ЗВЕЗДЫ
День угрюмый угасает,
и на темно-синем небе
каждый вечер проступает
звезд живых плывущий лебедь.
Я любуюсь и мечтаю,
слушать страшно интересно,
что они, всю ночь сверкая,
шепчут мне из тьмы небесной.
Звезды грустные вздыхают,
что согреть меня не могут,
и под утро упадают
на туманную дорогу…
1964
* * *
Да, молод я, но путь избрал,
он весь из пропастей и скал.
Не будет шага стороной.
И кончу дорогой ценой.
И, может, горькая молва
за мной увяжется во след…
Но кто-то вымолвит слова:
«Простим его, он был поэт».
1965
КАПЛИ
Капли текут по стеклу
в хмари осенних дней,
тихо плывут во мглу,
словно слезы людей.
Как их остановить?
Дождь без конца идет…
Хочется все забыть
и не глядеть вперед.
Город ложится спать,
желтые гаснут огни.
Странное чувство опять
душу мою томит…
1966
* * *
В жизни много несчастий всяких,
я свое осознал до конца:
в беспросветном житейском мраке
никогда не встречал отца.
Годы юности мчатся мимо,
но не встретить родного лица…
Как порою невыносимо,
как обидно расти без отца!
1966
* * *
Расплескалась рябина кровью,
разрумянилась, как заря.
И какой-то особенной новью
для меня ее гроздья горят.
Да и сам я, как гроздья рябинные,
изнывающие в соку,
осыпаюсь стихами длинными
про любовь мою и тоску.
1966
СЛУЧАЙНЫЙ ДАР
Откуда взялся он?
Ну из каких истоков?
И кто меня толкнул
на этот скорбный путь?
Неведомый мне путь,
тернистый и далекий…
Но что всего страшней –
назад не повернуть.
И юн мой дар, и слаб
среди имен известных,
и ломкий голос мой
пускает петуха,
но в громыханье рифм,
во мгле словесной бездны
выводит он свой ритм
упрямого стиха.
1966
ПОВЕСТКА
Она пришла, разлуки вестка,
немногословна и бледна,
недолгожданная повестка,
угрюмой строгости полна.
С зеленой книжкой аттестата,
меня иная даль звала…
Но твердой поступью солдата
она без стука в дом вошла.
Уйдем, приняв смешные стрижки,
куда пошлет военкомат.
Еще юнец, еще мальчишка
сожмет холодный автомат.
Замаршируем по бетонке,
сольются наши голоса,
и у накрашенной девчонки
намокнут серые глаза…
1967
* * *
А деревья мне машут руками,
осыпаются, клонятся ниц
под нестройными голосами
улетающих с севера птиц.
С безразличием и не мучась,
если так уж судьбой дано,
я меняю на строгую участь
стадионы, театры, кино…
Ухожу, как бы вслед ни смотрели,
удивленья и страха полны.
Просто мне не до буйных веселий,
просто хочется тишины.
Оставляю хорошую память,
ухожу, сентябрем шурша,
и деревья мне машут руками,
тяжело и тепло дыша.
1967
СИБИРЬ
Голубые холмы, темно-синий туман,
золотое руно берез,
у нескошенных трав, увядающих трав
аромат распустившихся роз.
Потаенная тишь, свежий ветер в лицо,
неуютная светлая ширь.
И куда ни взгляни – горизонт, горизонт,
бесконечная наша Сибирь.
1967
* * *
Иней на улице, иней,
тонкий недолгий шелк,
утренний первый иней,
это так хорошо.
Иней – идешь несмело,
сощуриваешь глаза.
Нежный как пух, белый,
чистый, словно слеза.
Иней – такая примета:
в сердце сближаем мы
память прошедшего лета,
жажду грядущей зимы.
Октябрь 1967
НЕ ЗАБЫВАЙ
Любви былой хмельные дни
в душе навечно сохрани,
не сожалей, не унывай, --
не забывай, не забывай.
Когда из хмурых низких туч
блеснет весенний первый луч,
ему ты сердце открывай, --
не забывай, не забывай.
