(Фрагмент романа «Поле битвы»)

 

 

На следующий день Погудин вернулся в Москву. В почтовом ящике он обнаружил повестку, вызывающую его в окружную прокуратуру. А явиться он должен был именно сегодня – к четырнадцати часам.

Поначалу Александр крайне удивился, но, подумав, пришел к некоторому логическому заключению. Конечно же, догадался он, его неосторожные разговоры о «боевой» организации не могли не дойти до охранных органов...

Он поднялся в квартиру и еще раз посмотрел на часы. Стрелки показывали половину второго. Сбросил джинсовую куртку, в которой приехал с никодимовской дачи, надел клетчатую с короткими рукавами рубашку, достал из письменного стола паспорт и, вновь поставив квартиру на сигнализацию, направился по указанному в повестке адресу. По пути он для себя решил: «На испуг они меня не возьмут. Не они, а я от них кое-что узнаю».

Поплутав по коридорам прокуратуры, Александр отыскал нужную комнату. Постучал в дверь. Войдя, он увидел молодого человека в белой рубашке, что-то быстро строчащего за массивным полированным столом, на углу которого громоздился монитор компьютера. Протянул повестку. Молодой человек предложил Александру сесть, затем снял трубку внутреннего телефона и быстро нажал на три клавиши.

– Гелий Миронович, здесь у меня Погудин, – доложил он. – Зверев будет? Хорошо, понял.

Он опустил трубку и со словами «подождите немного» принялся строчить дальше. А из динамика, стоящего на высоком зеленом сейфе, доносилась спокойная эстрадная мелодия.

Минут через пять к ним в комнату вошел высокий худощавый мужчина в сером костюме. Он сел на стул напротив Александра, прищурив жесткие и, как показалось Погудину, въедливые глаза. Сквозь очки Александр внимательно его разглядел. С гладко выбритым интеллигентным лицом он казался не старше тридцати пяти лет.

Молодой человек в белой рубашке отложил в сторону исписанный лист.

– Александр Юрьевич, – поднял он взгляд на Погудина, – мы пригласили вас, чтобы побеседовать по нескольким щекотливым вопросам. Меня зовут Владимир Алексеевич. Фамилия – Скопин. Я следователь по особо важным делам. А это, – он посмотрел на худощавого мужчину, – тоже следователь, но Московской городской прокуратуры – Леонид Михайлович Зверев. Кстати, у вас паспорт с собой? Позвольте взглянуть.

Александр положил на стол документ в кожаной обложке. «Круто они за меня взялись...» – мелькнуло в его сознании.

Молодой человек, назвавшийся Скопиным, достал из стола бланк протокола и сделал в нем несколько записей, глядя в паспорт Погудина.

– Так-так, – негромко проговорил он, – вы разведены, и у вас имеется несовершеннолетняя дочь... – Он вновь что-то записал в протокол.

Погудин решил выдержать паузу, ни о чем не спрашивая, чтобы показать им свое спокойствие и сразу отмести любые попытки шантажа.

– Александр Юрьевич, – начал издалека следователь Скопин, – где вы проходили армейскую службу?

Этот вопрос немного насторожил Погудина.

– В Восточной Сибири, – как можно равнодушнее отозвался он.

– А точнее под Красноярском? Так?

– Абсолютно верно.

– Насколько нам известно, это был полк ПВО.

– Вам правильно известно, – без напряжения подтвердил Погудин.

– Не могли бы припомнить, Александр Юрьевич, что там у вас произошло с одним капитаном по фамилии.., – молодой следователь раскрыл папку, лежащую на краю стола, и вынул из нее лист бумаги с отпечатанным на машинке текстом, – по фамилии Миронов?

– Извините, но такой фамилии я не помню, – криво улыбнувшись, ответил Александр.

– Не помните? – удивился Скопин. – Странно, очень странно...

– Так ведь служил-то я давно, уже более двадцати лет прошло... Какие там фамилии помнить...

