
И ничьей не отыщешь вины,
если все как один виноваты.

Эх, Россия, шальная душа!
Всё б тебе куролесить и плакать!
Изведешь ты себя до гроша,
только будут бубенчики звякать
в голом поле, где ветер и снег,
и летящая белая тройка…
Но иссякнут гульба и попойка,
образумится наш человек.
Да, поднимется русский колосс,
восстановит свистящие рейсы,
чтоб свалиться опять под откос
и продать безнадежные рельсы…

2005

* * *

И третий Ангел вострубил,
и воды сделались полынью,
и треть земли под неба синью
покрыло сонмище могил.

Пыль неземная свет затмит,
морские воды станут кровью,
когда над нашей грешной новью
четвертый Ангел вострубит…

2003

* * *

Уже на всё махнул рукою вроде я,
одной идее до конца служа.
Но каждый раз на грустную мелодию
зачем-то откликается душа.

Ну что ее еще влечет к поэзии,
когда кругом предательство и ложь,
когда ищу я слово, точно лезвие,
когда цена словам – дырявый грош?

Но тихая послышится мне музыка –
и теплым светом обогреет грудь,
как будто доченька ладошкой узкою
слезу с моей щеки смогла смахнуть…

1996

* * *

Темно-серая промозглая зима.
В четырех своих углах схожу с ума.

Целый день себе я места не найду,
голова больна и маюсь, как в бреду.

То мне кажется, что где-то плачет дочь
и зовет, а я бессилен ей помочь.

То почувствую, что мать совсем плоха,
и гоню тоску подальше от греха…

Я на воздух из квартиры выхожу,
по сырому снегу в сумерках брожу.

Хлесткий ветер бьет в лицо со всех сторон,
слышу гнущихся деревьев тихий стон.

Желтый свет течет из каждого окна,
и душа еще сильней напряжена.

Возвращаюсь к четырем своим углам,
а за стенкой у соседей пьяный гам.

Чтоб не слышать этот мат и этот крик,
телевизор я включаю – лишь на миг.

Там всё те же обезьяны пьют и жрут,
в микрофон похабным голосом орут.

Оказался, будто, я в чужой стране…
Боже милостивый, что же делать мне?!

Может, надо убежать куда-то прочь,
да, боюсь, убью кого-то в эту ночь.

Никуда мне от себя не улизнуть.
Знаю только: до утра уж не уснуть.

За окном деревья голые темны,
все бездомные собаки смотрят сны.

И над городом парю я, как во сне,
отражением своим в ночном окне…

1998

* * *

Вырвусь я в своем пророчестве
из тоски лихих годин.
Даже в полном одиночестве
я на свете не один.

Пусть душа, ни с чьей не схожая,
словно комната пуста,
предо мною – матерь Божия
и спокойный лик Христа.

Лампа ночью долго светится
над застывшею строкой.
Есть мне, с кем глазами встретиться
и к кому прильнуть душой…

1999

* * *

Запахи лета, запахи лета!
Солнцем высоким земля разогрета.
К стеблям цветов прикасаюсь едва.
Дышит трава.

Воздух душистый всей грудью вдыхаю.
Взглядом полет мотылька провожаю.
После дождя на лужайке лесной –
пар голубой.

Что мы без хрупких и чистых растений?
Что мы без их ароматных цветений?
Словно последней отрады лишусь –
не надышусь.

2001

КОНЕЧНЫЙ ПУНКТ

В воспоминаньях бесконечно роясь,
исчезнем скоро, как весенний снег…
Мы, словно в уходящий скорый поезд,
успели впрыгнуть в двадцать первый век.

Былые сны, былые сердца звуки –
багаж излишний в спешке ломовой.
Любовь, мечты, свиданья и разлуки
глядят нам вслед с надеждой и тоской.

А проводник вздохнул с улыбкой странной,
рукой махнул, уняв глухой укор.
На станции какой-то безымянной
нас высадит усталый ревизор.

Когда с мольбою слезной, с переплатой
билет мы купим, Господи, прости,
то будет в том билете век двадцатый
конечным пунктом нашего пути.

И сколько бы в стремленьи суматошном
мы ни рвались в незнаемую тьму,
мы навсегда остались в веке прошлом,
прикованные намертво к нему.

2001

* * *

Туман прозрачный над прудом,
сентябрьский нежный вечер,
березка в платье золотом
и свет, который вечен.

Свое последнее тепло
роняет шар прохладный.
Хоть на мгновенье, но светло
в душе, в судьбе нескладной.

Воды и неба бирюза,
и, Божеством отмечен,
слезит померкшие глаза
тот свет, который вечен.

2001

* * *

Удел творцов – безблагодарность.
Не их находит высший грант.
Вознаграждается бездарность
и оскорбляется талант.

Так жизнь устроена людская:
дельцы резвятся в суете,
а в ком сильна любовь земная –
живут мечтой о красоте.

2003

БЕЗ ОСТАНОВОК

Плывут поля, в туманах роясь,
леса мелькают день за днем…
Стучит на стыках скорый поезд,
без остановок мчусь я в нем.

В окно сквозит порывный ветер.
Глаз от окна не отвожу.
Спрошу: зачем я жил на свете? –
и сам себе не подскажу.

Молчу, не жду назад возврата,
ни с кем свиданий не хотя.
Вот так всё ехал бы куда-то,
нигде уже не выходя…

2004