И верь всегда: придет она,
та долгожданная весна,
счастливый сон, цветущий май…
Не забывай, не забывай.
Октябрь 1967
НА ПОСТУ
Я слышу, как падает снег,
уснувшей земли покров.
С прожектора сыплется свет,
похожий на рой комаров.
Зверем из-под куста
ночь на меня глядит.
Кто это бродит там?
Ветер или бандит?
Вдруг – приглушенный стон.
В холод бросает он.
Двери истошный скрип.
Палец к курку прилип.
…Играет мороз на сучках,
воздух озоном пропах.
Россыпью красных монет
с прожектора сыплется свет.
Звуков живых полна
таинственная тишина.
1967
ЗИМА В СИБИРИ
Восход малиновый роняет
по каплям свет на гребни сел
и постепенно растворяет
луны зеленый ореол.
Курю, со спичечной наклейки
поэт улыбчивый глядит…
Тайга гудит, луна-копейка
устало на холме сидит.
Трещат деревья, воздух жгучий
все белым пухом забелил,
далёко слышен шаг скрипучий,
мороз за сорок повалил.
Сибирь, Сибирь, она такая.
Прогнозы холодом грозят.
И колкий ветер, не смолкая,
свистит, как тыщу лет назад…
1967
* * *
Синий, теплый, воздушный снег
в переливах ночных огней,
и поземки замедленный бег
по сугробам сибирских полей.
Бледно-розовый жидкий свет
разукрасил берез парчу,
на востоке скользит рассвет
по невидимому лучу.
Запушил провода мороз.
В невидимку оделся лес.
Кто сюда осторожно принес
тишину с темно-синих небес?
1967
ЛУННЫЙ ПЕЙЗАЖ
Фонарь в лесу заиндевевшем
похож на яркую луну,
он золотит – на ветвь повешен –
берез густую седину.
Наш вездеход на сопку лезет,
он надрывается, визжит,
дорога в розовом разрезе
назад извилисто бежит.
Из фары свет какой-то странный
чудесно стелется во мгле,
пейзажи лунной панорамы
лежат пред нами на земле…
1967
ПО СУГРОБАМ
По сугробам, по сугробам,
по колено увязая,
по когда-то бывшим тропам
друг за другом мы шагаем.
В сапогах оледеневших…
Лица, руки, ноги стынут.
За плечом окаменевшим
с побелевшим карабином.
А идти еще немало.
С каждым шагом – выше, выше…
Только слышно, как устало
за спиной товарищ дышит.
Ветер стонет не смолкая,
но смотреть нам нужно в оба,
глухо падая, вставая, --
По сугробам, по сугробам.
Все смешалось в серой мути,
бьет по лицам снег рогатый,
тяжело, и кто-то шутит:
мы солдаты, мы солдаты…
1967
ФЕВРАЛЬСКОЕ УТРО
Окно затянуло морозной слюдой,
холодно после вчерашней метели,
и подниматься с последней звездой
разве захочешь из теплой постели.
Вьюга вчера налетела с востока
и, от души нагулявшись на воле,
новую песнь принесла издалека,
ту, что застыла на окнах и в поле.
...Утро. Таинственным скованы сном
пышных берез молодые верхушки.
Лишь, привлекая домашним теплом,
тянутся узенькой лентой избушки,
тускло малиновым светом горят,
в сером тумане темны и убоги.
…Еле заметны, тоскливо торчат
вешки да вешки вдоль санной дороги…
1968
ВЕСНА
Смотри! Какое ж это счастье:
за густотою мрачных туч,
за хмарью буйного ненастья
увидеть первый ясный луч.
Уже на радостях по лужам
слоняюсь рядом с малышней,
уже от сырости -- простужен
и от капели – чуть хмельной.
Весна! Весна! Скорее! Здравствуй!
Входи смелее в отчий край!
Над безграничной ширью властвуй!
Живые краски разбросай!
И вот она, снега смывая,
мир будоражит ото сна,
голубоглазая, хмельная,
необозримая весна!