– Я вам верю, – согласно кивнул молодой следователь в белой рубашке, – фамилии помнить не обязательно. Но случай-то этот вряд ли вы могли забыть.

– Какой случай? – выразил недоумение Погудин.

– Да вот, – следователь Скопин поднял над столом лист с машинописным текстом, – у меня в руках копия рапорта капитана Миронова на имя командира части, где вы служили, с требованием передачи этого дела в военный трибунал. И в нем фигурирует ваша фамилия.

– Ну и что дальше? – Погудин вопросительно посмотрел на обоих следователей, а сам успел мысленно прикинуть: «Дело это выеденного яйца не стоит. Тут что-то другое...»

– Пока ничего страшного, Александр Юрьевич, не волнуйтесь. Мы установили, что командир части не дал хода рапорту капитана Миронова. Но вы все ж посидели на гауптвахте, хотя вам грозил срок в дисциплинарном батальоне. Вы тогда отделались легким испугом, – Скопин вернул машинописный лист в папку и, опустив глаза, спросил: – За что вы ударили капитана? – но, не получив ответа, добавил: – Хотя... это уже не важно.

Погудин молча наблюдал за говорящим. Однако более всего его интересовало присутствие человека из Московской городской прокуратуры.

– Теперь, Александр Юрьевич, другой вопрос. В начале восьмидесятых вы трудились на северных стройках, связанных с газопроводом Ухта–Торжок. Правильно?

– Владимир Алексеевич, вы про меня знаете всё, – развел руками Александр.

– Служба обязывает. Так вот, работали вы там с зэками и чуть было сами не загремели за решетку. Припоминаете? Впрочем, я могу напомнить. Вы избили гражданина другой страны, который прибыл туда по контракту. Правда, у него не было свидетелей и он не смог это доказать. Было такое?

Погудин спокойно посмотрел в глаза следователю Скопину.

– Владимир Алексеевич, к чему этот спектакль? Даже если я и признаюсь, срок давности уже истек. Давайте ближе к делу.

– Ближе к делу? Успеем, товарищ Погудин, успеем.

Но Александр его опередил:

– Послушайте, в связи с чем этот допрос? Если вы мне не объясните, я не стану отвечать ни на какие вопросы.

– Это не допрос, а всего-навсего беседа. Пока – беседа, – Скопин бросил шариковую ручку на бланк протокола.

– Мне непонятны мотивы этой беседы. И, кстати, для чего здесь присутствие следователя Московской прокуратуры?

– Скоро поймете, Александр Юрьевич. И в ваших интересах быть с нами полояльнее...

Высокий худощавый мужчина, сидящий напротив Погудина, пошевелился, закинул ногу на ногу и наконец подал голос:

– Почему вы уехали на Север?

Погудин услышал в этом вопросе скрытую многозначительность, показавшуюся ему искусственной.

– От несчастной любви, – прищурившись, с нескрываемым сарказмом ответил он.

– Неужели? А вот у нас на этот счет другая информация, – вновь загадочно проговорил человек, назвавшийся следователем Зверевым.

– Очень интересно, – усмехнулся Погудин. – Какая же?

Мужчина в сером костюме искоса взглянул на Скопина, и тот мгновенно отреагировал:

– А информация такова: вам тайным путем из-за границы была переправлена литература националистического и фашистского толка. Сотрудники госбезопасности за вами следили и даже произвели в ваше отсутствие обыск в коммунальной квартире, где вы жили. И кое-что нашли. Но вы, как говорится, моментально слиняли, и вас на какое-то время потеряли из виду. Даже там, на Севере, вы подолгу не находились на одном месте. Я правильно передаю суть?

– То, о чем вы говорите, возможно, имело место, – хитро улыбаясь, ответил Погудин, – но главной причиной моих северных скитаний была все же несчастная любовь...

– А вы везунчик, – протянул тихим голосом худощавый мужчина, доставая из кармана пиджака распечатанную пачку сигарет «Парламент» и кладя ее на стол рядом с собой, – словно кто-то вас оберегает...