1968
* * *
Почему ты молчишь?
Что с тобой, дорогая?
Неужели вдали
должен думать я вновь,
что какой-то другой,
твои плечи сжимая,
еле слышно тебе
говорит про любовь?
Вот уже и весна,
но лучистыми днями
не растопит она
мою снежную грусть,
если ты промолчишь,
если просто обманешь…
Ты не верь никому,
я однажды вернусь…
Будет снова звенеть
у подъезда гитара,
будет новая песнь
в полуночной тиши…
Были клятвы не зря,
обещанья не даром…
Успокой же меня,
что-нибудь напиши.
1968
ВЕСЕННЕЕ
Тьма опустилась на город.
Ты уж, наверно, в постели.
И медленно засыпаешь,
спокойная до утра.
А где-то в далекой Сибири
парень в солдатской шинели
проводит бессонные ночи
у голубого костра.
И затаив дыханье,
он смотрит с тоской на небо,
на синее звездное небо,
надежду в душе теребя.
Лежит на его ладони
ломоть обожженного хлеба,
но словно забыв об этом,
он видит во тьме тебя.
Согретый теплом костерным,
в блистанье небесной бездны
он видит знакомые лица,
зеленые города,
вечерние желтые окна
и темных домов подъезды,
где прятались вы когда-то
в зимние холода.
Весна. Ведь совсем недавно,
кажется, вы расстались.
Такое же вот цветенье
и первой листвы полет…
Тогда молодого парня
в армию провожали…
Недавно… А между прочим
прошел уже целый год.
Как радостно! Даже в Сибири
черемуха распустилась.
И щедро весна разливает
волнующий аромат.
Поющее яркое небо
снова глазам открылось,
и девушки как-то особенно,
улыбчивые, глядят.
Он верит: уйдут невзгоды
и в сердце пройдут метели,
и ты позабыть не сможешь
вот в эти свои вечера,
как где-то в далекой Сибири
парень в солдатской шинели
проводит бессонные ночи
у голубого костра.
1968
ПОСЛЕДНЕЕ ПИСЬМО
Зачем ты мучаешь солдата?
К чему сомнением томишь?
Ведь ты клялась ему когда-то,
что будешь ждать.
И вот – молчишь.
Молчишь.
Ни весточки, ни слова.
Пренебреженье – напоказ.
Уставший ждать, сегодня снова
пишу тебе. В последний раз.
Могу понять я – разлюбила,
но все ж к разрыву не спеши.
И если даже изменила,
то все равно – пиши, пиши!
Пиши, когда бывает грустно,
пиши мне, если тяжело,
пиши, когда на сердце пусто,
когда спокойно и светло.
И если стала ты другою, --
не бойся душу открывать,
и чтоб там ни было с тобою, --
наверно, лучше написать.
Но ты молчишь. Такая мука
без писем в этом далеке!
Ужель так трудно быть порукой
в разлуке горькой и тоске?
1968
* * *
Вот и всё – и не будет объятий.
Так и кончилась наша любовь.
Пыл ее до конца не растратив,
под луною не встретимся вновь.
Что ж, прощай. Эти грустные строки
позабудь и другому свети.
Жаль, конечно, что светом далеким
не поможешь мне больше в пути,
что к другому уйдя без возврата,
прежней нежности там не найдешь
и в сибирскую глушь солдату
ты привета уже не пошлешь.
Разошлись наши судьбы шальные.
Ни взглянуть, ни подать руки.
Мы чужие теперь, чужие.
И поэтому так далеки.
1968
* * *
Простая мелодия вальса
лилась и качалась над нами,
и трогал я тонкие пальцы
обветренными губами.
И полуоткрытые губы
так нежно и страстно шептали,
что даже горластые трубы
Шептаньем они заглушали.
Казалось, поющие птицы
В груди у меня задыхались,
когда голубые ресницы
в смущении опускались.
Казалось, плывущие люди
счастливых не замечали…
И юные яркие груди
под взглядом моим трепетали.
Как будто из сна явившись,
мы всех и про всё забыли,
и в танце, телами слившись,
мы плыли, мы плыли, мы плыли…
1968
* * *
Боже мой, это бред,
непредвиденный бред…
Разве можно легко
на такое решиться?
Вы ведь старше меня,
ну а мне еще нет
двадцати
и не хочется с вами возиться.
Ах, зачем же, зачем
я заметил тогда
среди множества лиц
ваших глаз поднебесье?..
И теперь навсегда,
может быть, навсегда
поселилась в моем
глупом сердце
беззвучная песня…
Не могу, не хочу
ни о чем сожалеть,
выносить эту боль
И в себе замыкаться.
Не хочу ничего
больше с вами иметь,
да, нам нужно,
нам нужно навечно расстаться.
Я не стану внимать
этим ясным слезам,
вы меня и себя
понапрасну тревожите.
Только как бы простить
трудно ни было вам,
вы простите меня,
вы простите меня,
если, конечно, сможете…
1968
* * *
Скрылось солнце за гребни крыш,
и, окончив походный путь,
в предвечернюю синюю тишь
опустился солдат отдохнуть.
Разбросала черемуха снег,
на полнеба – закатный огонь;
о солдатской счастливой весне
где-то рядом запела гармонь.
И дорог бесконечных груз
позабыл он в своих мечтах.
Безмятежная светлая грусть
заблестела в его глазах.
Он припомнил родные места,
нежный бархат любимых глаз…
А дорога пред ним крута.
Он еще погрустит не раз…*
1968
_________
*Первое опубликованное стихотворение
(г. «Патриот Родины», Новосибирск, 1968 г.).
* * *
Изумрудная чудная зелень,
яркий птичий веселый гам…
На весну после долгой метели
непривычно глядеть глазам.
Я сегодня ужасно разнежен
солнцем, небом, теплом, травой,
этим лесом, что так безбрежен,
первозданной его красой.
Звучный лепет зовет куда-то
в шелестящую глубь весны…
Даже лесом приятно солдату
любоваться со стороны.
1968
* * *
Как легко разлюбила, так легко и забудешь.
И любить, и влюбляться ты не раз еще будешь.
В юном сердце надолго не способен остаться
даже тот, кто девчонку научил целоваться.
1968
* * *
О.Васильевой
Разлуки лед. Октябрь. Сухие листья
ложатся тихо в мокрые следы.
Я снова перечитываю письма,
что в год ушедший мне писала ты.
Все то, что было, мне забыть непросто.
Как охладеешь к памятным местам,
где каждый тополь, каждая березка
до глубины души знакомы нам?
Когда тебе безмолвие ночное
навеет грусть в слезящемся окне,
то что-то очень близкое, родное
еще не раз напомнит обо мне.
Еще хранятся прежние приметы
и не сотрутся в памяти вовек.
Сияют наши летние рассветы,
белеет наш с тобой прощальный снег
1968
* * *
Ты – как далекая звезда,
одинокая, прекрасная,
которую все любят
за блеск, за свет,
но никто не знает,
что там, на ее поверхности.
Ты вся – как новогодняя елка,
которую нельзя трогать,
ею можно лишь любоваться
со стороны.
Ты – как праздничный стол,
накрытый роскошно.
Глядя на него, разбегаются глаза,
и не знаешь, с чего начать…
1968
* * *
А.М.
Нет, ты не отвернулась от меня,
сказала тихо, просто: «Уходи»,
слова и ласки в памяти храня,
оставшиеся где-то позади.
…Сказала тихо, нежно: «Уходи…»
Но как зовешь ты прежнего меня!
К моей бессильно тянешься груди,
глазами отвергая и гоня.
1968
* * *
Белая Россия, белая Сибирь…
Белизной покрылась ветреная ширь.
Санная дорога, будто в старину,
серой полосою режет белизну.
Сколько у березы временных седин!
Я же из брюнета сделался блондин.
Сыплется морозный, деревянный звон…
Бледные туманы прячут горизонт.
Скованного неба мраморный пузырь…
Белая Россия, белая Сибирь.