– Это как сказать, – прежним тоном продолжил Погудин, – вот, например, в любви мне ужасно не везет...

Следователь Скопин привстал со стула и, потянувшись рукой к стене, выдернул из радиорозетки шнур динамика.

– Александр Юрьевич, – хмуро проговорил он, – а на вас ведь висит убийство...

С губ Погудина сошла саркастическая усмешка, и он, ничего не говоря, посмотрел исподлобья в бледно-голубые глаза следователя Скопина.

В комнате образовалась долгая тишина.

Наконец молодой следователь окружной прокуратуры сказал:

– Александр Юрьевич, мы действительно про вас знаем всё. Знаем, что вы защищали беременную жену от напавших на вас грабителей, и что один из них в результате полученных травм скончался. Хотя дело это было быстро закрыто. Не так ли?

Самообладание не изменило Погудину. Он постучал пальцами по полированному столу следователя Скопина и, не торопясь, заговорил:

– У зэков это называется «брать на понт». Но у меня крепкие нервы, граждане начальники. Никакое убийство на мне никогда не висело. Вам только кажется, будто вы что-то знаете обо мне. На самом же деле вам не известно в буквальном смысле н и ч е г о. Информация ваша слишком поверхностна. Если очень интересно, могу объяснить, – Александр еще раз обвел взглядом голые стены комнаты. – Кстати, где вы прячете записывающую аппаратуру? Я хотел бы повернуться к ней лицом, чтобы лучше записалось.

– Не ерничайте, Погудин, – прервал его Скопин. – Если есть что сказать – говорите.

– Ну так слушайте и запоминайте, – Александр потер двумя пальцами лоб, снял очки и зажал их в ладони. – На нас с женой девять лет назад действительно поздно вечером напали двое грабителей, когда мы возвращались из гостей. Между прочим, я получил ножевое ранение, а у беременной жены была перебита переносица. Одного из нападавших я крепко отметелил, сам не знаю, откуда силы взялись. Другой сбежал. Но оба они остались живы, может, к сожалению. Во-первых, я защищал жизнь жены и своего будущего ребенка, а во-вторых, не надо мне шить мокрое дело, этот номер у вас не пройдет. Поехали дальше. Если книги Ивана Ильина вы называете фашистскими, то я могу только посочувствовать вашим родителям и школьным учителям. Да, правильно, я дал по роже наглому болгарину, когда работал на Севере, за то, что он домогался одной моей хорошей знакомой... А с капитаном Мироновым я поговорил по душам за его постоянные оскорбления. И командир части перевел его служить в другой дивизион. Вот и всё. Что еще вам неясно в моей биографии?

– Измените тон, Погудин. Мы вообще-то имеем право задержать вас на трое суток, – предупредил молодой следователь, что-то быстро записывая в протокол.

– За что?

– Как называется ваша боевая организация? – уставясь на Погудина неморгающими острыми глазами, сурово спросил худощавый мужчина.

Погудин неторопливо надел очки. «Ну вот они и прорезались», – успел подумать он.

– Отвечайте быстро. Сколько в нее входит человек? Фамилии членов организации? Где храните оружие?

Погудин смерил взглядом самоуверенного сыщика в сером костюме. «По-моему, мужички слишком торопятся. Что-то здесь не так...» – оценил он для себя ситуацию.

– Вам как, письменно изложить или на слово поверите?

– Мы за вами сами запишем, – самодовольно уточнил худощавый мужчина.

– Ну что ж, записывайте, – Александр сделал паузу, наблюдая за напряженными лицами двух следователей. – Единственная организация, в которой я состою, называется Союз писателей России. В нее входят пять тысяч человек. Адреса членов указаны...

– Стоп! – чуть ли не крикнул следователь Скопин, вновь бросив ручку на стол. – Вы тут нам дурочку не гоните! Вам был ясно задан вопрос о боевой организации. У нас имеется запись вашего разговора...