1968
* * *
За кабиной метелица вьюжится,
потонула тайга в снегу.
Надо мною локаторы кружатся:
я покой страны берегу.
Голубые огни где-то светятся
и в ночи кто-то шепчет: «Люблю…»
А локаторы вертятся,
вертятся,
и я сам вместе с ними не сплю.
Изучаются лунные кратеры,
по стране –
новостроек леса,
потому что не дремлют локаторы
на земле,
на воде,
в небесах.
Люди трудятся и влюбляются,
и решают десятки проблем,
а над сопками тихо вращаются
неустанные
руки
антенн…
1968
ЗВЕЗДЫ ПЕРВОЙ ЛЮБВИ
А.Маликовой
Это было давно в подмосковном поселочке Фрязево,
где, наверно, все так же дороги осенние – грязные,
вдоль которых, слезясь, тополя так уныло качаются…
Я с тобой. Мы одни. Вечер. Лето кончается.
…Ты к соседке моей на каникулы в гости приехала,
повстречала меня и осталась на целое лето.
Днем обычно играть в волейбол на поляну мы бегали,
вечерами в безлюдье бродили, луной не согретые.
Было холодно, и мы прятались в темном подъезде,
и смеялись в ладони, как дети на празднике позднем.
Помню я, как сочувственно улыбались нам ясные звезды
и чуть слышно шептались, о чем-то вздыхая серьезно.
Я сжимал твои пальцы холодные, согревая;
у подъезда тоскливо шуршала листва предосенняя;
и поэта печального в юной душе открывая,
слушал я, как тихонечко ты мне читала Есенина…
Тебе очень в меня, в поцелуй и в слова мои верилось,
в те шальные слова, в твоей верной душе хранимые…
Мне тебя не забыть. Просто ты была самая первая,
перед кем я сказал это страшное слово «любимая»…
Это было давно… Как светло это было… Искренне…
А потом… А потом мы разъехались прочь…
И теперь неприятными, желтыми, жгучими искрами
в моей памяти скорбно маячит угрюмая ночь…
Целый год мы не виделись. Стали, казалось нам, взрослыми.
Безоглядно и сладостно закружился я в вихре другом…
Но свели нас пути в том поселке под яркими звездами,
и была эта душная ночь у тебя под окном.
И рассказывал я приглушенно, с открытой развязностью
о любви моей сильной к красивой молоденькой девочке
и о жизни веселой, охваченной шумом и праздностью,
что к вчерашним словам человека забывчивым делает.
Я рассказывал медленно выразительно-грубым голосом
о сердечной истории, совершившейся за год разлуки…
Ты шептала (дрожали блестящие волосы):
«Дальше, дальше…», к глазам прижимавшая руки.
И уехал я к той – безмятежной, красивой, любимой,
обреченный на скорый жестокий, дешевый обман…
Растворились навеки, развеялись невозвратимо
звезды первой любви и свиданий вечерний туман…
1968
* * *
Синева, сплошная синева
и берез вуальная прозрачность,
да слегка кружится голова
в воздухе морозном, полумрачном.
Тишина, глухая тишина,
и над сном трепещущих созвучий
тает полнокровная луна,
в горизонт сливая свет тягучий.
Вдалеке застыл туман белесый;
снег такой невыносимо синий!
Глубоко задумались березы,
подобравши лапы, как гусыни.
И, хмельной от стужи, чуть качаясь,
пробираюсь спящими дворами…
А деревня к утреннему чаю
так и манит желтыми глазами.
1968
ОДИНОЧЕСТВО
Одиночество безрассветное,
беззакатное. Желтый свет.
Беспрощальное, бесприветное,
даже писем все нет и нет.
Пред глазами прошедшее вертится
и волнует, как будто в нови.
Я все больше боюсь разувериться
в дружбе, верности и в любви.
Все былое мне страшно дорого,
и простые слова – новы.
Где вы прежние люди добрые?
Отчего потерялись вы?
В этой душной бессмысленной комнате
невозможно забыться во сне.
Я прошу вас, пишите, помните,
знайте, думайте обо мне.
1968
* * *
Куда ни глянь – снега, снега,
а над снегами – только небо,
в глаза летящая пурга,
не находящая ночлега…
1968
* * *
По полям, как волки, всюду рыщут
на судьбу озлобленные ветры,
ни огня, ни ветхого жилища
не найти на сотни километров…
1968
ОКНА ВЕЧЕРНИЕ
Звезды, луна и вечерние окна,
и золотые огни фонарей --
желтая россыпь морозных ночей –
светят приветно, когда, приумолкнув,
скроется вьюга вдали за холмами,
ветер уснет, опустившись губами
в хвойные кудри таежных ветвей.
Тихо, волнующе, трепетно, чудно…
Город опять опускается в сон.
Как бы зевотно ни ежился он,
в окнах зажженных тепло и уютно.
Окна далекие, окна живые
душу мне греют холодным теплом,
их недоступные судьбы людские
теплятся бережно в сердце моем.
В мутную дрожь голубого сиянья
окон вечерних с улыбкой гляжу.
От одиночества, от ожиданья
в них исцеление я нахожу.
1969,
г.Ачинск,
Красноярский край
В ТАЙГЕ
Как тихо, как темно в ночи!
Эй, кто там? Отзовись!
Но хоть кричи, но хоть мычи,
ну хоть ты надорвись, --
глухая тишь, простор немой,
бесследный мрачный снег.
Здесь не услышит голос твой
ни зверь, ни человек.
А ведь когда-то, черт возьми,
хотел я тишины,
мечтал уйти в просторный мир
неведомой страны.
И вот – безмолвие зимы.
И к людям нет пути.
Из тишины, как из тюрьмы,
до срока не уйти.
1969
* * *
Белый край,
белый край, затуманенный, снежный…
Неба столько для глаз
в этой тихой родной стороне!
Но во всей широте
никуда от тоски безнадежной
не укрыться, не спрятаться мне.
Не могу,
не могу от души наглядеться
напоследок
в дремучую даль без следа.
Голубая тайга,
голубая, как милое детство,
не забудется мне,
не уйдет от меня никогда.
Здесь нашел я себя,
не сумевший прижиться,
здесь,
в угрюмой для многих глуши.
И в слезах, и в любви
я с тобою стремлюсь разлучиться,
край моей просветленной души.
1969
* * *
Г.С.
Зачем меня ты мучаешь
холодностью своей?
Зачем меня ты мучаешь
туманностью речей?
Ты быть коварной учишься,
ресницы голубя.
Не избежать мне участи
остаться без тебя.
Не избежал я участи
быть полностью твоим.
А ты ведь только учишься,
как нравиться другим.
А ты ведь только учишься…
И мучаешь, дразня.
Но, может, это к лучшему,
что ты не для меня?..
1969
* * *
Плывут шальные облака,
мерцая и клубясь,
плывут они издалека,
как будто от тебя.
Плывут они по всей стране
без отдыха и сна,
как адресованные мне
шальные письмена.
1969
СТЕПИ
Сапогами чернозем промокший месим,
добродушные к превратностям судьбы,
впереди – лишь только степь до поднебесья,
облака, да телеграфные столбы.
Степи, степи, непроезжие дороги,
и ползут по-тараканьи трактора,
путь далек, хоть и прошли уже так много,
завтра – то же, что сегодня, что вчера…
1969
* * *
Ветер, туман, дождь моросящий,
свет деревень дальний, манящий.
Степи, леса, сопки, отроги…
Это и есть наши дороги.
1969
* * *
Выпал первый рискованный снег
на зеленые листья берез.
Это как заразительный смех
сквозь тяжелую сдавленность слез.
А цветы разлетелись не все…
Я спокойно смотреть не могу,
как в предсмертной кричащей красе
отразились они на снегу.
1969
* * *
Тонкая пороша и ночная тишь
забелили скаты деревенских крыш.
Сопки поседели, выцвели луга,
известью покрылись мокрые стога.
Опустело поле, птица не слышна.
Полдень, а на небе бледная луна.