– Владимир Алексеевич, секундочку, – приподняв палец, прервал его представитель Московской прокуратуры. – Как мне кажется, господин Погудин не понимает: то, о чем мы его спрашиваем, более чем серьезно. На основании указа президента о борьбе с экстремистскими организациями возбуждено уголовное дело...

– Покажите мне его, – тут же отреагировал Погудин.

– Что, указ президента?

– Постановление о возбуждении уголовного дела.

– Обязательно покажем. Когда сочтем нужным. Вот здесь, – худощавый мужчина указал рукой на закрытую тонкую папку, лежащую на столе перед следователем Скопиным, – имеется всё, чтобы довести дело до суда. Правда, если раскаетесь и укажете фамилии членов боевой организации, это будет принято нами во внимание... И дело дальше прокуратуры не пойдет...

– Немного же вы смогли накопать, – спокойно ответил Погудин. – А запись чьих-либо разговоров, вы это лучше меня знаете, к уголовному делу не пришьешь... Закон не позволяет.

Следователь Скопин угрюмо молчал с опущенными глазами.

Худощавый мужчина взял со стола пачку «Парламента», ударом большого пальца выбил из нее сигарету.

– Курите?

Погудин отрицательно покачал головой, почувствовав как спало общее напряжение. Сигаретный дым также успокоительно подействовал на нервы.

– Александр Юрьевич, – вновь заговорил мужчина в сером костюме, – ответьте мне, пожалуйста, за что вы не любите евреев?

Погудин внутренне усмехнулся. «Так. Приехали, – сам себе беззвучно сказал он, – с этого и надо было начинать...»

– Придется ответить вопросом на вопрос: а за что мне их любить?

– Ну, как же, образованная, умная нация, среди них много писателей, ваших коллег... А вы с ними воюете...

– С чего вы взяли? Я с ними не воюю. А не люблю я в основном политических евреев, которые рвутся во власть, а потом всех вокруг грабят. Кто ж будет это отрицать: еврейская власть ограбила всю Россию. К тому же на евреях лежит грех христоубийства. Грех, не снятый с них Православной Церковью. А скажите мне, последнего русского царя кто убил вместе со всей его семьей? И кто после семнадцатого года уничтожил миллионы русских людей? Опять же – еврейско-большевистская власть во главе с Троцким и Лениным. За что же нам их любить?

– Ну, а как быть, например, с Эйнштейном? Он-то в чем виноват?

– Да, это точно, он ни в чем не виноват, даже в теории относительности...

Худощавый мужчина глубоко вздохнул, примяв сигарету в пепельнице.

– Эх-хе-хе... Вы – неисправимый антисемит. Нам еще придется с вами пообщаться. На сегодня, я думаю, достаточно.

Следователь Скопин пододвинул Погудину паспорт.

– Вы пока свободны. Но имейте в виду, по вашему делу мы можем вас вызвать в любой момент.

– Вы тоже имейте в виду, – серьезно произнес Погудин, направляясь к выходу, – в следующий раз я приду с адвокатом.

У подъезда прокуратуры ему бросилась в глаза знакомая темно-синяя «Хонда», за рулем которой сидел бородатый толстомордый иудей весь в черном...

В комнате Скопина зазвонил внутренний телефон.

– Да, Гелий Миронович, закончили, – подтвердил молодой следователь. – Именно так, косвенно Погудин кое-что признал, но только косвенно. Он не простой фрукт, его голыми руками не возьмешь... Да, конечно, будем дальше работать. Хорошо. Понял. Передам, – опустив трубку, он обратился к худощавому мужчине в сером костюме: – Шеф просит вас подняться к нему.

Прокурор Восточного округа Москвы Гелий Миронович Алешечкин предложил сесть в мягкое кресло высокому человеку, названному следователем Московской городской прокуратуры. На стене просторного уютного кабинета негромко жужжал большой поворачивающийся вентилятор, приятно обдувая присутствующих прохладной струей воздуха. Прокурор развернулся в крутящемся кресле к щуплому рыжебородому гостю в круглых очках, сидящему слева от него в самом углу кабинета.

– Яков Исаакович, вот это и есть тот самый человек, о котором мы с вами договаривались. Все формальности соблюдены. Документы на него оформлены. Теперь он именуется Леонидом Михайловичем Зверевым. Передаю его под ваше руководство.

– Ну что ж, спасибо, – поблагодарил окружного прокурора рыжебородый гость. Затем, помолчав немного, обратился к худощавому мужчине в сером костюме: – Сколько на вашем счету мокрых дел? С нами можете быть откровенным.

– На моем лично – четыре. И два в группе.

– Итого шесть. Хорошая цифра. Меня она устраивает, – рыжебородый гость снова полминуты помолчал, потом продолжил: – Теперь главное. Всё, что я скажу, для вас – закон. Забудьте о своем прошлом, вам придется влезть в чужую шкуру и жить другой жизнью. Отныне будете контролировать каждый шаг, потому что мы тоже будем вас контролировать. Привыкайте к новой роли. Все прежние связи – оборвать, жить придется по нашим указаниям.

Худощавый мужчина слушал, плотно сжав тонкие губы и неподвижно глядя перед собой.

– Яков Исаакович, – вновь заговорил прокурор Алешечкин, – мы уже провели с Леонидом Михайловичем подробный инструктаж, он в курсе всех дел и готов четко выполнять наши условия.

– Что ж, прекрасно. Мне нравится ваше лицо, господин Зверев, я вижу в нем железную волю... Родители живы?

– Жива мать, – прозвучал тихий ответ, – но она от меня отказалась. Отец давно умер.

– Кто они по крови?

– Мать – русская, отец – еврей.

– Так-так, изгой, значит... Неполноценный... Тем лучше. Надежней будете... Как фамилия отца?

– Карпинский.

– Знавал я одного дантиста Карпинского, классный был мастер... Братья, сестры есть?

– Нет.

– Жена, дети?

– Не заводил.

– Хорошо... Где учились?

– В Бауманском. На пятом курсе посадили за фарцовку.

– Неплохо. Образованных нам не хватает... Слушайте дальше. С женщинами серьезных связей не заводить. Вы меня поняли? С проституткой – можно, но не более одного контакта. С деньгами у вас проблем не будет. И не иметь ни с кем дружеских отношений. Как можно меньше общений с людьми. Такова плата за свободу и за жизнь. С жильем, надеюсь, вопрос решен? – он повернул голову в сторону прокурора.

– Да, не беспокойтесь, – поспешно ответил тот.

– И с вашим тоже?

– Конечно, конечно, Яков Исаакович, всё в лучшем виде. Мы вам бесконечно благодарны, – подобострастным масляным голосом заблеял Гелий Миронович Алешечкин.

Рыжебородый поднял ладонь, останавливая прокурорские излияния.

– Благодарностей мне не надо. Мне нужно дело. А оно касается вас обоих. Установите слежку за квартирой Погудина. Желательно побывать у него дома и поставить прослушку. Нам надо знать, с кем он общается, с кем говорит по телефону, кто к нему приходит. И продолжайте собирать на него компромат. Копайте, копайте, Гелий Миронович. Кстати, допрос велся недостаточно профессионально. Этот ваш Скопин, кажется, еще не понял, чего от него требуется. А вы, Леонид Михайлович, беседовали с Погудиным резковато, не как следователь вышестоящей прокуратуры, он мог засомневаться насчет вас. Попробуйте расположить его к себе, скажите, что он вам как человек импонирует, но вот служба заставляет быть строгим, расслабьте его, вызовите на откровенность. Вы же опытный человек, не мне вас учить.

Мужчина в сером костюме ослабил узел галстука и протер ладонью лоб.