1969
СПЯТ СОЛДАТЫ
Ветер жестокий палатку качает,
кажется мне, что она улетит,
он надо мной в проводах завывает
и в раскаленной печурке гудит.
Рядом солдаты, накинув шинели,
в сон погруженные, тихо лежат,
только огромные острые ели
в хмурой ночи монотонно скрипят.
За день уставшим, как сладко им спится.
(Я же гоню сновидения прочь.)
Что их волнует сейчас, что им снится
в эту холодную шумную ночь?
Ветер мне всхлипами сердце тревожит,
в душу мне льется колючий сквозняк…
Я нагибаюсь к печурке и все же
возле огня не согреюсь никак.
Рядом, друг к другу прижавшись, как дети,
дремлют солдаты, и только в ночи
слушаю я, как порывистый ветер
жуткую песню заводит в печи…
1969
* * *
Падает снег, заметает палатку,
падает он и не тает уже.
Куцый щенок лижет бережно лапку,
пряча ее в свою мерзлую шерсть.
Падает снег, никому он не нужен.
Что нам теперь до его красоты?
Скоро тому, кто еще не простужен,
в нашей палатке придется простыть.
Падает снег нам на хмурые лица,
кедры и ели в белом снегу…
Мы, москвичи, вдалеке от столицы,
как дикари, обживаем тайгу.
Падает снег, приближает к нам зиму,
падает снег непонятно зачем,
падает снег невесомо, красиво,
наши глаза не лаская совсем…
1969
ХОЗЯИН ТАЙГИ
Итак, я остался один
хозяином царства лесного,
доверены мне карабин,
барбос, да на месяц съестного.
«Спидола» и, чтоб не скучать,
две книги -- Есенин и Пушкин.
Я буду теперь проживать
в заснеженной тусклой избушке.
Я буду под утренний шум
встречать голубые рассветы
и в письмах друзьям опишу
скупую романтику эту.
Я знаю: не нужно тужить
и думать о доме не нужно.
Суровая, жесткая жизнь.
Но это и есть моя служба.
1969
* * *
Какая тишина вокруг!
Какая тишина…
Луна, мой самый светлый друг,
как я, в ночи одна.
Какая тишина вокруг!
Я нынче не засну.
И смотрит пес, мой верный друг,
с тоскою на луну.
…Тяну махорку. Тишина.
Мой пес уснул давно.
Лишь неизменная луна
глядит на нас в окно.
1969
* * *
Мне на голову звезды падают;
для чего – я не знаю сам…
Я бреду – и ничуть не радует
эта ночь, что светила нам.
И взираю на все печально я,
и развеять печаль невмочь.
Все последнее, все прощальное:
эти звезды и эта ночь.
Этот снег, голубыми бликами
леденящий тепло очей,
и вот эта дорога длинная,
что меня выводила к ней…
Все прощальное, все последнее:
и сибирская эта луна,
и равнина ночная, бледная,
и тайга, что как тьма черна.
И ее поцелуи влажные,
и мои – столько раз подряд,
и последнее рук пожатие,
и последний прощальный взгляд.
Написать ей, наверно, надо бы,
охладев ко вчерашним дням…
А на голову звезды падают…
Отчего – я не знаю сам.
1969
ПРОЩАНИЕ
Г.Свирской
Знаю: нужно сказать «до свидания»,
но никак не хватает голоса…
О как хочется мне на прощание
целовать твои руки, волосы,
эти губы до блеска алые,
эти плечи твои любимые
и вот эти глаза лукавые,
в самом сердце моем хранимые.
В жизни так очень часто водится:
остается любовь одна.
Мы уходим, верней, расходимся,
только здесь ни при чем она.
Может, что-то тебе и вспомнится,
если встретишься с ней в пути.
Ты ее обогрей, бездомную,
а меня за нее прости.
Но на счастье в дорогу дальнюю
ты мне что-нибудь пожелай.
Я уже не скажу «до свидания».
Знаю: лучше сказать «прощай».
1969,
с.Ястребово,
Красноярский край