– Я понял, Яков Исаакович. Не сомневайтесь, из моих рук он уже не вырвется. Мне эта игра самому начинает нравиться.

– И последнее. Можете нам верить, мы своих сотрудников бережем и не устраняем. Когда получите главный приказ, надо его выполнить немедля. Запомните, вы будете нужны для других дел. Вопросы есть?

– Вопросов нет, – вставая с мягкого кресла, отчеканил приговоренный к пожизненному заключению.

 

Следователь Скопин сидел, облокотившись на стол и сжав голову руками. Он все слышал. Им самим сутки назад в кабинете прокурора был поставлен жучок прослушки. Попросил его об этом знакомый фээсбэшник, объяснив, что шеф неблагонадежен, что за ним тянется шлейф грязных делишек и что пребывать в прокурорском кресле ему осталось недолго. Многое мог представить себе молодой следователь, но такое!.. «Время, конечно, ужасно подлое, – соображал он, – все кругом продаются, все кому-то служат, но есть же предел мерзости... Шесть убийств... Мама родная!.. И его вербуют на службу! И кто? Прокурор! Ну нет...»

Он понимал: с этими людьми надо быть сверхбдительным, раздавят не моргнув. Если уж убийцу делают следователем... Он включил компьютер, вошел в программу поиска исчезнувших людей и ввел имя Леонида Михайловича Зверева. Пока компьютер настраивался на заданную команду, Скопину вспомнилось ясное, спокойное лицо допрашиваемого «писателя», как с насмешкой называл Погудина прокурор Алешечкин. Провокационность этого «дела» была неприятна Скопину с самого начала, когда шеф еще только давал указание отыскать и раскрутить криминал в биографии «русского фашиста», чтобы постоянно держать его на крючке. Но папка с «компрометирующими документами» была явной липой, Скопин это понял сразу, хотя и не признавался шефу. Но только сейчас до него дошло, в какую грязную, в какую отвратительную игру втягивали его эти страшные люди. «Какой-то еще Яков Исаакович там присутствовал... Что за чертовщина?..»

Никакого уголовного дела «писателя-экстремиста» на самом деле не существовало. Погудин, казалось поначалу Скопину, просто попал в чью-то разработку за излишнюю болтливость, как попадают под колпак многие слишком говорливые интеллигенты, пока не соглашаются работать на службу безопасности.

Между тем компьютер дал ответ на запрос: некий Леонид Михайлович Зверев, 1962 года рождения, поменял гражданство и эмигрировал в США... Скопин тут же отстучал на клавишах фамилию «Карпинский». Через минуту на экране появились три имеющихся в банке данных расшифровки этих фамилий, проходящих по картотеке МВД. Одна из расшифровок явно отвечала ожиданию молодого следователя: Карпинский Михаил Леонидович, 1963 года рождения, три судимости, разбой, вооруженное ограбление магазина, убийство милиционера. Приговорен к расстрелу. Приговор заменен на пожизненное заключение. «Так вот ты кто такой, Леонид Михайлович, старший следователь Московской прокуратуры... Хорош гусь...»

Скопин хотел было связаться по телефону с отделом кадров этой вышестоящей организации, но вовремя остановился. «Отсюда звонить нельзя, – сообразил он, – лучше самому туда съездить. Да и Погудина срочно надо предупредить. Интересно, отчего они вцепились в него мертвой хваткой? – продолжал размышлять Скопин. – Чем он для них опасен? И что это за туфта с «боевой организацией»? – он отключил компьютер и положил в сейф папку с «делом» Погудина. – Но ведь его действительно хотят убрать...»

Поздним вечером Скопин позвонил из автомата Погудину и попросил о срочной, не терпящей отлагательства встрече, но только не в стенах прокуратуры. «Это крайне важно для вас», – сказал молодой следователь. Договорились на завтрашний день. Александр предложил буфет Центрального дома литераторов на Большой Никитской, однако сразу предупредил, что с ним будут двое надежных товарищей, которым он доверяет. Скопин не стал возражать.